Правда выбора

– Не придут, – повторяет Олонец.

– Служба же!

– Дело руки делают. Ни служба, ни закон рук не имеют. Всякий же руки прикладывает по слову закона либо со страху, либо по выгоде. Страху за Зоба не наводят, самого Зоба они пуще боятся. Выгоды им Зоб тоже больше приносит.

– Это потому, что правды нет! – убежденно трясет головой Филька. – А верно, на Москве закон вышел, что всех дядек-воров к ответу и всю неправду вычистить?

– Верно, есть книга с таким законом, – соглашается Олонец, – видел ее в Енисейске в съезжей избе.

– Батюшки светы! И что, теперь вычистят?

– Теперь нет. Больно тяжела крышка у той книги. Не нашлось такого богатыря, чтобы ее поднять.

– Никогда не будет? – ахает Филька.

– Может и будет. Привести к суду Зоба, немного правды прибавится. Кто-то где-то еще по правде сделает. Глядишь, сообща подымем крышку.

– А дядька Зубов с братом Жмыхом все не пришли. Уже искали их, но недалеко. Теперь Плаху ждут, чтобы людей взял, далеко искать стал. Скоро придет дядька Плаха, будут далеко искать. Когда уйдут, пойдешь к дядьке Зобу снова?

– Плаха не дурень. Сперва слободских спросит. Узнает, что в избе у тебя новый человек живет…

– А ты убежишь! Ты же знаешь и спрячешься! Я иногда прячусь, меня не находят, здорово!

– Меня не найдет, тебя спросит. А ты расскажешь…

– Нет! Я не могу. Ты просил не говорить, я не говорил! Даже третьего дня, дядьки меня в кабаке попинали маленько и забавлялись – головой в коровью мочу кунали. Хотел сказать, что тебе скажу и ты их накажешь, но не сказал! Видишь какой я толковый?!

– Почему Плаху ждут, где он сейчас?

– А в Енисейск уехал. Скаску повез, что твоих остяков не дядька Зоб, а татары побили. Дядьки плотники говорят, тогда волость за князем Тингытом будет, знаешь его? Его все знают – в острожке как сын боярский живет. А людей в волости нет, и Тингыт ее дядьке Зобу для промысла отдаст. Здорово они придумали, да? Хитрые очень! Я бы не придумал так!

– Давно Плаха ушел?

– Восемь дней тому. Я вот думаю, он не скоро должен быть. Волок же долгий, торговые недели две идут, да? А зимой быстрее, это я знаю! Потому что болота замерзают! А правда, ты за два дня прошел?

Олонец кивает, поясняет:

– Торговцы с обозом. Плаха один и налегке. Будет себя щадить, за четыре дня волок пройдет. Да сколько-то в Енисейске пробыть надо. Сегодня вечером или завтра будет.

– Ой, дядька Олонец. Что-то ты так посмотрел, мне страшно стало. Давай я вечером не пойду в кабак? Давай пойдем рыбку ловить? Пойдем?

– В кабаке после полудня много людей бывает?

– Нет, только вечером приходят, после работы. Плотников немножко, остяков. А сейчас там только дядька Филин. Корчемщик. Дядька Олонец!..

– Из людей Зоба кто приходит, когда?

– Дядьки Бобыль и Черкас приходят. К вечеру и сидят. Они смотреть приходят, чтобы шалостей не было. Но со мной иногда шутят. Но наливают, я не обижаюсь совсем. Остальные тоже ходят, но не всегда. Ой, дядька Олонец, не надо, не надо! Давай рыбку лучше, у леса сдохший барсук лежит, там мотыля много. Давай сбегаю, давай на речку пойдем?

Олонец встал, повел плечами, потер левую руку. Хорошо было бы еще подлечиться. Но если Плаха вернется, тогда уж без боя не обойтись. А сейчас можно Зоба без крови взять, только его людей и холопов нужно отделить.

– Не тревожься, Филька, – Олонец потрепал паренька по голове. – я только с твоими дядьками в корчме пошучу маленько. Тебе веселье будет. Теперь сделай в дружбу – одолжи у женок щелока, постираться надо, да переставь мою ветку к пристаням. Баньку бы еще, да недосуг.

Через пару часов Олонец шагал к кружечному двору. На баню так и не решился, но выстирал рубаху и штаны, вычистил сермягу, ноговицы и чирки, вымылся сам в ручье. День был жаркий, солнечный, высохло все быстро, и от чистоты и свежести Олонец чувствовал прилив сил.

Филька шел рядом, то забегая вперед, то отставая, задумавшись над чем-то. Иной раз он набрасывался с палкой на кусты крапивы или дикое просо, словно саблей сшибая верхушки. Потом воодушевленно догонял Олонца, тряс палкой и радовался:

– Вот так их! Вот их всех, да?

Олонец не отвечал, продумывал порядок действий, поглядывал, кто из слободских их заметит, как посмотрит. Праздных людей в этот час не было вовсе. Плотники трудились по дворам над санями на зиму или на берегу с дощаниками, промышленники были на реке с заготовкой рыбы, женки суетились по избам с хозяйством.

Недалеко от кружечного двора Филька снова догнал Олонца:

– Дядька Игнат! У меня заговор есть! Колдовской, настоящий! Чтобы пуля не брала, сабля, всякое иное железо тоже! Вот, гляди! – он бросил палку, на ходу вытащил из-за пазухи мешочек на ремешке и извлек много раз сложенную бумажку, – грамоты не знаю, но так тоже помогает! Возьми! А ты грамоту знаешь? Тогда лучше должно быть, пулю, нож отведет!

Олонец лишь коротко глянул, мотнул головой. Филька огорчился, но тщательно спрятал бумажку обратно. Вдруг все-таки пригодится, под рукой будет.

Кружечный двор стоял на другом конце слободы, ближним к острожку, чтобы служилым было способнее тратить царское жалование. Был он поставлен не государевым указом, а собственной волей Зоба, хотя это и было запрещено законом. Но приказчик Похабов и проезжие воеводы смотрели на это сквозь пальцы, довольствуясь отступным подношением, и Зоб спокойно корчемствовал. Тем не менее, чтобы лишний раз двор не бросался в глаза, выглядела корчма как большой, но обычный слободской дом.

Высокий взвоз и широкие ворота вели на большую поветь[41 - Поветь – отличительная часть северного дома. Нежилая пристройка, как правило – верхняя часть (второй ярус) крытого двора, расположенная высоко над землей. Под ней часто располагается хлев, складские клети. На ней хранится инвентарь, можно вести хозяйственные работы. Обыкновенно на поветь ведут двустворчатые ворота и внутрь можно въехать прямо на телеге или санях.], часть которой была отгорожена под корчму. С повети еще одна дверь вела в избу, вторая в клеть и третья в хлев.

Корчма была просторным, но очень простым помещением – несколько столов с лавками, лавки по стенам, бочки. В углу еще несколько бочек, стол для раздачи и полки с ковшами, кружками и кувшинами. По стенам на бечеве висела сушеная рыба и оленина. Сейчас тут были лишь два пьянствующих инородца, хотя продажа им вина и была запрещена государем, да сам корчемщик – Лука Филин.

Увидев Олонца, Филин дернулся, глаза заметались, но сам он остался на месте.

Олонец подошел прямо к нему, остановился напротив, приказал:

– Нож на стол.

Корчемщик посмотрел на него зло, с надеждой глянул за вход. Филька хохотнул. Филин сжал зубы, взялся за рукоять ножа, стиснул руку, думая не попробовать ли сделать то, чего не доделали Зубов со Жмыхом. Олонец положил руку на кривую глиняную кружку, чуть мотнул головой. Корчемщик посмотрел на пояс Олонца, за которым были собственный нож Игната в ножнах и ножи Зубова и Жмыха, вытянул свой клинок за рукоять, положил на стол и тяжело вздохнул. Олонец забрал оружие, отдал его Фильке.

Дав знак корчемщику подвинуться, Олонец выбрал небольшой бочонок вина и отдал его остякам:

– Ступайте к чумам, своим скажите и сами не ходите сюда сегодня.

Те заулыбались и ушли. Филька позвал инородку, готовившую и работавшую по хозяйству. Олонец отправил ее в избу готовить, но пригрозил:

– Попробуешь сбежать, позвать кого – и тебя убью, и Луку. Ясно?

Она покивала и убралась к печи.

Филька на все смотрел с восторгом и иногда даже всхохатывал. Увидев, что Олонец отдал вино остякам, парень и себе решил налить кружку.

– Пока дело не кончено, береги руку твердой! – остановил его Олонец, – Лучше принеси полено с дровни.

Филька закивал, надулся от важности и убежал на двор.

Первыми дождались Проньку Бобыля и Василя Черкаса. Увидев через ворота повети, что они подходят, Олонец встал у стены за дверью в корчму, держа в правой руке нож Зубова, в левой полено. Не ожидая подвоха, они вошли внутрь и успели лишь удивиться настороженному взгляду корчемщика, как Олонец двинул ногой Черкасу под колено, швыряя его на пол, и оглушил поленом Бобыля. Черкас упал, перекатился на спину, потянулся к сабле в украшенных ножнах. Прежде, чем он успел схватить рукоять, Олонец метнул свой нож и тот прибил рукав сермяги к плахе пола. Тут же Игнат и Черкаса ударил по голове поленом. Затем забрал клинки у обоих, вытащил из пола нож Зубова.