Шанталь, или Корона против

Я справлюсь. Обязательно справлюсь.

В спальню я ворвалась, Фаби подскочила с кресла и вытаращила на меня круглые от удивления глаза. Подозреваю, вид у меня был еще тот…

– Платок, нет, шарф, быстро.

Слава Небесному отцу, задавать глупых вопросов она не стала. За что я и любила Фаби – когда пахло жареным и нужно было уносить ноги, она действовала, вопросы шли потом.

– Руку приматывай крепко. Не так сильно, – поморщилась, когда шарф стянул запястье, – ты же не хочешь, чтобы рука отсохла.

Лучше бы она отсохла…

– И что теперь? – кузина отступила, вперив в меня внимательный взгляд.

Действительно, что теперь? Я выиграла час, может, два, если отец решит повести гостя в оружейную галерею и продемонстрировать коллекцию редкостей, собранных дядей.

Нет, о чем я думаю? Побег? Какая глупость! Надо признаться. Пойти, упасть в ноги, вымолить прощение. Прикинуться дурочкой. Поплакать. Порыдать, в конце концов. Полчаса унижений и все, Шанти. Давай же, будь умницей, не делай глупостей.

– Собери вещи, нет, сначала сбегай к Гаврину. Пусть закладывает коляску. Скажи… Скажи, что у меня потерялись шпильки и надо съездить в лавку. Срочно. У нас же гость, не могу я выйти к нему растрепанной.

Удивительно, насколько быстро начинает работать мозг, стоит только осознать, как близко ты стоишь к пропасти и насколько страшно в эту пропасть заглянуть. Сейчас я была готова на все, лишь бы не встречаться с хозяином дневника, лишь бы не смотреть в его глаза и не слышать приговор. Дочь заговорщика крадет личный дневник служащего короны. Крадет секреты короны. Кто поверит в глупый спор двух дурочек? Естественно, её попросили. И кто, как не родной отец, подговорил дочь? И уж точно дэршан не захочет жениться на воровке.

Ах, если бы можно было изменить прошлое! Но есть ошибки, которые точно подвернувшийся под ногу камень, спихивают тебя со склона горы. И вот ты катишься, получая синяки и шишки и мечтаешь об одном – не свернуть себе шею.

Я позволила на мгновенье представить себе жизнь без ужаса, случившегося десять минут назад. Слезы, истерика, виноватое лицо отца – он же обещал не принуждать меня к замужеству. Горечь признания и слова, за которым пряталась мольба о спасении. Согласилась бы я? Конечно, да. Страшно вообразить, какой бы стала наша жизнь, если бы отца посадили в тюрьму за измену.

Свадьба с незнакомцем – тяжелая цена, но ради родных я бы ее заплатила.

Впрочем, сейчас о замужестве можно было забыть. Никто не женится на воровке, пусть и благородного происхождения. Выбор невелик: тюрьма или бегство.

Писать левой рукой было жутко неудобно, но я справилась.

Они не смогут отмахнуться от признания, а проверить его будет нельзя. Когда найдут письмо, я буду уже далеко. Поезд на Вальстарн отходит через сорок минут. То, что надо, чтобы вскочить в него в последний момент.

Сжала ладонь в кулак. Я стремительно взрослела, настолько стремительно, что становилось страшно. Внутри словно просыпался кто-то чужой, и в его хладнокровных рассуждениях была взвешенная логика, никаких истерик, страхов или сожалений. Прав был дядя, когда говорил, что во мне живет мужчина, настолько порой мои вопросы ставили его в тупик. Я не верила, считала шуткой. Но дядя не ошибся, как на моей памяти не ошибался ни разу.

Вещи кузины – благо мы были одного роста – наскоро упаковали в потертый саквояж. Деньги и мои драгоценности запрятали в пояс. Руку с дневником я сунула в муфту, на плечи накинула плащ. Жарковато, но к ночи станет прохладнее, и плащ придется кстати.

Что еще взять с собой беглянке, точно тать убегающей из дома, не попрощавшись ни с кем из родных? Лишь самое необходимое, оставив здесь частичку своего сердца.

Лошади мерно трусили по дороге, а мне хотелось, чтобы они неслись во весь опор. Я спиной ощущала, как утекает время и собирается по мою душу грозовая туча. Гаврин рассуждал о погоде, о ценах на рынке, о посевной, которая скоро должна начаться. Я почти не слышала, о чем он говорит, мои мысли метались от дома: обнаружилась ли уже пропажа, до поезда и побега.

– Гаврин, заверни, пожалуйста, на станцию. Я решила съездить в Локсвиль, навестить кормилицу.

Гаврин хмыкнул, но коляску повернул. Некоторое время мы ехали молча.

– Натворили что-нибудь, дарьета? – спросил, не поворачиваясь, кучер.

– С чего ты взял?

– Так это в детстве, вы как нашалите, так и удираете в деревню. А помню, один раз с цирком сбежали, когда обиделись на ваших родственников.

Я невесело улыбнулась. Тот цирк и тот случай я помнила хорошо. Меня обвинили в пропаже тетушкиного браслета, мол, взяла без спросу и потеряла. Родственники матери гостили у нас почти месяц, и этот был нелегкий месяц в моей жизни. У тетушки Лаврель было две дочери. Обе пошли в мать: крикливые, болтливые, а главное – не видящие в жизни ничего ценного, кроме платьев, драгоценностей и мальчиков. Браслет нашли, меня тоже, но тетушку с семейством к нам больше не приглашали, а я тогда на пару лет серьезно заболела цирком.

Гудок паровоза вернул к жизни. Под возглас «Куда? Вот бедовая девчонка!» я соскочила с коляски на ходу, саквояж больно стукнул по ноге и быстрым шагом, искренне сожалея, что бегом нельзя, вошла в вокзал.

Во рту пересохло от волнения, руки подрагивали, но голос, когда просила один билет до Вальстарна, был тверд. Сожалела об одном – на станции меня, как и мою семью, знали хорошо. Скрываться было бесполезно. Одна надежда – мне удастся опередить преследователей настолько, что хватит времени избавиться от печати и дневника.

Мне не верилось, что все это происходит со мной, что сейчас закроется дверь вагона, раздастся гудок и мы… О! А вот и он. Поезд дернулся и тут же тронулся, набирая ход. За широким окном замелькали дома, деревья, а потом широкой панорамой раскинулась долина. Вдалеке, на холме, на мгновенье мелькнуло белое пятно – усадьба Ковенберхов.

Сердце сдавило, но глаза остались сухими. Может, я и совершаю величайшую ошибку в своей жизни и совсем скоро пожалею об этом, но раскаиваться и возвращаться пока не намерена. Сейчас и за меньшее, чем кража секретов короны, сажают…

Нынешний император Тадеус-Эрам-Шари взошел на престол лет пять назад. Так уж сложилось, что его отец с дядей погибли под оползнем, накрывшим охотничий домик в горах, где венценосные братья изволили баловаться охотой. И потому правящий император был возмутительно молод – лишь на семь лет старше меня. Его короновали на престол в девятнадцать. И вот, скажите, можно ли в столь юном возрасте управлять страной? Пусть и при помощи советников? Я считаю – нет.

Первое время все шло хорошо. Два года император правил под надзором опекунского совета. Женился. Сплетничали – удачно. А после смерть снова навестила самую известную семью нашего государства, забрав на этот раз сестру императора – красавицу Аршану.

Горе всегда чему-то учит. Кого-то делает сильнее, кого-то мудрее, а кому-то показывает, что перед смертью все равны. Но императоры… их учить бесполезно. Они сразу начинают вопить про заговоры, подозревать каждую собаку в измене и усиливать меры безопасности.

Три года страну лихорадит. У нас: то простуда – каждый чих считается подозрительным, то температура под сорок – все старательно доказывают свои верноподданнические чувства на бесконечных балах и приемах, то бросает в холод – и семейства стройными рядами отправляются на богомолье, раздавая нищим милостыню и бальные наряды.

Клянусь, одно время я встречала нищенку на паперти в красном бархатном платье.

Но императору наши молитвы помогли слабо. Этой зимой заболела императрица. Лучшие лекари делали все возможное. Жизнь сохранили, а вот способность продлить род – нет. Не думайте, что об этом болтают открыто. Но три года в браке, а детей нет. Да и бальный сезон вышел скомканным, словно черновик романа. Отличие лишь в том, что черновик можно переписать, а жизнь нет.

Мы старательно делали вид, что все хорошо. Заказывали новые платья, пили чай, посещали школы и приюты и сплетничали, сплетничали, сплетничали… Скука смертная. Император почтил высший свет своим присутствием раза три за сезон. Императрица – ни разу.

Определенно, злой рок преследует правящую семью. А теперь вот перекинулся на нашу. Я в бегах, отца обвиняют в измене… Семье грозит опала с лишением титула и конфискацией имущества. Император скор на подобные решения, стоит только намекнуть об угрозе его высочайшей персоне. Как будто мой отец, который и мухи не обидит, может на самом деле быть угрозой!

Проводник в третий раз прошел мимо меня, бросая подозрительные взгляды. Надо идти в купе, улыбаться попутчикам, делать вид, что все нормально, когда меня попеременно бросает то в жар, то в холод. Мысль, что я оставила «червяка» с носом, заставляла кривить губы в злой усмешке, но приходящее следом осознание – одна, без семьи, с клеймом воровки в бегах от закона – сводило тело от страха.

Я бросила последний взгляд на свое отражение в окне. Шляпка кузины совершенно мне не шла, делая старше. Простое домашнее платье. Потушить огонь в глазах, стереть злую усмешку и вот я – небогатая, но благородная дарьета, едущая по своим делам в… Например, в Даштарн. Тетушка в последний момент заболела и не смогла поехать со мной. Какая жалость! А так как я срочно должна составить компанию своей дальней, но жутко богатой бабушке, поездку отложить нельзя.

– Так жаль вашу тетушку, – покачала головой Лоанна Боргвейн. Ее муж подбадривающе улыбнулся. Милая пара, чем-то похожи на моих родителей, только без знатной приставки Ван.

Вечерний чай с песочным печеньем и крохотными пирожными сблизил нас, позволив перейти на имена – позволительная вольность, доступная попутчикам. Я пила ароматный чай маленькими глотками, наслаждаясь своей временной безопасностью и привыкая к новому имени.

– Эшаль, как вам этот сезон?

Мы обе делали вид, что посещали те же балы, сидели за столиком в отдельном кабинете ресторана ЛьяГрасс, смотрели премьеру из ложи Императорского театра. Только дворец и бальная зала какой-нибудь нувориша – как локоть и нос: вроде рядом, а достать друг до друга не могут – даже если доход у этого нувориша раз в десять больше, чем у дарьеты из благородного, но обедневшего рода.

Впрочем, все меняется… Сегодня дарьеты выходят замуж за деньги, даря мужьям титул. И если в прошлом сезоне такие браки осуждались открыто, то в этом они удостаивались максимум одной фразы, да и то от почтенной матроны: «А вот в наше время чистоту крови блюли строго».

И я слышала, что не только дарьеты, но и дэршаны готовы смешать свою благородную кровь с не слишком благородной, получая в обмен достаточно золота, чтобы проигрывать его в карты.

Когда страну лихорадит, а императору снятся заговорщики, золото – надежней титула.

– Мы пропустили сезон, – я опустила глаза, принимая смущенный вид, – по семейным обстоятельствам. Но слышала, он был ужасен.

– Да-да, – закивала Лоанна, на симпатичном и ухоженном лице явственно читалось облегчение. Я не стану озвучивать фамилии, приемы и знакомства, выстраивая титулованную стену между нами. Сегодняшняя вольность общества позволяла садиться за один стол богатым и благородным. Но не во всех вопросах мы были равны. Нас судили по-разному и казнили тоже, впрочем, смерть у всех одинакова, чтобы там не воображал себе император.