Я однажды приду… Часть I

– Торт помог?

– Да. Женщина и сладкое – две нераздельные субстанции.

– Самуил, сколько понадобится времени на полное восстановление?

– Пару дней и пару тортов.

Самуил уже пришёл в себя, раз мог шутить.

– Хорошо. Из этого времени и будем исходить. Отдыхай, Катя.

Я ещё долго думала о том, куда и зачем мы будем исходить через два дня, и о том, что он первый раз так меня назвал – обычно Катерина или никак.

Два дня я пила всякие гадости, которыми меня пичкал Самуил, ела и спала. Глеб приходил и садился в кресло в углу комнаты, почти всё время молчал, очень редко участвуя в общих разговорах. Андрей, Виктор и Олег приходили по очереди, брали меня за руку, и я крепла с каждой минутой, как будто силы действительно вливались в меня через их пальцы. Вечером первого дня Самуил вышел куда-то, и Глеб подошёл ко мне.

– Теперь моя очередь.

И положил ладонь мне на солнечное сплетение, не дав возможности даже удивиться. Удар был такой силы, что я задохнулась, и какое-то время не могла дышать. По моим венам пронёсся огненный вихрь и взорвался где-то в голове. Потом всё затихло, и я почувствовала прилив силы, исходящей уже из меня, из моих клеток.

– Глеб, ты не поторопился?

Оказалось, что Самуил вернулся и стоял бледный как тогда – во время нападения.

Глеб ответил каким-то бесцветным голосом:

– Всё получилось… Катя почувствовала.

А потом медленно добавил:

– И я тоже.

Самуил почему-то очень удивлённо переспросил:

– Ты почувствовал?

– Да.

Это «да» прозвучало совершенно безнадёжно. Мне естественно никто ничего не собирался объяснять. Самуил лихорадочно стал кому-то звонить и долго говорил сначала на английском, а потом на итальянском языке. Глеб сел в кресло и замер как статуя. Догадавшись, что спрашивать бесполезно, я уснула.

На следующий день всё повторилось. Только удар от прикосновения Глеба был ещё сильнее, и огненный вихрь метался по венам дольше и хаотичнее, он проникал во все мельчайшие сосуды моего организма и встряхивал их как ниточки. А потом просто утих, будто испарился. Я осталась лежать как оболочка, казалось, вихрь унёс с собой всё, что возмутил в моём организме. Наверное, так себя чувствует муха, из которой паук высасывает переработанное его ядом нутро. А мой паук стоял рядом, на его лице даже появился лёгкий румянец и глаза сверкали ярким, удивительно синим цветом.

– Получилось.

Самуил повторил это слово несколько раз и погладил меня по руке. Прикосновение я почувствовала, как сквозь ткань, словно моя рука была в перчатке. А зачем ему, собственно, пить мою кровь, если можно вот так – прикоснулся и всё… жизни нет? Я закрыла глаза и решила ни о чём не думать. Пока.

Но прошло какое-то время, совсем недолго, и мне стало лучше, даже захотелось чего-нибудь поесть. Рядом со мной уже сидел Олег, и я попросила его помочь мне встать. Однако он неожиданно для меня сказал:

– Попробуй сама.

От удивления я привстала на кровати и поняла, что двигаюсь легко, даже голова не кружится. Олег надел мне на руку браслет, который Глеб снял, прежде чем коснуться меня.

– Всё действительно получилось. Теперь не снимай браслет никогда, даже в ванне. Никогда.

– Олег, ты здесь один нормальный, можно мне что-то поесть, иначе я умру не только от информационного, но и от физического голода. Мало того, что никто ничего не объясняет, так ещё и не кормят. Учти, что в моём преклонном возрасте совершенно нельзя голодать, всякие диеты противопоказаны. Вдруг похудею, вся красота пропадёт. И ещё бы переодеться во что-нибудь, а то я устала от всяких халатов больничных.

Олег, улыбаясь, смотрел на меня, но было понятно, что думает он совсем о другом.

Все эти дни я лежала в небольшой комнате, очень похожей на палату и не знала, где эта палата находится. Интересно, сколько у Глеба дворцов? Может он современный Монте-Кристо и где-то в море стоит остров, заполненный сокровищами?

Это был Версаль, хотя говорят, что Версаль меньше Зимнего дворца, но всё-таки комнат в нём много. Я переходила из комнаты в комнату и поражалась красоте и изяществу, какой-то воздушности во всём. Окна были высокие, укрытые наполовину светлыми шторами, иногда с витражами из цветного стекла. Вся мебель очень светлая, с тонкой резьбой и позолотой. Даже на картинах, иногда занимавших почти всю стену, изображены только весёлые сцены, чаще всего с эротическим намеком. Версаль одним словом – весёлый и полный любви. Однако, решив выглянуть из окна, я обнаружила, что стекло бронированное и имеет зеркальное отражение. Что было за окном, я так и не смогла рассмотреть: в стекле виднелось только собственное отражение. Так меня и обнаружил Глеб, внимательно рассматривающую себя в окне.

– С таким стеклом невозможно рассмотреть никого в здании.

– А из здания хоть что-нибудь где-нибудь можно увидеть, может из бойницы какой?

– Мы видим, а тебе я покажу на мониторе. Ты ела?

– Да, Олег водил меня в то, что называется столовая, с золотыми колоннами. Глеб, ты тайный олигарх?

– Нет, не тайный и не олигарх. У вас есть люди значительно богаче меня. А этот дворец я купил в совершенно разрушенном состоянии и восстановил. Были найдены гравюры почти всех комнат. У которых не обнаружили, создавали по подобию.

А я ремонт в своей квартирке всё собиралась сделать, всё денег не хватало. Теперь вот по дворцам разгуливаю, как у себя дома.

Глеб так и стоял рядом, разглядывая меня в отражении. Я встретилась с ним взглядом и чего-то испугалась, сама не понимаю – чего. Его глаза уже не были такими холодными как раньше, по крайней мере, мне так казалось, но в них появилась какая-то безнадёжность. Как у Самуила, когда он думает, что его никто не видит. И меня опять охватило страшное желание обнять его, как тогда. Но единственное, на что я решилась, это слегка коснуться его руки, лежащей на подоконнике. Глеб вдруг порывисто обнял меня и сильно прижал к себе. Мои рёбра тут же вспомнили, что их когда-то помяли, и я непроизвольно охнула.

– Прости, я сделал тебе больно.

Он тут же отодвинулся от меня, практически отлетел.

– Прости.

Глеб повернулся, чтобы уйти. Но не могла я его так отпустить! Один раз в жизни решилась сама проявить инициативу и вот рёбра помешали. И я сказала совсем не то, что собиралась:

– Не уходи. Я одна совсем запутаюсь в этих комнатах. И ты обещал показать мне виды на мониторах.

Он как-то грустно улыбнулся и взял меня за руку.

– Тебе как, длинным или коротким путем?

– Длинным.

Я шла рядом с ним, делала вид, что слушаю его объяснения, и думала о том, что на самом деле всё просто. Надо лишь позволить себе. Не задумываться о разных «нельзя», которыми нас пичкают с рождения, если послушать, как разговаривают взрослые, бедному ребёнку «нельзя» ничего. И это «нельзя» преследует нас всю оставшуюся жизнь: «нельзя» дома, в садике, в школе. На работе «нельзя» ещё больше. А некоторые, как я, рождаются с этим «нельзя». Уже все говорят, что можно, но ведь это «нельзя» у меня внутри и оно решает всё. Я не знаю, насколько у меня хватит этого решения, и когда это «нельзя» опять возьмёт верх надо мной – может быть на день, может дольше, может до конца коридора.

Всё встало на свои места в зеркальном зале. Зеркала были везде: на стенах, потолке, межоконных проемах, даже как вставки на полу. Одни были простыми как вставки, круглыми и овальными, другие – отделанными воздушной золотой вязью, стояли на изящных ножках или вставлены в стену. И удивительным образом отражали неизвестно как поступающий в зал свет и свет, отражающийся от других зеркал.

А потом я увидела себя рядом с Глебом. Мы в обычной жизни не очень обращаем внимания на свою внешность, занимаемся разными делами и просто знаем, что мы есть. Осознание своей внешности наступает в сравнении с кем-нибудь. Я взрослая женщина и давно знаю, как выгляжу, но я никогда ещё не видела себя рядом с Глебом в полный рост. Он рассказывал о каком-то итальянском зеркальщике, который восстановил технологию создания неаполитанских зеркал в средние века, а я смотрела на его отражение в большом зеркале, стоявшем рядом со мной, и ничего не слышала. Глеб был одет в джинсы и такую же рубашку и этот наряд только подчёркивал его мужскую красоту. Очень высокий и широкоплечий, он был сложен совершенно пропорционально, практически по золотому сечению Да Винчи. К этому добавить лицо с правильными чертами, властным подбородком и глазами цвета льда, обрамленное густой шевелюрой тёмных волос. Красивый мужчина лет тридцати пяти, может чуть старше.

Зачем он повёл меня в этот зеркальный зал? Я, наверное, дольше бы оставалась в иллюзии о возможности каких-то наших отношений. А сейчас я стояла перед этим зеркалом и понимала – этого не может быть, потому что быть не может никогда. Всё-таки до этого дня я даже в своих самых смелых мечтаниях никогда не представляла нас вместе. То, что увидела сейчас, не то чтобы повергло меня в шок, но очередной раз вернуло в реальность. Даже то, что он совсем недавно обнимал меня в каком-то странном порыве, сейчас выглядело как шутка или кадр из фильма. Итак, только литры крови, или что там ещё из меня достали после удара.