На запад от первой звезды

Но сильно расстроиться не успеваю – за спиной слышу биение и шелест крыльев, и через секунду ко мне присоединяется Архип Савельевич.

Он явно хочет поговорить, но как-то тушуется, а я не тороплю. Мы долго сидим на острых камнях, молча глядя на долину у подножия горы.

– Зря ты так с ней, – без предисловия начинает мужчина, – Думаешь, раз молодая, то и неопытная? Мы с ней вместе начинали, пять лет в одной связке. Только она умеет на всю группу внимание делить и за каждого бороться, мне же на других плевать, лишь бы мои подшефные целы были.

Ответить я не успеваю. И, хотя на этот раз не слышу приближения ангела, чувствую затылком посторонний взгляд. Конечно, это она – предмет монолога нашего старшего товарища.

Губы сжаты в тонкую линию и, кажется, даже подрагивают от напряжения. Архип Савельич понимает Бести без слов:

– Опять соревнование?

Девушка кивает. Единственное слово, которое она произносит, откликается во мне предчувствием беды:

– Началось.

***

Ангельская интуиция вопит.

Быстро осматриваю питомца, его страховку, замерший в морозной корке ледоруб. Вроде, всё в порядке. Тогда о чём мне пытается сообщить внутренняя сирена?

Треск раздается не там, где я жду. Не на отвесной скале, а далеко внизу, где отставшая тройка альпинистов все еще тащится по леднику. Доли секунды хватает, чтобы отыскать источник звука – трещина. Она растет, ширится, стряхивая в свои глубины белый наст. Выдержав первых путников, лёд крошится под ногами последнего, выбрав его в жертвы.

Секунды требуются мне, чтобы скинуть куртку, но они кажутся нескончаемыми. Никогда больше не надену эту «смирительную рубашку» для полётов!

Косуха падает вдоль отвесной скалы тёмной тенью, а я светлой спешу к трещине. Что-то кричит сверху Архип Савельевич, но мои уши сейчас различают только свист ветра.

Вижу, как Бести навалилась всем телом на ледоруб лидера группы, второй хранитель уцепился за страховочный трос, а третий изумленно смотрит по сторонам, как будто не понял еще, куда пропал его подшефный.

Эх, всыпать бы ему пару оплеух. Не для того, чтобы соображал быстрее, а просто так, раздражение снять.

В щель ныряю, почти не сбавляя скорости, и сразу жалею об этом. Зависнуть головой вниз – дело непростое, а развернуться в таком узком пространстве еще сложнее.

Растяпа! Самому себе что ли врезать пару раз?

Кое-как, цепляясь за сколы и уступы, принимаю верно-вертикально положение, и утыкаюсь взглядом в ступни сорвавшегося альпиниста. Вот он, горемыка, висит, болтается, поглядывает опасливо то вверх, то вниз. Странно, что не вопит в три октавы.

Медленно обхватываю паренька поперёк груди и делаю взмах крыльями. Он мое прикосновение не чувствует, разве что мысль в голове мелькает: «Похоже, у меня есть силы, чтобы выбраться».

А тем, кто его пытается из трещины вытянуть, кажется, что открылось второе дыхание. Поэтому я сейчас поднатужусь, а они там наверху через минуту отпразднуют спасение друга.

Ноша быстро утекает из рук. Видимо, Бести и два хранителя-малька тоже облагодетельствовали своих питомцев «вторым дыханием».

Что ж, пора на поверхность и скромному спасителю. Старательно стираю улыбку с лица, потому как герой-то я герой, но о скромности забывать не стоит.

Пусть в душе я жду благодарностей и поздравлений, но лицо моё появляется над поверхностью, не искаженное эмоциями. И тут же натыкается… Нет, не на благодарности и поздравления, а на кулак нашей разгневанной лидерши.

***

Чувствую себя жирафом, попавшим из зоопарка в саванну. Мир вроде тот же, но по каким правилам здесь живут, до меня никак не доходит.

Вытянув из трещины, Бести популярно мне объяснила, почему я нахожусь в родстве с некоторым рогатым скотом. Дескать, всё у них было под контролем, и вообще вполне штатная ситуация. А вот я своим геройством подверг опасности троих альпинистов, зависших на скале.

Судя по взгляду, которым смерил меня Архип Савельевич, я и правда нехило оплошал.

***

Здесь в горах одиночество ощущается особенно остро, хотя и в городе мне было к этому не привыкать. Понадеялся, дурак, на дружеское расположение? На, получай, кислый привкус обиды и несбывшихся надежд, который даже ириской не перебить. Сминаю фантик и прячу в карман.

Да, косуху свою я нашёл, как только люди благополучно добрались до места нового лагеря. Лучше бы и не снимал её часом раньше, честное слово.

Квадратики конфет пришлось долго выискивать по вмятинам на снегу, но я собрал все до единой. Дурацкое занятие помогло отвлечься от не менее дурацких мыслей.

Зато теперь, здесь на скале, обида вцепилась в мою шкурку основательно, и путь вниз показался таким заманчивым…

– Эй, Добавок, чего раскис? – бодрый голос Бести врывается в мое одиночество.

Молчу, потому как подозреваю, что за свои мысли снова могу получить в нос.

Она устраивается рядом, долго смотрит в темноту и просто дышит. Я зачем-то подстраиваюсь под ритм этих вдохов-выдохов, и чуть не пропускаю момент, когда она начинает говорить:

– Ты зла не держи. Я набросилась на тебя как на врага, только забыла, что враг у нас всех здесь один. Эта гора. Пожалуйста, давай поможем людям вернуться домой без потерь, а после ты уйдешь и забудешь нас, как самую страшную практику в своей жизни.

Бести улыбается, даже подмигивает, а я только киваю в ответ. Нет сил ни отвечать, ни анализировать. Почему ее слова выжигают во мне дыру?

***

На десятый день восхождения люди разбивают лагерь на высоте 4000 метров.

К моему удивлению, отдыхать они не торопятся. Собираются вместе и отправляются к подножию высокой скалы, захватив с собой только ледорубы.

Архип Савельевич шагает рядом со своими питомцами и явно не удивляется подобному раскладу. Мальки пожимают плечами и двигаются следом. Только Бести остается сидеть на вытоптанном снегу, одним взглядом показывая мне идти со всеми.

Весь путь до ледяной стены люди непривычно молчат, а добравшись до подножия, начинают разгребать снег. Через минуту из-под белого одеяла показывается выложенный большими камнями крест.

Да, я ангел, и в человеческих эмоциях не разбираюсь, но в этот момент ощущаю общую боль.

Ребята быстро раскидывают в стороны лишние камни, а единственная девушка в группе – подшефная Архипа Савельича – тихо всхлипывает в стороне. Хранитель стоит рядом и невесомо обнимает подрагивающие плечи. Странно, только сейчас я замечаю, как эти двое похожи.

Закончив расчищать крест, альпинисты принимаются выцарапывать ледорубами что-то на самом крупном валуне. Похоже, надпись была на нём и раньше, но от непогоды и частых камнепадов почти полностью стесалась.

Мой питомец тем временем рассказывает самому юному участнику группы:

– Мы с ним начинали в альпшколе, там и услышали эту легенду о Золотом сердце. Инструктор еще подтрунивал, мол: «Тебе, Бестужев, с такой фамилией в политику надо, а не в горы». Но Вадик увлекся этой идеей и меня увлек.

Парень вздыхает, как всхлипывает, а я, кажется, впервые заглядываю в его глаза. Ясные, замутненные соленой пеленой, они смотрят на серый камень, но видят совсем другое. И мне вдруг становится неловко, что я до сих пор называю его питомцем и даже не помню имени.

– Пять лет прошло, как гора его забрала, – продолжает мой подшефный, – А мы все ищем Золотое сердце.