Подсласти мое завтра

Раздался звонок в дверь. За порогом стоял Николас с букетом цветов.

– Ты что с ума сошёл?

– Это вам, София – Николас протянул букет двухцветных роз, бело-розового цвета.

– Ты с ума сошёл что ли? Ты что задумал? – фыркнул Тод и пошёл на кухню.

За его спиной раздался голос Николоса:

– Я… я… – его голос дрожал – Я просто хотел сделать вам приятное, Софа. Ни на что не рассчитывая, честное слово.

Николас прошёл на кухню и положив цветы на кухонный стол, присел напротив Тода.

– Вы меня простите, пожалуйста, я не хотел вас разочаровать или чтобы вы поняли меня превратно. Просто я подумал, что женщины было бы приятно получить цветы. Нет-нет, не как какой-то обязывающий её к чему-либо намёк, а именно, безвозмездный подарок от всей моей души. Потому что я, Софа, очень хорошо к вам отношусь.

Тод, придвинулся к Николасу, сидящему, напротив, и начал стучать ему кулаком по голове:

– Здесь у тебя хоть что-то есть? Тебя женщина ни во что не ставит, а ты с букетиком к ней бежишь. Об тебя вытирают ноги, а ты говоришь о хорошем отношении к ней. Отчего женщина заслужила такое отношение к себе? Вот за что ты меня уважаешь? Почему готов есть любое грубое слово и отношение к себе, когда тебя ни во что не ставят? Когда показывают тебе, что ты ноль, а?

– Меня так мама учила. – Николас потупил взгляд – Нет. Она не учила меня унижаться. Просто я не вижу, видимо, в этом унижения. Ну знаете, когда я почувствую себя униженным, я поменяю, наверное, своё отношения, но от вас я такого не вижу. Кто-то, наверное, так бы и воспринял, но не я. Мама всегда говорила, что женщину нужно уважать. Женщина может капризничать и быть не в настроении. Что внимание и расположении женщины нужно заслужить, хорошим к ней отношением, заботой и вниманием. Я просто заслуживаю своими поступками вашего расположения, Софа. Разве я неправильно делаю?

Тод, смотрел на этого странного, на его взгляд человека и думал о том, когда же ему так в жизни не повезло, что всю эту информацию, извне, он принял, за чистую монету, и поверил в неё, как в Библию.

– А где твоя мама сейчас?

– Мама погибла, когда я был ещё маленьким. У меня не было ни дедушки, ни бабушки, потому что я был поздний ребёнок и к моему рождению их уже не было в живых. – он замолчал на секунду, будто мешкаясь и продолжил – После гибели родителей я оказался в детдоме. Почему-то никто не хотел меня усыновлять. Да я и не знал, хочу ли я этого. Образ мамы у меня всегда стоял перед глазами и мне бы никто не мог её заменить. Многие дети хотели, чтобы их усыновили, а я сомневался, нужно мне оно или нет. Было обидно, конечно же, когда детей усыновляют, а тебя нет. «Почему и чем они лучше меня?» – думаешь и не находишь ответа. Обычно, когда я узнавал, что кого-то усыновили и ребёнок едет в другую семью, ложился на кровать, лицом в подушку и старался, как можно дольше не дышать. Мне казалось, что это помогает бороться с отчаянием, которое в тот момент меня посещало. Я знаю, что у некоторых были родственники и им было куда обиднее чем мне, потому что за ними не приходили их родные, чтобы спасти из стен детского одиночества. А у меня не было никого. По крайней мере, я о них не знал.  – Николас в этот момент приподнял очки и вытер глаза от стоя?щих в них слезах – В тот вечер я остался дома, а родители со старшей сестрой и братом поехали за подарками. Мама ехать не хотела, но отец убедил её прокатиться всем вместе, а для меня позвали соседку, которая и осталась со мной.  Меня не взяли с собой. Места в грузовой кабине не было. Мой отец был дальнобойщик, а мама обычная хозяюшка, которая следила за нами и за домом.  Я помню, как уже поздно вечером раздался громкий стук в дверь. Пришёл незнакомый мне мужчина, а с ним ещё двое и сообщил, что машина с моими родителями, братом и сестрой была найдена в реке. «Видимо была скользкая колея и их выкинуло с дороги. – сказал этот мужчина и посмотрел на меня – Из машины выбраться никто не мог. Сразу пошла ко дну». Он это сказал, а я помню, как в эту минуту не смог дышать. Что было дальше я не помню.  Открыл глаза, а надомной другой потолок, не домашний. Краска свисала над головой хлопьями и на нём были подтёки, грязно серого, жёлтого цвета. Я тогда подумал, что умер и боялся даже пошевелиться. А когда повернул голову. Я сделал это очень медленно, боясь, сам даже не знаю чего. Перед окном я увидел двух женщин, которые говорили о чём-то. Для меня их речь была не разборчивой. Будто в тумане. Они говорили на моём языке, но я почему-то их не понимал. А затем я услышал очень отчётливо, как одна из них сказала: «Очнулся наш голубчик!», – и подойдя ко мне, взяла меня за руку и помогла сесть на кровать. Кровать была железной, скрипучей, с узкой простыню, которая открывала край матраса, а на нём я увидел много жёлтых пятен…  Она что-то мне говорила, спрашивала о чём-то, да я не помню. Молчал. Потом я спросил, где моя мама, брат, сестра, отец? В эту минуту она посмотрела на вторую женщину и сказала, что жить я теперь буду здесь. И спросила не голоден ли я. Я был голоден, но у меня не было сил и желания. Мой голод был ничем по сравнению с тем, что я чувствовал. Софа, вам знакомо чувство пустоты? Вот я ощутил бездну. Это была не пустота, это было хуже. Огромная дыра внутри меня, которая заполняла всё, просто гудела гулом, шумом, воем и криком боли, отчаяния, страха, потерянности и отчуждения. Но никто не слышал. Никто. Кроме меня. Я не мог сказать ничего, во мне не было слов. Я не мог кричать даже, потому что у меня будто отнял кто-то голос. Я чувствовал, как слёзы накапливались на глазах, но я не мог их выдавить из них. Они копились, копились, но не падали. И я думал, выдержат ли мои глаза их тяжесть. Тётенька, что помогла мне сесть на кровать, смотря на меня сказала, что это скоро пройдёт. Я ей не поверил. Но как этот голос мамы, что стоял у меня в голове мог взять и исчезнуть? Я слышал смех сёстры и бурчание отца, чтобы шли к столу ужинать. Или как он стучит в дверь, когда возвращался с рейса. Так больше в дверь никто не стучал, как это делал он. Или как брат жалуется, что сестра на улице кинула ему в глаз снежок. Эти голоса будто жили своей жизнью, событиями, памятью, которые были во мне. Но они жили уже сами по себе. И я не мог их позвать или вернуть. Я пытался с ними говорить, но они мне не отвечали. Я лишь мог вспомнить, как каждый из них мне мог бы ответить или сказать, но это не были их ответы. Это была моя память о них. Какими они были.

Тод, протянул руку через стол и положил Николасу на плечо:

– Ты прости меня. Я не знал. Не знала! Всего этого. Мне очень жаль…

Тод,  почувствовал себя так неловко и совестно, перед Николасом, который  каким-то необычайны образом, смог в себе сохранить беззлобность, когда он, на его бы месте  обозлился бы на весь мир, судьбу, за её несправедливость и может быть возненавидел бы даже людей. Почему они живут, а те, кого он любит нет? Почему кто-то у тебя отнимается, а кто-то продолжает жить? Ведь это такая несправедливость. Ведь там кто-то сверху знает, как нам нужны эти люди, но их почему-то, кто-то забирает. Без спроса. Просто вырывая из твоей жизни. Почему так происходит? И как, после, жить? Как можно быть прежним после потерь? И действительно ли голоса этих людей стираются из памяти под пылью времени?

Он смотрел на Николаса, его дыхание было тяжёлым и шумным, а плечи то приподнимались, то опускались ниже. Будто все его тело – это один огромный груз, который в этот момент, стало видно, как его духу тяжело носить.

– Николас. Это… Знаешь, а давай цветы в вазу поставим. Ты что их кинул на стол? Вода нужна цветам! – Тод встал и стал искать вазу, он надеялся как-то отвлечь Николаса и снять напряжение, которое возникло.

Головой он понимал, что это мало возможно, но ведь нужно было выкарабкиваться из этой ситуации.

– Ты это… Давай, давай. Помоги искать вазу! – начал он вновь командовать.

Николас поднялся из-за стола и стал искать вазу:

– Я нашёл только банку, Софа.

– Давай банку! – махнул рукой Тод. – А может быть давай махнём, прогуляемся?

Николас удивлённо приспустил очки на кончик носа и улыбнулся:

– С удовольствием, София!

Погода в этот день стояла солнечная, временами ветряная, но этот день, даже он не мог бы омрачить.

Они шли по зелёной аллее, устланной солнечным светом, и разговаривали обо всём, как лучшие друзья, а со стороны, казалось, будто это пара, с прекрасными отношениями. Двое влюблённых, муж и жена, может друзья, а может быть романтичный период молодой пары. Но так или иначе, но они выглядели счастливыми и очень заинтересованными друг в друге. Тод, размахивал руками, что-то рассказывая, а Николас периодически хватался от изумления за голову и начинал смеяться. Он то и дело ловил свои очки у кончика носа, чтобы при смехе их не потерять. Ведь когда он смеялся, то каждый раз, наклонял голову вниз.

Таким образом, не спеша, они дошли до дороги. Как раз загорелся зелёный сигнал светофора.

– Вот так везенье! – воскликнул Тод и ускорил шаг, а за ним, и Николас.

Вдруг, на переходе Тод почувствовал, как Николас вцепился ему в руку  и стал падать…

Тод, пытался его подхватить, но несмотря на худое телосложение Николаса, он не смог его удержать и тот  упал на асфальт.

Тод, теребил ее за пиджак, пытаясь поднять, но он не поднимался.

– Вставай! Это розыгрыш?! Николас…

Но он ничего ему не отвечал. Его руки и ноги не шевелились, а глаза застыли, смотря в одну точку.

– Николас! Николас!!! – стал кричать Тод и теребить его со всей силы.  – Ты что?! Кусок костей! А ну вставай! – его голос задрожал, а к глазам хлынули слёзы.

Тод, упал на колени и прижавшись ухом к   груди Николаса, и стал слушать пульс. Его не было.

– Ты что? Дерьмо такое, а ну, давай!  Дыши!!! – Тод кричал на него, и бил по груди. – Ты не мог. Нет! Ты не мог ведь! Ты что?!

Он вскочил на ноги и стал пинать тело Николаса, вытирая рукой слёзы, которые лились сами собой.

– Ты урод! Слышишь?! Ты урод!!!

Обессиленный, Тод,  упал на колени и вновь, тщетно пытался поднять тело, Николаса.  Оно было тяжёлым для него.

Машины стали сигналить за спиной Тода, загорелся уже для них, зелёный свет. Он развернулся на гул сигналящих автомобилей и закричал:

– Да чтоб вы в аду сгорели!!!

Тод, посмотрел на Николаса, на эти бездонные глаза, в которых уже не отражалось ничего. Они были пусты. В них не было нежности, с которой он смотрел на Тода, в них не было печали, которые он сегодня увидел в них. В них не было ничего. В них не отражался даже он сам. Пустые, бездушные и помутневшие. Тод держал его тёплую руку и не мог выговорить ни слова. Он понял, о чём сегодня говорил ему Николас. Когда кто-то забирает твой голос, а внутри тебя целая бездна.

Машины объезжали Тода и тело Николаса, больше не сигналя. Лишь смотря с любопытством из своих окон: кто-то в ужасе прикрывал рот рукой, в глазах других стоял ужас, жалость, сожаление, недоумение. Каждый   из них, волей-неволей примерил на себя увиденное. А перед смертью, как известно, никто не может остаться равнодушным.

Тод, поднял глаза к небу и прокричал:

– За что?! Что за проверка на стойкость?!

А погода, как будто ухмыляясь, была прекрасной. Лучи солнца играли на обездвиженном теле Николаса: путались в его волосах, бликовали на стёклах очков, выявляли все изъяны его устаревшего пиджака. Подчёркивали заломы на старых ботинках и отсутствующий взгляд.