Дети Мертвого Леса

– Каторжники они, – говорит Шельда. – Дезертиры, убийцы… не знаю. Йорлинг платит дань Лесу, их скормят тварям.

Тьяден напрягается, хмурится. Пытается понять, как такое возможно.

– Скормят тварям? И они… ну, они пришли сюда сами? Они понимают?

– У Йорлинга своя магия, – говорит Шельда. – У этих людей нет выбора. Этот Эван привел их, он держит их на привязи, как Лес держит своих тварей. Крепко, что не вырваться.

– За это его пытались убить?

За это… Шельда кивает. И будут пытаться снова.

* * *

Хёд молчит, ничего не говоря о вечернем госте, пока утром, после завтрака не уходит Тьяден. И то…

– Помочь? – первым делом предлагает он. – Я могу посуду помыть.

– Посуду? – удивляется Шельда. – Как?

– Ну, не знаю, – говорит он. – Попробую как-нибудь. На ощупь. Этот Эван прав, за помощь нужно платить. Думаю, с посудой я справлюсь.

– Эван? Ты все слышал?

– Я слепой, но не глухой пока. Каторжники… Значит, Лес придет сюда. Скоро?

Он очень внимательно смотрит на нее… то есть не смотрит, но это выглядит именно так. Его глаза прикрыты, но лицо повернуто в ее сторону, очень точно… на звук?

Это… Шельда делает несколько шагов в сторону, и он поворачивается за ней.

– Думаешь, что они заберут тебя?

– Не знаю, – Хёд пожимает плечами. – Возможно. Но прежде мне еще хочется кое в чем разобраться.

– В чем же? – говорит Шельда. Отходит к окну, и Хёд поворачивается за ней.

– Хм… – говорит он. – Например, в том, что я здесь делаю.

– Тебя нашли в Красной Пади, полумертвого, – говорит она. – У Оддни овца убежала, они пошли искать ее, а нашли тебя. Причем тут я?

– Ты чисто случайно оказалась рядом? Дочь… или жена? Кто ты? Жена Норага?

– Какое тебе дело?! – говорит она.

Он снова пожимает плечами. Поднимается… Быстро. Он слишком быстро успел окрепнуть, и теперь это дается ему без видимых усилий. Ходить не может, но спокойно стоять на одной ноге, держась за стол – может вполне.

– Так что там с посудой? – говори он.

– Пошли, – говорит Шельда.

Собирает со стола, несет на кухню. Хёд со своей табуреткой идет за ней. Осторожно, вначале выставляя руку вперед, пытаясь понять, нет ли какой преграды, и лишь потом переставляя табуретку. Нет, он не видит, дело не в зрении.

– Сюда, – зовет его.

Он подходит к столу, куда показывает Шельда, где стоит таз с водой. Подставляет табуретку под левое колено – на колено он опереться может. «Показывай».

Шельда берет его за руку, объясняет.

– Вот мыло, – говорит она, – берешь вот здесь, только аккуратно, не разбей. Вот здесь мочалка. Оттираешь. Сначала кружки, потом тарелки, потом кастрюлю. Смываешь. Кастрюлю надо особенно хорошо потереть, чтобы на стенках ничего не осталось. Ставишь сюда. Когда закончишь, скажешь мне, я принесу чистой воды, сполоснуть.

– Хорошо.

Он берет осторожно, сначала ощупывая, изучая… пробуя. Вряд ли хоть раз ему доводилось мыть посуду самому. Он лорд. Но сейчас это неважно. Медленно… Шельда могла бы сделать в пять раз быстрее, но она не торопит, ей интересно наблюдать.

– У тебя неплохо получается, – говорит она.

Он поворачивается к ней.

– Да? Я могу делать это постоянно.

– Зачем? Ты чувствуешь себя обязанным мне?

Он ухмыляется.

– А не должен? – моет тарелку, ставит. – Нет, Шельда, дело даже не в этом. Мне нужно что-то делать… наверно, просто почувствовать, что еще хоть на что-то способен самостоятельно. Что могу обходиться и сам. Иначе сойду с ума.

Так просто и так честно, что это подкупает.

– Тебя пугает беспомощность? – говорит она.

Он фыркает.

– Пугает, – соглашается спокойно. – Хотя, возможно, то, что случилось со мной – как раз благо, а не трагедия.

– Благо? – удивляется она. – Потерять все?

– Шельда, ты ведь знаешь кто я, правда? А ты представляешь, что такое всю жизнь, день за днем, ночь за ночью, год за годом – пытаться строить оборону против Леса, который уже внутри тебя и пожирает постоянно? Когда стоит хоть на мгновение зазеваться, и будет поздно, и окончательно потеряешь свой разум и душу, ничего не останется. Иногда не понимаешь, где брать силы, но… приходится где-то брать, нет выбора. И даже умереть, чтобы закончить, наконец, все это, ты не можешь. А теперь… свобода. Ты даже не можешь представить, какое счастье: взять и завалиться спать, не проверяя защиту, не выставляя свежие щиты и сигнальные маячки. Просто лечь и уснуть. Это чудо, Шельда. И ни о чем не думать. И твердо знать, что никого не сможешь убить, если тебя разбудят как-то не так.

Хёд криво ухмыляется.

Потом сжимает зубы.

И все же, такая свобода – не самое очевидное благо для него.

Он говорит и сосредоточенно оттирает миски, смывает жир.

Она смотрит…

Что-то в этом…