Я однажды приду… Часть I

Какие же у них были лица! Оказалось, я тоже могу ввести их в ступор.

Пройдя несколько комнат, я решила воспользоваться своим положением особо важного гостя и спросила Олега:

– А у вас тут нет какого-нибудь транспорта для езды по апартаментам?

Он улыбнулся, быстро подхватил меня на руки и… это даже нельзя описать. Комнаты проносились с такой скоростью, что я зажмурилась. Открыла глаза только тогда, когда поняла, что торнадо, державшее меня на руках, замерло. Я смогла только пролепетать, когда меня аккуратно опустили на кровать:

– Спасибо.

Всё-таки я неправильная тётка, думала я, возлежа на шёлковых волнах. В моём возрасте надо сидеть на лавочке во дворе и сплетничать о молодежи, смотреть слезоточивые сериалы и ложиться в девять часов спать. Видимо то, что у меня нет семьи, наложило свой отпечаток. А может быть, родилась такой неправильной. Но, наверное, именно потому, что я читала всякие книжки подростковые, смотрела фильмы не о том и помогает мне сохранить остатки разума сейчас. Могла ведь просто сойти с ума, забиться в какой-нибудь угол и выть от ужаса. А я даже пытаюсь иногда острить. Может быть потому, что меня никто особенно нигде не ждёт. Да, пострадают родители, может некоторые друзья поужасаются какое-то время, но ежедневный быт достаточно быстро приведет всё в привычную колею. И я опять вспомнила санаторий. Как мне было хорошо с этими девочками! Они были такими искренними, такими добрыми, даже в каких-то ссорах мелких, очень чистыми, как роднички. Именно об этом я, наверное, кричала тогда, а не о внешней красоте, хотя и были они удивительно красивы. Именно за это готова была отдать жизнь. И за то, что они потянулись ко мне, не оглядываясь на возраст.

Я вдруг кожей ощутила чей-то взгляд. Ну конечно, кто же ещё.

– Если ты отдохнула, мы можем ехать.

Медленно поднявшись с постели я, наконец, задала интересующий меня вопрос:

– А как мне к тебе обращаться? Или никак не обращаться и просто выполнять твои приказы?

– Можешь называть меня Глеб. У меня было много имён.

– Ты русский?

– Однажды я был им.

– Хорошо, пусть будет Глеб. Форма одежды?

– Свободная. Мы едем на консультацию к Самуилу и покатаемся по вечернему Неаполю. Может ты хотела бы сначала пообедать?

Подумав, я решила отказаться – буду худеть.

На удивление гараж оказался довольно близко. Мы просто через две комнаты спустились по лестнице в подвал. А может быть, тут было несколько гаражей. Ведь говорил же Глеб о каких-то направлениях движения Анне. Хотя удивительно, такая красивая женщина и вдруг – охрана и оружие.

Это была не машина, а небольшой броневик с сильно тонированными стёклами, даже какими-то зеркальными. По крайней мере, я увидела своё отражение в стекле очень чётко. Глеб открыл передо мной дверь рядом с водителем, а сам сел за руль.

И это называется – посмотрим вечерний Неаполь? Машина двигалась с невероятной скоростью, притормаживая и лишь изредка останавливаясь перед светофорами. По телевизору я бы хоть дома увидела.

Машина въехала в подземный гараж какого-то здания, почти не сбавляя скорости. Долго крутились по крутому серпантину и всё вниз. Скоро будем в аду? Глеб на ходу достал какой-то пульт, нажал на кнопку, и неожиданно появившаяся перед нами стена уехала в сторону. Всё, приехали.

Навстречу нам вышел совершенно седой мужчина с внешностью старого мудрого еврея и глазами, полными вселенской тоски по несбыточному, и – о, ужас – в белом халате.

– Здравствуй, Самуил. Это Катерина.

– Здравствуй, Глеб. Привет, Катенька.

Самуил взял мои руки обеими ладонями и внимательно посмотрел в глаза, ослепительно улыбнулся и сказал фразу, от которой у меня всегда поднималось давление в любой клинике:

– Давай мы посмотрим, где у тебя болит.

Сопротивляться было бесполезно, и я безропотно пошла за ним. Куда делся Глеб, я не заметила – его просто не стало.

Несколько часов спустя совершенно измотанная, я сидела за столиком в маленькой, уставленной всякими зелёными насаждениями комнатке и пила ароматный чай из огромной, похожей на советский ширпотреб, кружки. Сигареты я забыла взять с собой и ужасно страдала от их отсутствия. Хотя здесь, наверное, нельзя курить.

Открылась дверь и в комнату вошёл Глеб, заполнив собой всё пространство. В руках у него была пачка сигарет.

– Ты забыла.

Затягиваясь сигаретой и высматривая пепельницу, я уточнила:

– А здесь можно курить?

Он подал мне какое-то блюдце и сказал:

– Тебя Самуил простит.

– А почему только меня?

– Ты только из России. Он многолетний эмигрант с жуткой ностальгией.

Больше ничего сказать он не успел, потому что вошёл Самуил. Он на ходу жевал бутерброд с колбасой и сыром, что очень меня обрадовало.

– Катенька, не слушай его. Моя ностальгия его совершенно не касается. Он болтается по всему миру и понятия не имеет, что такое Ностальгия.

Самуил так и сказал – с заглавной буквы. Что-то их связывало, что-то очень глубокое, что-то такое, отчего лёд в глазах Глеба несколько бледнел.

– Итак, девочка моя…

У меня просто глаза полезли на лоб, я была почти одного возраста с ним, по крайней мере, мне так показалось.

– … мне нужно две недели, я поставлю тебя на ноги и сделаю тебе голливудскую улыбку. Такая красавица как ты должна смело улыбаться жизни. Будешь приезжать каждое утро и уезжать поздно вечером. Я бы оставил тебя здесь на эти две недели, но, думаю, некоторые будут сильно против.

– Против. Когда меня не будет в городе, приезжать будет Олег. Только он.

– Хорошо. Я жду вас завтра утром. Пока, красавица. Глеб, позвони мне позже.

Подниматься по серпантину вверх было как-то спокойнее. А потом был ночной Неаполь. Я представить себе не могла, что Глеб выберет такие романтические места. Из машины мы так ни разу и не вышли. Он ставил машину таким образом, что я переставала дышать от восхищения. Чтобы показать мне эти виды, надо было их найти, а значит искать в соответствующем состоянии души. Небо, звёзды, море, вулкан, удивительным образом подсвеченные здания с определенного ракурса образовывали такую картину, от которой в душе у меня начинал таять кусок льда и растекаться слезами из глаз. Я не стеснялась своих слёз – не всё ли равно, что обо мне думает этот хозяин моей жизни и смерти. И даже была благодарна ему, потому что в своей прошлой жизни я бы этого никогда не увидела. За всю поездку Глеб не сказал ни слова, просто останавливал машину и смотрел на меня. А потом было море.

Мы выехали на какую-то узенькую дорогу, машина едва протискивалась между домами, и долго ехали в полной темноте, фары освещали только глухие щербатые стены. И вдруг стены закончились, свет фар ничего не осветил, и мне показалось, что мы сейчас рухнем в пустоту. Машина остановилась, Глеб вышел, открыл дверцу с моей стороны и спросил:

– Хочешь услышать море?

Я подала ему руку и пошла за ним, от избытка эмоций говорить ещё не могла. Мы куда-то шли в темноте, и чтобы я не упала, он вёл меня за руку.

– Садись и слушай.

Глеб помог мне сесть на какой-то камень. Сначала я ничего не слышала кроме шелеста волн. Потом стала выделять отдельные звуки то выше, то ниже общей тональности. И вдруг эти звуки образовались в мелодию. Это невозможно описать словами. Мне казалось, что я плыву в полной темноте, а мелодия пронизывает каждую клеточку моего тела, всё внутри меня звенит и переливается всеми цветами радуги. И так же неожиданно всё закончилось, остался только шелест волн. Я лихорадочно, со всхлипом вздохнула, оказалось, что не дышала, пока звучала мелодия. Нельзя так издеваться над старой женщиной, подумала я, пытаясь восстановить дыхание и найти в кармашке блузки сигареты.

– Ты услышала.