Лучезарная нимфа

Лучезарная нимфа
Екатерина Александровна Балабан

Роман переносит читателя в эпоху расцвета Римской империи, во времена правления императора Домициана. На фоне исторических событий четверо героев сражаются за свое счастье в мире, не ведающем пощады, не прощающем ошибок. Кровавые схватки, жестокие убийства, колесницы, летящие к победе, в азарте бешеной скачки, волшебная музыка, наполняющая сердца неизъяснимым блаженством, все преодолевающая верность и преданность любящих сердец. Эта книга о прекрасной девушке из народа, сумевшей покорить сердца самых прославленных патрициев и государственных мужей своим очарованием и необыкновенным талантом. Эта книга о знатном юноше, чья смелость снискала ему громкую славу, но также породила множество завистников и принесла немало бед. Эта книга об отважном мореходе, плененном морскими пиратами, о коварной высокородной красавице, способной на преступление ради любви.

Книга 1.

Екатерина Балабан

Лучезарная нимфа

Глава 1 Корнелий

Раннее утро тринадцатого декабря 842 года от основания Рима (89 от р.х.) года было ознаменовано в Вечном городе сильнейшим ливнем. Это событие, как нежданное бедствие, застало горожан, которых в последнее время погода особенно баловала. Декабрь стоял сухой и теплый. Теперь же грязевые потоки заливали узкие улочки между холмами. Тибр вспенился и в одночасье грозил наводнением.

К полуденной сиесте буря еще усилилась, заставив всех горожан попрятаться по домам за прочными ставнями. Лавочники, разложившие было товар, в надежде на улучшение погоды, в спешке закрывали магазинчики, тянущиеся вдоль римских улиц, не занятых особняками аристократов и состоятельных горожан. Форумы, обычно оживленные, мгновенно опустели. Многолюдный город словно вымер и только бесконечные струи дождя шумели по крышам и камням мостовых, сбегали с холмов полноводными потоками.

На Эсквилине, в Каринах, древнем аристократическом районе, летом утопающем в садах и зелени, а сейчас выглядевшим, как все вокруг, жалким и покинутым богами, поблизости от Храма Матери Всех Богов стоял белый дом, украшенный по фасаду мраморными колоннами, сужающимися вверху и завершающимися виноградными листьями и плодами. Колонны поддерживали мраморный фронтон, с которого на прохожих злобно глядела каменная Горгона.

Подобных домов, принадлежавших высшим слоям римского населения, преимущественно сенаторского сословия, здесь было достаточно. Они стояли бок обок, едва ли не врастая друг в друга, сражаясь за каждый клочок свободной земли.

Из дверей белого дома вышел молодой человек, облаченный в тогу, и воззрился на ливневые струи, косые, от гнавшего их ветра. Его прекрасные синие глаза, обрамленные длинными черными ресницами, смотрели вокруг с унылым разочарованием, черные волосы торчали вихрами на голове, недельная щетина покрывала подбородок, о котором любая женщина, немного понимающая в мужской красоте, сказала бы, что он мужественный. Завершал портрет нашего героя замечательный нос, не совсем доросший до типично римского, но обладающий заметной горбинкой, которая позволяла с точностью сказать, что в его обладателе течет чистая, без примесей, римская кровь.

Молодой человек был не слишком высок, хрупок на вид, но достаточно широкоплеч. Остальные достоинства его фигуры скрывали складки тоги.

Это был Корнелий Виртурбий единственный сын и наследник своего три года назад скончавшегося отца. Заполучив в 17 лет хорошее наследство, основой которого было поместье и конезавод в Апулии, он честно попытался заниматься делами, но потом переложил часть забот на плечи управляющих, а сам позволял себе иногда расслабляться, нигде не служил, более всего в жизни уважая развлечения и праздность. Впрочем, в Риме аристократам и не полагалось самостоятельно вести дела. Для этого существовал нанятый штат верных, или не очень верных, людей.

Обозрев заплывшими со сна глазами окрестности, Корнелий вздохнул и искривился.

– Стоило просыпаться, чтобы очутиться на дне морском, – проворчал он, – Да пропади пропадом Гелла со всеми ее прелестями! В такую погоду я бы и к Венере не пошел. Пусть сама идет ко мне.

Позади нарисовалась хитрая физиономия слуги, молодого вольноотпущенника, возрастом чуть старше собственного хозяина, с не менее замечательной внешностью. Роста среднего, атлетически развитый, смуглолиций, кареглазый, с приятными мягкими чертами лица, которые могли бы одновременно принадлежать как истинному италийцу, так и выходцу из любой восточной страны, кем он на самом деле и являлся. Его родиной была Армения, хотя имя себе он взял местное, удалив окончание своего Маркар и превратившись в обыкновенного Марка.

– У брадобрея уже вторую неделю нет работы, – заявил он, – Может в честь отмены дня любви, устроим день брадобрейства?

– Поговори у меня, – беззлобно буркнул юноша, продолжая вглядываться в мутные потоки воды, сквозь которые с трудом можно было различить очертания домов напротив.

– Что там за сумасшедший? – сказал он, спустя несколько минут.

Слуга мгновенно очутился подле хозяина и, проследив за его взглядом, увидел худенькую женскую фигурку, прижавшуюся под навесом у дома напротив.

– Субурская наставница заблудилась, – усмехнулся он, разглядев под темным длинным плащом ярко-красную тунику, – Наш еврей, конечно, попользовался и выкинул за ненадобностью.

«Наш еврей» был чьим-то отпущенником, сумел сильно разбогатеть, занимаясь ростовщичеством и на спекуляциях с инсулами. Кроме всего прочего он-то и вел все дела Корнелия.

– Давай, веди ее сюда, Марк, – недолго думая, заявил Корнелий, – Пускай скрасит мое вынужденное одиночество.

– А если она страшна как Фурия?

– Никогда! Иосиф знает толк в женщинах…

Марк кивнул и нырнул под дождь.

… Она подошла вслед за Марком, робко подняла на Корнелия большие голубые глаза. Он вздрогнул, впервые встретившись с ее взглядом. Сонливость и вялость, следствие ночной оргии, мгновенно слетели с него под волшебным сиянием ее глаз.

Она оказалась совсем юной, вряд ли ей минуло шестнадцать. Худое бледное личико обрамляли светлые волосы, выбившиеся из-под капюшона, губы посинели от холода, тонкие ниточки бесцветных бровей взлетали к вискам. Ничего примечательного. Пройди она мимо, Корнелий ни за что не обратил бы на нее внимания. Но ее глаза как колдовские омуты притянули его взгляд и больше не отпускали. Сердце забилось чаще. Он взял ее за руку и собирался без всяких церемоний затащить в дом, подозревая в ней женщину определенного рода занятий. Под серым плащом на ней виднелась красная туника, а в такие цвета приличные девушки не одевались. Он не ожидал от нее сопротивления, однако, она выдернула свою руку и с протестующим криком отступила под дождь.

Корнелий бросился за ней, поймал у основания лестницы и развернул к себе.

– Проси сколько хочешь, – бросил он, – Для тебя мне ничего не жалко.

– Ты принял меня за другую! – выкрикнула она, не отбиваясь, но глядя на него таким взглядом, которому позавидовала бы Горгона с фронтона. Этот взгляд не заставил Корнелия отступить. Он знал женщин, которые таким образом набивали себе цену.

– Пойдем, не упрямься, – произнес юноша, нежнее прижимая ее к себе, – Дам сколько пожелаешь. Я же обещал, что ничего для тебя не пожалею.

Девушка толкнула его с силой, неожиданной для столь тщедушного существа, и Корнелий невольно выпустил ее из объятий.

Она кинулась к дому Иосифа, а Корнелий, раздосадованный несговорчивостью малютки, сердито хмыкнул и вернулся под крышу к Марку.

– Весь промок из-за паршивой девчонки, ворчал молодой патриций, с раздражением сдирая с себя бесформенную мокрую массу, несколько минут назад именовавшуюся тогой. Краем глаза он видел, как девушка принялась усиленно стучать к Иосифу. Ей быстро открыли и столь же быстро захлопнули перед ее носом дверь. До Корнелия донеслись слова об обнаглевших побирушках, и это несколько утешило его уязвленное самолюбие.

– Может быть, господин желает обсохнуть? – осведомился Марк, – Чего ради стоять тут на ветру?

С Корнелием же творилось нечто непонятное. Эта девушка полностью завладела его вниманием. Он даже холода не чувствовал, хотя стоял на декабрьском ветру в одной короткой тунике, демонстрируя миру прекрасно сложенное тело. Он увидел, как девушка в изнеможении опустилась на ступени у дома Иосифа и, уткнувшись в подтянутые к лицу колени, заплакала. Он видел, как вздрагивают ее плечи под промокшей тканью плаща и вспоминал бездонные голубые глаза.

Где-то внутри проснулись чувства, очень напоминающие жалость. Он сам себе не поверил, когда в его самовлюбленном сердце зародилось желание утешить горе несчастной девушки. Гордый патриций сделал то, чего никогда прежде не делал и не представлял, что сделает. Он перешел улицу, приблизился к мокрому созданию, скрючившемуся на лестнице Иосифа, и опустился рядом на колени.

– Не плачь, пойдем, – мягко сказал он, – Каким бы ни было твое горе, я попытаюсь ему помочь.

Она подняла на него мокрые от слез глаза, в первый момент, не признавая юношу в оставшейся на нем тунике. Потом нахмурилась и отвернулась.

– Уходи. Ты ничем мне не поможешь, Ты принимаешь меня не за ту, кто я есть.

Корнелий смотрел на нее, не ведая, почему она так особенно притягивает его и почему, когда она отвернулась, сердце протестующе заныло.

– Я действительно принял тебя за… неважно. Сейчас же хочу только помочь. У меня дома ты сможешь обсохнуть и согреться. Смотри, ты вся дрожишь. В такую погоду лучше не выходить из дому. Пойдем, расскажешь, что с тобой случилось.

– Оставь меня, – не оборачиваясь, сказала она. Слезы опять навернулись ей на глаза, и она против воли всхлипнула, а потом, вдруг заговорила, прерывающимся от волнения голосом.

– Мой отец умирает! Он лежит дома один, без помощи, а я ничего не могу для него сделать. У меня совсем нет денег и лекари, которых я знала, отказываются идти со мной к нищему артисту в такую погоду. Я обежала всех. Меня или совсем не пускают на порог, или, выслушав, гонят прочь.

– Так ты пришла к Руфрию! – воскликнул Корнелий, вспоминая, что у еврея не так давно поселился дальний родственник из провинции, занимающийся, и весьма успешно, целительством.

– Да, мне говорили, он лечит бедняков даже даром, – отозвалась девушка, – Но его сейчас нет, или мне так говорят. Я уже просто не знаю куда пойти и где искать помощи. Ведь я одна, совсем одна.

Она опять заплакала, уронив на колени голову.

– Будет тебе лекарь,– вымолвил Корнелий, – Пойдем же скорее.

– Нет. Оставь меня! Ты не понял – я порядочная девушка! – сквозь слезы воскликнула она, не собираясь никуда идти.