Волшебство между строк

– Идущие на смерть приветствуют тебя! – вопила Лили, появляясь из-за выступа осыпавшейся стены, и мы разражались неудержимым хохотом, представляя, как обитатели склепа встают на зов.

Нам было хорошо. И теперь тоже хорошо, хоть и не так, как тогда.

– Ты поступишь в свою школу этой осенью? – вдруг спрашивает Лили.

– Надеюсь.

– А чему там учат?

– Ну… живописи, – я не знаю, как ей объяснить.

– Но ты ведь и так хорошо рисуешь.

– Это другое. А почему ты спрашиваешь?

– Я просто подумала, если ты поступишь, наверное, больше не приедешь.

– Как знать. Я бы хотел приезжать всегда.

– Я тоже хочу, чтобы ты всегда…

Кажется, она расстроилась. По Лили не поймешь. Я вижу, что она хочет ещё что-то сказать, но спрашивать бесполезно. На прощание она берет меня за руку; прикосновение легкое, как дуновение ветра. Я пытаюсь поймать ее пальцы, но она уже убрала руку. Уходит, не оглядываясь. Я тоже спешу домой, уже светает, а с утра нужно встретить родителей на станции. Странно, что они вдруг решили приехать.

…

Знал ли я, что Лили умерла? Конечно. Это случилось несколько лет назад, а узнал я, когда впервые приехал один, уже взрослый.

Каждый житель деревни считал своим долгом рассказать мне во всех подробностях, что произошло. Не знаю, были ли их рассказы правдой хотя бы на треть. Говорили, ее отец совершенно спятил: решил, что она хочет сбежать в город с каким-то мужчиной, может, даже со мной. Никак не мог забыть нашу с ней дружбу. Наверное, он не хотел ее убивать, просто слишком сильно толкнул, а она упала и ударилась головой. Он сам вызвал полицию, а после наложил на себя руки. Вот и все.

Я нашёл ее могилу. Подумал ещё, кто же за ней ухаживает. Местные ведь боятся кладбища. В тот же день пошёл узнавать, не нужна ли помощь. Работать решил ночью: не так жарко. Да и спокойнее. А потом она пришла и села за фонарем.

– Привет, – сказала, – давно не виделись.

…

Ночью на кладбище тихо. Странное ощущение: все как обычно, но и по-другому. Днём я наблюдал, как очередное тело опустили в вырытую мной могилу. Мое тело. Все произошло мгновенно. Наверное, я заснул за рулем по пути на станцию. Боли не было.

– Я хотела тебя предупредить, – Лили подходит тихо. В темноте ее почти не видно. Сегодня без фонаря.

– Ты знала?

– Знала. Мы иногда знаем, когда тем, кого любили, грозит беда.

– Что же не сказала?

– Подумала, так ты всегда будешь здесь. Со мной.

Она берет меня за руку и крепко сжимает мои пальцы.

    Анастасия Шиллер, @horoshunka

ОСКОЛКИ ПАМЯТИ

«Скела Вонави, – механический голос в ухе заставляет меня подпрыгнуть, – ваш запрос обработан. Доступ в хранилище открыт».

Наконец-то! Целых 72 секунды и 326 миллисекунд. Так можно и уснуть в ожидании. Не БанкИнфо, а улитка какая-то. Были раньше такие существа на Земле. Очень медленные. Отец мне о них рассказывал. А потом его забрали.

Из нашей семьи вообще многих забирают, можно сказать, через одного. Дед уверен, что это из-за нашей генетической памяти. Почти сто столетий прошло, сменилось двенадцать планет, а вот – поди ж ты! – мы, Вонави, помним ещё о Земле. Причём каждый помнит что-то своё, особенное.

Кстати, «поди ж ты» – это тоже оттуда, с Земли. Междометие, выражающее недоумение. У нас тут, правда, никто давным-давно не удивляется. С эмоциями туго. Они у нас на вес альтаирского магнаргенлита. То бишь бесценны. Вот ещё и «то бишь». Раньше мне лучше удавалось следить за своими мыслями и речью.

Всё началось с экзамена по РГТМ-анализу. Хорошо помню две минуты до него. Я вызвал телепорт и вставил себе в ухо динамик с конспектом. И тут мама обняла меня и сказала: «Прекрати, Скела, перед смертью не надышишься». Я не понял, при чём здесь смерть, но на всякий случай объяснил маме, что менять агрегатное состояние ещё не намерен. Она дотронулась до моего уха, и динамик перестал бубнить свои формулы. Мама всегда всех обнимает перед выходом из дома, а дед всегда стоит в проходе и салютует. Пережитки прошлого, ей-богу.

Зачем я сейчас об этом думаю и трачу время? 51 секунда и 514 миллисекунд пролетели как миг. Здесь слишком жарко.

Я шагаю в окно доступа, медленно пощёлкивающее датчиками. Ощупывает меня, гадёныш. Но кроме этой штуковины, из-за которой я, собственно, здесь нахожусь, у меня ничего и нет. «Хошь трожь, хошь не трожь», – проносится у меня в голове. Я торопливо моргаю и плотно сжимаю губы, чтоб не вырвалось.

Эту штуку я нашёл в часах. Точнее, в том, что когда-то давным-давно называлось часами. Теперь это семейная реликвия: круглый предмет с двенадцатью числами и тремя стрелками, издаёт тихие ритмичные звуки, если слегка подзарядить его взглядом. Я нисколько не удивлён, что нашим предкам удалось сгубить родину. С таким-то представлением о времени.

Так вот, «мышка бежала, хвостиком махнула, часы упали и разбились», – слышу я писк. Оглядываюсь. Никого. Я сам это сказал? Кто или что такое мышка? Что происходит? Ещё никогда архаизмы не приходили ко мне подряд, всего лишь в течение нескольких секунд. Аномалия какая-то.

В общем, штука выпала из часов: металлическое нечто размером с два ногтя. Я видел подобное на картинке в «Истории технологий». Похоже на древний носитель информации. И вот я в БанкИнфо для того, чтобы понять, как в наше время можно эту штуку открыть.

«Вонави, Скела? – раздаётся шелестящий голос. – Вы подтверждаете, что ваш интерес – это наш интерес?» – «Да, директор! – громко отвечаю я, отчаянно желая больше никогда не слышать этот бумажный голос. – Я готовлюсь к экзамену по исттеху, разбираюсь с устройством древних считывателей». – «Хорошо, студент Вонави! …идущий на сме…» – «Простите, я не расслышал». – «Хорошо, студент Вонави, – голос становится громче, и окно, наконец, исчезает. «…приветствует тебя», – слышу шёпот в ушах. Аномалия. Что тут ещё скажешь.

Холод в хранилище клубится сизым дымом. Вот опять: откуда я знаю слово «сизый»?

Я иду вдоль стеллажей, пытаюсь на ощупь найти нужную мне информацию. Вдруг отец говорит: «Алекс, ты помнишь, что Нина девочка? Ты проследишь, чтоб не перепутали?» – «Конечно, помню, – раздражённо отвечаю я. – Со мной же получилось, как мы хотели». – «Я рад, сынок».

Я выныриваю в реальность. Это не воспоминание. Бегу по проходам, выискивая отца.

Его забрали перед моей операцией. Он всегда называл нас с Анин задом наперёд. И с самого начала, ещё раньше мамы, знал, кто из нас кто: я всегда был мальчиком, Анин – девочкой. Это очень важно.

Отца, конечно, здесь нет. Несмотря на дубак, мой лоб покрыт испариной. «Дубак – это холод», – тут же вспыхивает в моей голове. Я дотрагиваюсь языком до вещицы за щекой. Скорей бы всё узнать и уйти отсюда. Не люблю находиться в системе.

И тут мои пальцы обнаруживают книгу. Она открывается на нужной странице, и я понимаю, что только что видел это устройство для считывания в нише экспериментальных приборов. Я несусь туда, выплёвываю эту штуку на ладонь, обтираю и вставляю в разъём. Маленький экран моргает, рябит, а потом на нём появляюсь я. Я? Вокруг меня всё зелёное, и я знаю, что это деревья. Так назывались некоторые растения на Земле. Я на экране шевелю губами, хмурюсь, активно жестикулирую, но я в хранилище ничего не слышу и силюсь понять по губам.

«Студент Вонави! Время допуска истекло», – холодный воздух отступает. «Вы помните, что ваш интерес – это наш интерес?» – «Да, Директор». – «Завтра состоится комиссия для определения гендера вашего близнеца Анин Вонави. Ваша семья изъявила желание на особь женского пола. Знаете ли вы, что сейчас нам больше нужны мужчины?» – «Да, знаю». – «Вы готовы с нами сотрудничать?» – «Да», – отвечаю я и понимаю, что этим словом я отдаю им память. Я знал, что сделаю всё, чтобы Анин стала женщиной, как мы все привыкли. Жаль, что не обнял её перед выходом из дома.

    Шефер Алина, @alischa_lifestory

ТАБЛЕТКА ОТ КАШЛЯ

Огромный плакат над входом гласил: «Идущие на смерть приветствуют тебя».

«Остроумненько», – подумал Уолтер.

Свинцовое небо нависало над огромным стадионом, сотрясаясь беззвучными молниями. Уолтер слышал на трибунах тысячи людей, пока фигуры в серых плащах подталкивали его вперед. Он жадно осматривался в попытках понять, куда попал. Подход к беговым дорожкам заполняли люди в белых плащах, таких же, который был на нём. Воздух пронзил выстрел стартового пистолета. Около десятка фигур в белых плащах сорвались с места. Каждый бегун следовал по своей дорожке и в своем темпе. Кто-то продолжал бежать так же легко и быстро, как на старте, а кто-то замедлялся, будто к его ногам с каждым шагом привязывали по гире. Вдруг Уолтер обратил внимание, что часть стадиона слева покрыта своего рода туманом, и когда все бегуны скрылись в нём, на старт запустили ещё партию фигур. Так повторялось много раз. Раздавался выстрел, они бежали и пропадали в тумане.