Колокольня

– Это не важно. Все равно мы уже почти прилетели.

Самолет накренило. Кабина перевесила хвост и самолет устремился вниз. Моторы выли, уши раздирало, Андрея откинуло назад, к сундуку. И только пилот, непонятно как оставшийся неподвижно сидеть на полу, продолжал задумчиво раскачиваться. Андрей, вжатый в заднюю стенку самолета, смотрел на приближающийся океан. Вода, принимая самолет, растянулась как мембрана. Она не хотела его пускать, но тот давил и давил, и вскоре, она сдалась.

Глава 7

Самолет влетел в другой сумеречный влажный нижний мир. Сверху больше не было никакого лазурного океана, лишь пасмурное небо, зато внизу находился его более уродливый двойник. Черно-синий океан бушевал. Ну и туман, снижавший видимость в несколько раз, плотный темный туман неподвижно лежал в пространстве, иногда только некоторые его части метались и тут же затихали, меняя свое положение. Оставленное же пространство лениво заполнялось новыми клубами того же тумана. Он превращал потенциально светлый мир в темный и неуютный. Сквозь туман виднелась колокольня. Все также, как и во сне Андрея. Вот только она была больше. Пилот, который опять сидел на своей табуретке и колдовал над панелью управления, аккуратно подвел самолет к самому краю её гладкой стены. Они медленно спускались вниз, описывая круги вокруг колокольни. Они спускались долго не потому, что расстояние до бушующего океана было настолько большим, а потому, что один облёт колокольни вокруг её оси занимал минуту, не меньше. Андрей, аккуратно подойдя к иллюминатору, завороженно её рассматривал. Даже обрезанное изображение через маленький кусочек стекла было захватывающим. Когда его отбросило, он больно ударился, к тому же было очень холодно. Штаны, мокрые и холодные прилипли к ногам.

Вокруг неё не было земли. Она росла из океана, пробивала небо. Так казалось Андрею, выбравшемуся на большое холодное крыло самолёта и смотревшему вверх, задрав подбородок. Почему-то огромные волны обходили колокольню, поэтому самолет только немного раскачивался на воде. Следом за ним поднялся пилот.

– Зачем мы здесь? – осторожно спросил Андрей.

Пилот поперхнулся.

– Кто ты такой?

Пилот начал тихонько хихикать. Андрея прорвало. Он продолжал чеканить вопросы, пытаясь перекричать пилота, а он все продолжал смеяться. Его смех, скрипящий и горестный был похож на смесь лая собак и крика боли. Звук отражался от гладких стен колокольни и смешивался с океаном. Пилот всё смеялся, запрокинув голову вверх. Его тощее тело напряглось. Мышцы двигались под тонкой кожей. Андрей уже ничего не спрашивал, он пятился, продолжая смотреть на старика. Тот, впервые посмотрев на Андрея, продолжая смеяться, резко вытянул руку вперед. Андрей отошел на порядочное расстояние от пилота, пока он смеялся, но, тем не менее, он видел, как рука на безумной скорости, растягиваясь на ходу, приближалась к нему. Андрей упал на крыло самолета. В момент касания с обшивкой, далеко вверху раздался удар колокола.

Андрей открыл глаза. Темного бушующего океана больше не было. Весь мир был светлым и прозрачным. Когда Андрей поднялся, в его голые ноги врезались камешки. Он стоял на тёмно-серой глыбе. Внизу была не просто пропасть, внизу была бесконечность. Скала просто парила в пространстве. Перед ним была колокольня. Хотя в этом мире, в её истинном обличие, она скорее была огромной колонной, которая уходила в две стороны. Концов её не было видно, она была бесконечной. Туман, канатами обвивал её, поддерживая навесу. Нельзя была сказать точно: наклонилась ли она на бок или же вся вселенная была под углом относительно неё. Она состояла из звеньев. Каждое звено представляло собой целый мир, целую цивилизацию. Колокольня зазвонила неожиданно. Она вибрировала в голове Андрея, выводя слова.

– Ты служишь мне. Я наделила тебя частичкой себя, пользуйся, ты больше ничего не забудешь, помни. Ты будешь моим приспешником, пилот поможет. Что непонятно?

– Зачем?

«Скука», – пронзительно грянул звон. Последнее слово взорвалось в голове Андрея, вытесняя все другое из сознания. Скука.

Андрей лежал на холодном крыле самолета. На его груди, продолжая надрываться от смеха сидел пилот. Он держал свою руку около лица Андрея. Из синих кистей вырывался такой же как в этом странном мире, только в сотню раз плотнее туман. Он полз в горло, а дальше вниз, в желудок. Туман был склизкий и холодный. Андрея рвало. Он извивался, пытался отвернутся. Но пилот только смеялся, продолжая испускать из кистей темный, похожий скорее на дым, туман. В конце, когда пилот слез с него, и отошел на несколько шагов, продолжая немного посмеиваться, туман начал шевелиться внутри Андрея. Он пробил желудок, потянулся к позвоночнику, начал втекать в мышцы, сжимать кости. Андрей хотел закричать, но дыхание перехватило. Зато пилот, перестав смеяться как будто между делом спросил: «Так ты видел её?». Андрей не мог ему ответить. Он корчился на широком крыле самолета в надежде, что это поскорее пройдёт. Но пилота такой вариант явно не устраивал. Он подлетел к Андрею и, наклонившись, снова спросил: «Так ты видел или нет?». И когда Андрей опять ему не ответил, он, наклонившись ещё ближе, начал визжать: «Видел или нет?! Видел или нет?!». Андрей, продолжая извиваться, пытался ему ответить, чтобы прекратить это истязание для его ушей. Но легкие не слушались. «Видел или нет?! Видел или нет?! Видел или нет?». Боль начала понемногу отступать. «В голове вертелась мысль: «Интересно, как у него выдерживают связки». Как только боль немного откупила, Андрей напряг, каждую клетку своего тела и выдохнул: «Видел». Пилот, набирая воздух для новой тирады одинаковых вопросов, выдохнул. И уже хрипло прошептал: «Хорошо, вниз». Андрей, как бы холодно ему не было, растекся на крыле. Он очень устал от боли, он очень устал от криков пилота. Из-за влаги и холода, он уже совсем не чувствовал своих ног. Снимать штаны уже было поздно. Холоднее уже быть просто не могло. «Вниз!», – снова начал визжать пилот.

Андрей подошел к зеркалу. Весь его торс и спину теперь опоясывали татуировки цепей из темного тумана. Цепи медленно шевелились, стягивались. Андрей умылся, татуировки давили. «Они будут вечно стягиваться. Такова цена силы, но казалось бы: если они будут так долго стягиваться, то в какой – то момент они окончательно тебя сожмут. Но нет, они будут просто давить и напоминать, кому ты служишь и чья эта сила», – опять тихо и грустно бормотал пилот.

Они зажгли керосиновую лампу. Стало немного теплее. Штаны, наконец, высохли, ноги болели. Туман выходил из кончиков пальцев Андрея и постепенно заполнял самолет. «Сожми! Сожми! Сделай его острым!», – надрывался пилот. Андрей нахмурился, у него очень сильно болела голова. Туман втянулся сам в себя, превращаясь в тонкую линию лезвия. Андрей боялся пилота. Его непредсказуемость пугала, его внешний вид пугал, его непонятная сущность пугала. «А теперь расслабься! Расслабься! Ему надо втянуться! Расслабься!». По ушам опять резануло. Андрей хотел поинтересоваться, как можно расслабиться, когда он рядом, но вместо этого попытался выполнить указание. Пилот пугал его. Туман тут же потянулся к кончикам его пальцев. Татуировки снова сдавили тело Андрея. Он поморщился. Накатила легкая слабость. Выпускать туман было хорошо. Это было похоже на чувство, когда ты только что снял очень тугую обувь. И хотя бы это маленькое удовольствие немного успокаивало. «Это было сложнее чем я думал, – почти нормально сказал пилот, – иди наверх, тебя ждут». Пилот подошел к сундуку, открыл крышку, полез внутрь. Еще несколько секунд из сундука доносились звуки, но потом, всё внутри самолета затихло.

Глава 8

Андрей открыл глаза. Он лежал на грубом деревянном полу. Железные ребра кованного люка больно врезались в лопатки. Над ним весел колокол. Андрей попытался подняться, но не успел он встать на колени, как к нему, как громыхающий поезд, с визгом вносящийся на перрон, влетело всё: холод, боль, жестокость, сила. Он помнил, как сидел на коленках на острове, обвитым туманом, как из его рук вытек длинный нож, из того же тумана, как он вспорол себе живот, и как кровь лилась и застилала его глаза. Андрей быстро посмотрел вниз. Внизу была длинная неровная розовая рытвина. По внешнему виду, шраму было несколько месяцев. Андрей напрягся, аккуратно встал на ноги. Он был на верхушке колокольни. Она была высокой, но не той, эта была не та колокольня, поражавшая своими размерами и величием. Андрей огляделся.

Он очутился на величественной, сверкающей наполированным камнем, огромной площади. Дворцы, украшенные всевозможными орнаментами и золотом, носили на себе внушительные электрические экраны. Вся площадь, как ванна, доверху наполненная тараканами, кишела людьми. Лишь платформа, построенная внизу, вокруг колокольни, возвышалась на несколько метров. Пепел витал в воздухе и падал на людей. А люди кричали: кто-то от радости и возбуждения, а кто-то от боли. Люди на платформе горели и сгорали, визжала, извиваясь и корчась. Как только догорали, приходили солдаты, одетые в серые мундиры и черные лакированные сапоги, снимали всё, что оставалось и выводили новых, вновь разжигая костер под ногами. Это продолжалось долго. Их фуражки, такие же серые все мелькали по эшафоту. Когда солдаты скинули последнюю партию обугленной плоти, и платформа опустела, никто не расходился. Все оставались на своих местах, переводя дух от увиденного и завороженно наблюдая. Внизу загудело и завибрировало. Послышался стрекот, экраны, визжавшие от натуги, выдавали нечеткое, огромное изображение одного и того же. На всех, смотрели несколько копий юноши, лет двадцати. Его светлые невесомые кудри лениво порхали, как будто под водой. Глаза смотрели легко и пронзительно. Вся площадь опустилась на колени, опуская свой взор и шепча: «Старейшина, старейшина». На площади собрались разные люди: на коленях стояли богачи и нищие. Красное закатное солнце осветило площадь. Он заговорил неожиданно и радостно: «Еще одна сотня неверных колокольне сгорела на ваших глазах. Я не могу описать, как мне жаль их родителей, опозоренных их невежественностью и тупостью. Но я хочу вас в очередной раз успокоить! Инквизиция, посланники колокольни, носящие её цепи, непрестанно выслеживают мятежников». «Ах, так я видимо, инквизитор», – промелькнуло в голове Андрея. Татуировки напомнили о себе, стягиваясь вокруг тела Андрея с ещё большим усердием. Но он продолжал: «Рискуя своими жизнями, они вместе с нашими доблестными солдатами уничтожают целые поселения бесчувственных неверующих не во что святое варваров. Я безумно горд за каждого вступившего и служащего колокольне солдата. Короткая пауза. «Оставайтесь преданными ей, селите её в ваши сердца и вены, Боритесь с неверующими. Примите её, чтобы она видела вашу любовь». И люди начали вливать её в себя. У кого-то были золочёные многоразовые шприцы, до отказу заполненные чем-то чёрным, а кто-то, из самых нищих, просто надрезал грязным ножом руку и поливал рану тем же из маленького пузырька. Все поднялись, туман начал корежить людей, рваться наружу через поры кожи, рот, глаза. Он устремлялся в небо, и через несколько минут вся площадь потемнела, и лишь яркие мониторы продолжали светить. Туман поднимался вверх, мимо Андрея, в облака, площадь светлела, люди с блаженными лицами медленно начали расходиться, а после и экраны погасли, и тишины больше не было. Зажглись фонари, поехали повозки. И только последняя партия сгоревших еще источала тонкие струйки дыма, идущие к красному небу. Андрей, перегнувшийся через бортик, и наблюдал за площадью. Люк открылся. Из недр башни вышли солдаты в серой форме. У них в руках были винтовки.

Они спускались вниз по лестнице. Один спереди, другой сзади. Внутри башни текла кровь. Он переливалась в трубочках, которые обвивали башню, как сосуды, она скапливалась в кожаных мешках, которые набухали и становились похожи на огромных пиявок, насосавшихся крови. Они все спускались и спускались вниз. Башня продолжала себя под землей.

Глава 9

Инквизиция представляла собой каменные катакомбы, простирающиеся подо всем городом, Его кабинет, весь заставленный клетками с птицами и мисками для еды, освобождал место посередине для огромного шкафа и металлического пыточного стола с толстыми тугими ремнями для крепления жертвы. На нём красовались старые уже не смываемые капли крови. Блондин, говоривший с экранов, непринужденно лежал на столе. В руках, обвитых знакомыми татуировками, у него вальяжно развалился огромный кот и повсюду: на полу и на шкафу, около мисок и в клетках сидели, мурлыкали, чесались и чирикали коты, собаки и птицы. Запаха не было, лишь крики эхом проносились по коридорам, отражаясь от каменных стен.

– Где я?

– Глупый вопрос. Ты в инквизиции.

Парень, развалившийся на столе, лениво растягивая слова, сам немного походил на кота.

– Нет, а в каком мы мире?

Андрея сковала уверенность молодого человека.

– Ну а что это даст тебе в теории? Много ли миров ты знаешь? Столько глупых вопросов. Поверь, в этом нет смысла, расслабься, теперь тебя ждет жизнь, не бесконечная, но чертовски долгая. Ну ладно, если с этим мы решили, то определимся с твоим трудоустройством, осталось решить лишь один вопрос, куда тебя направить.

Он аккуратно, с благоговейной нежностью поставил кота на стол, а сам подошёл к шкафу. На самом деле это был не шкаф. Это было окно, открывающее внутренности башни. Там работал механизм, который, как огромное металлическое сердце перекачивал кровь. Тем временем, парень поднялся на носочки и достал с самого верха огромный том, опять подошел, облокотился на стол. Кот аккуратно прислонился к его спине. «Итак», – пробормотал парень, листая книгу, – тебя зовут номер сто пятьдесят два и девяносто два, и ты отправляешься в вербовочный отдел на 2 мира против часовой стрелки. Хочешь посмотреть?». Номер сто пятьдесят два и девяносто два кивнул. Парень резко развернул книгу, Андрей увидел круг, похожий на циферблат, каждая отметка, которая на обычных часах обозначает минуту, была подписана маленьким шрифтом. «Мы здесь», – юноша показал на верхнюю часть круга, на зону, где бы стрелка показала двенадцать часов. «А отправляешься ты туда», – палец подвинулся левее.

– Ну, это всё, что тебе надо знать.

– А как я туда попаду? – пролепетал Андрей.

– Также, как и сюда. Колокольня видит линии судьбы. Как только я назвал место службы – твоя судьба определилась. Убив себя, ты перестанешь существовать в этом мире, и колокольня перенесет тебя туда, куда тебе суждено попасть, – быстро проговорил юноша.

Он явно говорил это не один десяток раз.

– Так вот, выйдешь из инквизиции, отойдешь подольше и вскроешь себе горло. Ты попадешь в свою бригаду, канцелярия вербовки колокольни по Москве и Московской области уже знает.

Номер сто пятьдесят два стоял. Глава, опять развалившись на столе с котом на руках, глазами показал на дверь. Андрей повернулся и направился к выходу. Он шёл медленно, боялся наступить на кого-нибудь.

Андрей уже тянулся к ручке, когда дверь сама открылась, а на пороге стояли трое. «Старейшина», – обратился к нему один из солдатов. «Боимся не выдержит, умрет раньше, чем нужно». Два солдата вели под руки грязного, немного битого старика. Узник вырывался и хныкал. «Крепите, сойдет», – небрежно сказал старейшина, легко спрыгивая на пол и аккуратно ставя кота к себе под ноги. Старик стал вырываться еще настойчивее, хныканье медленно, но верно перерастало в крик. Андрей робко стоял около порога, и не мог пойти дальше. «Ну ладно, останься, если хочется посмотреть, заодно узнаешь, как наркотик делается», – бросил старейшина в своей привычной, ленивой манере. Андрей и хотел бы сказать, что ему не хочется, только крики вырывающегося из старика, уже целиком прикрепленного к столу, заглушали мысли. Старейшина подошел к старику. У того больше не осталось сил кричать, теперь, он просто хныкал. На старике была большая просторная рубаха. Солдаты забыли её снять, когда крепли его, поэтому, чтобы не откреплять его снова, они просто срезали её, оставив старика только в просторных штанах. Оголилась худая бледная кожа, стягивающая тело. Старейшина, достал из-под стола и поставил на его край широкий и тяжелый нож и банку какой-то бурды. Кот терся о его ноги, а дед кричал и извивался, снова набрав силы. После нескольких секунд обработки ножа в банке, старейшина быстро начал обводить ребра по контуру, опираясь на нож всем весом. Дед больше не мог кричать, он только сипел и трясся. Ребра захрустели, кожа медленно начала лоскутами ползти вниз, оголяя кости, кровь лилась, по все ещё живому телу, сползала на железный стол, медленно катилась вниз, по специально выдавленной бороздке, а после текла по маленькому кранику вниз, в специальный сосуд. Дед уже перестал извиваться, и старейшина держал руку на его шее, после ринулся, к крану, и перекрыл ток. Остатки продолжали капать в сосуд, а мертвая кровь все скапливалась внизу, около ног мертвеца.

Старейшина взял сосуд, подошел к шкафу и начал вливать содержимое в трубу, ведущее к механизму. «Ну, впрочем неплохо, четверть успели вытянуть», – приговаривал старейшина, аккуратно перегоняя кровь. Еще несколько животных подошли к ногам их хозяина, а Андрей всё также продолжал стоять, и смотреть на искореженного старика. «Людей привозят тысячами, причём из разных миров, этим занимается специальная служба. Малая их часть идёт на то, чтобы поддерживать страх и веру в главном живом мире колокольни. Нет, случается это редко, только на специальные даты, а остальные идут на изготовление наркотика», – между делом сказал старейшина, присев и облокотившись к стене и вытирая руки о грязную тряпку. К нему подбежала собака и самоотверженно начала вылизывать ему руки. «Кстати, интересный факт, кровь, пригодная для производства должна быть живой», – задумчиво поведал старейшина, глядя в глаза собаке. После недолгого молчания он вопросительно посмотрел на Андрея.

– Слушай, мне было чертовски приятно с тобой пообщаться, провести для тебя незабываемый урок, но тебе очевидно пора, сейчас придут люди, чтобы убрать тело и почистить стол, всё, иди, тебя проводят.

Стража, все это время стоявшая около выхода аккуратно вытолкнула его из кабинета повела по коридорам. Идя по катакомбам, Андрей видел одно и тоже: пустая комната с таким же столом, прикованный к ней человек в компании со стражником с большим ножом. Из какой-то комнаты доносился крик, из какой-то слышалось только капание крови в банку. Еще к стене, около потолка, была прилажена цепная дорога, по которой банки с кровью, покачиваясь, устремлялись в сторону механизма.

Они ещё несколько минут топали по идеально ровному коридору. Камеры и катакомбы продолжали тянуться дальше. Они свернули в один из боковых тоннелей, пошли по ступенькам наверх. Тусклый свет ламп, подвешенных к потолку, продолжал освещать ход. Ступеньки закончились, и взору Андрея предстала массивная клепаная дверь. Подойдя к ней, стражники молча открыли засов, за дверью снова показались ступеньки. Андрей неуверенно шагнул, дверь за ним захлопнулась. Был уже поздний вечер. Зажгли фонари. Кони звонко цокали по мостовой, волоча за собой карету. По улице шла процессия. Солдаты окружали повозку, на которой стоял огромный стеклянный пузырь. В нем плескалась черная кровь, продукт, вырабатываемый в стенах колокольни. Люди толпились вокруг них. Очередь аккуратно двигалась со скоростью тележки. Таких процессий было несколько на улице. Стражники следили за порядком, никто и не думал его нарушать. Очередной нищий подошел к тележке с трясущимся пузырьком. Ему налили до краев. Маленькая капелька поползла вниз. Отойдя от очереди, нищий присел на корточки, начал аккуратно стряхивать эту маленькую капельку во второй приготовленный заранее пузырёк. Каменные двух-трёхэтажные дома вычерчивали идеальные линии. Андрей шел прямо. Раздача пошла в другую сторону. Наконец, ярко освещенная улица дала оттоки. Вскоре, фонари закончились. Он очутился в тупике. В руке у номера сто пятьдесят два и девяносто два уже привычно быстро очутилось лезвие, сотканное из тумана. Он аккуратно поднес его к горлу. Резать себя не хотелось. «Ну а если не туда, то куда?», – пронеслось в голове.

Глава 10

Андрей проснулся в какой-то замызганной ванной комнате. Кубики льда неспешно дрейфовали в воде. Андрей, вскрикнув, выскочил из ванны. С его настрадавшихся штанов снова стекала ледяная вода. Вспоминать уже ничего не понадобилось. В этом ему очень хорошо помог холод. Андрей начал быстро стягивать облепившую его одежду. Вся комната была выщерблена потрескавшейся когда-то белой плиткой. На уровне лица, прямо в плитку был вкручен электрический нагреватель. На нём красовался комплект зимнего домоседа: бельё, поношенные спортивные штаны, белая майка и свитер. Под обогревателем пристроились белые летние кроссовки, с воткнутыми в них зимними гольфами. Голубыми. Вещи были явно не новыми, но Андрей, замерзающий на кафеле, порадовался, что они были вроде бы чистыми, быстро разделся, подбежал к тёплым вещам.

Натягивая свитер, который оказался немного мал и завязывая шнурки на кроссовках, которые оказались немного велики (благо, толстые гольфы, хорошо скомпенсировали это), он посмотрел вниз. Брезгливо швырнув свои грязные и мокрые штаны в стоящее рядом мусорное ведро. «Плевать, больше не хочу их видеть». Андрей открыл замызганную деревянную дверь. Она вела в ещё одну комнату, представлявшую собой, по всей видимости, смесь кухни, гостиной и столовой. С одной стороны находился советский холодильник и микроволновка со столом, с другой же облезлый диван, с восседающим на нем человеком с ноутбуком на коленях.

– Мм, новенький? Я номер сто сорок пять и тридцать четыре. Коротко – тридцать четвёртый.

– Я сто пятьдесят два и девяносто два, коротко – девяносто второй, – односложно ответил Андрей.

– Мм, ясно.

Голос человека на диване был сухим и тихим. Черные густые волосы с прядями седины падали на смуглое лицо с когда-то сверкавшими темными глазами.

– Ты скорее всего не понимаешь, кто ты, и что вообще происходит, но я дам тебе совет: «Делай свою работу и не думай слишком много. Со временем ты получишь всю нужную тебе информацию».

– А чем я буду заниматься?

– Мы будем – равнодушно ответил тридцать четвёртый. Вон там, в углу лежит коробка. Там есть всё, что тебе нужно для работы.