Тебя зовут Макс

– Дай бог тебе здоровья, хороший человек… Пенсия четыре тысячи, старуха моя болеет, разве прожить… – проговорил он, как бы оправдываясь.

Егор не знал, что ответить. Он нахмурился своим мыслям о голодных стариках и больных детях, которые умирают, потому что не имеют этих проклятых бумажек с нарисованными нулями.

– Спасибо вам, – сказал Егор старику и пошел прочь.

– Да мне-то за что? – почти шепотом спросил старик, задыхаясь от волнения.

– За жизнь, – коротко ответил Егор.

Он поднял глаза на окно Степана Петровича. Полковник Потапов все также задумчиво стоял у окна.

– И вам, Степан Петрович, спасибо, – сказал одними губами Егор.

Он понял, какую науку сегодня преподал ему его учитель, друг его отца, так рано ушедшего из этой нелегкой жизни.

ГЛАВА 12

Егор не стал дожидаться свою маршрутку и пошел домой пешком. Нужно было обдумать все, что ему стало известно, разложить по полочкам в своей голове. Однако, то одна, то другая деталь постоянно сползала с этих самых полок, разбивая вдребезги все возможные версии капитана Михайлюка. Кажется, что дождь, наконец, закончился. Или нет. Егору сейчас было плевать на погоду. Макс… Чувство подсказывало Михайлюку, что этот человек не может быть хладнокровным убийцей. Или это игра на публику отличного психолога, который сейчас пытается запутать следствие? Нет, бред. Он не играл на свалке и по дороге в больницу, когда мастерски провел операцию Василичу. В то же время, первая жертва Говорова – его отчим, которому он, будучи подростком, хладнокровно перерезал горло. Этот почерк явно прослеживался и в убийстве еще двух человек, которых обнаружили на свалке. Макс мог промолчать про них и вряд ли кто-то нашел бы их в обозримом будущем. Но Максу это было выгодно. Он должен был предоставить оправдание следам чужой крови на своей одежде… Все запуталось окончательно. А потом, тот похищенный мальчик – Макс его вспомнил, Егор это сразу заметил. То есть получается, что он фактически признал знакомство с ним. Если наложить сюда показания свидетелей, по словам которых был составлен фоторобот преступника, увозившего ребенка от школы на сером джипе, то его причастность к похищению становится практически стопроцентной. Еще одно странное совпадение лежало на самой поверхности. Подозреваемый представился Максом. Человека на фотороботе идентифицировали с Максимом Говоровым. Все сходится…

Егор не заметил, как подошел к своему подъезду, привычно открыл входную дверь, поднялся по лестнице на третий этаж и позвонил. Знакомая трель разлилась в коридоре квартиры по ту сторону двери. Через секунду послышались торопливые шаги, и дверь открылась. На пороге стояла женщина лет шестидесяти с приятными чертами лица и неброским макияжем. Это была мать Егора. Он посмотрел на нее и заметил новые морщинки, которые нисколько не портили ее внешность, но прямо указывали на ее возраст.

– Заходи, Егорушка. Что-то ты долго сегодня, я уже волноваться начала. Мой руки, ужин остывает.

Егор нежно поцеловал ее в щеку и прижал к себе.

– Мам, я так тебя люблю, – устало проговорил он и зашел в ванную.

Мать обеспокоенно посмотрела на сына, но решила сейчас ни о чем его не расспрашивать и отправилась накрывать на стол. Егор очень сильно напоминал ей о ее покойном муже, майоре полиции, убитом во время командировки в одну из горячих точек. Выбор профессии сына был предопределен им самим еще в раннем детстве. Егор гордился своим отцом и во всем старался подражать ему. Мать, конечно, боялась, что он повторит судьбу своего отца, но не противилась и не отговаривала сына. Сегодня какое-то предчувствие больно кольнуло ей в сердце при встрече с Егором.

– Егор, что случилось? Ты сам не свой сегодня, – спросила Людмила Константиновна.

– Да все нормально, – коротко ответил Егор, который еще не решил, стоит ли делиться с матерью своими мыслями.

– Расскажи мне, пожалуйста. Я может помочь не смогу, но тебе самому легче станет, когда вслух все проговоришь.

Егор молчал. Он проговаривал все вслух сегодня в кабинете Степана Петровича и легче ему не стало. Сомнения раздирали его на части. Егор, кажется, не хотел верить в виновность Макса, но факты говорили сами за себя.

– Мам, а как бы поступил отец, если у него был бы явный подозреваемый по делу, но он сам чувствовал, что человек не виновен?

Мать внимательно посмотрела на сына и еще раз подумала о том, как сильно он похож на отца не только внешне, но и складом мышления, неуверенностью и желанием защитить весь мир от грязи и смрада.

– Отец всегда поступал по совести. Знаешь, как он говорил? Если есть хоть маленькое сомнение в виновности человека, нужно его отрабатывать, приложив все возможные силы. Осудить невиновного – легче и страшнее, чем не осудить виноватого.

Егор снова задумался. В его душе происходила борьба молодого, амбициозного следователя и честного человека, воспитанного в традициях советского времени. Он снова поцеловал мать и ушел в свою комнату: нужно было выспаться, завтра тяжелый день. Завтра многое может стать явным.

ГЛАВА 13

Было еще темно, когда я проснулся в своей, уже родной мне, больничной кровати. Лежать не было сил. Все мои мысли занимало состояние здоровья Василича. Я тихо приоткрыл дверь и осторожно выглянул в коридор. На стуле рядом с палатой дремал пожилой охранник, сменивший молодого, с которым мы вместе ездили вчера на свалку. На посту при скудном освещении настольной лампы разбирала истории болезни «ночная фея» Елена Сергеевна. Заводить с ней разговор не хотелось, и я вернулся к себе. Мое заключение начинало сводить меня с ума. Я бесцельно бродил из угла в угол и, кажется, изучил всю палату так, что мог бы с закрытыми глазами точно указывать на все ее изъяны. За окном было настолько темно, что ничего, кроме смутных очертаний деревьев и крыш частного сектора разглядеть не получалось. Однако тонкий природный слух уловил возле стены больницы какую-то возню и шепот. Я интуитивно отошел в сторону и, как оказалось потом, в самое нужное время, потому что окно в моей палате разлетелось вдребезги от увесистого булыжника, брошенного с улицы.

Я стоял на месте не в силах сделать хотя бы шаг. Топот на улице сообщил о том, что ночные дебоширы покинули место своего преступления. Впрочем, преступлением это можно было бы считать, если камень угодил бы в мою больную многострадальную голову, а так…мелкая пакость. В палату забежал всполошенный охранник, усы которого, кажется, проживали самостоятельную жизнь, поскольку шевелились сами по себе. Это было странно и несколько комично. Я подумал об этом мельком, всего на секунду, так как другие вопросы в настоящий момент были куда более актуальными.

– Тьфу! – выругался охранник, – Ну почему в мою смену-то? Эх… Пора увольняться, старый я уже стал для таких приключений…

Не прекращая пустое бормотание себе под нос, он включил свет в палате и подошел сначала к окну, посмотрел через дыру в нем на улицу, потом обратился ко мне:

– Видел кого?

– Нет, слышал только. Двоих. Голоса, а потом, как убегали куда-то вправо.

– Да ну? Эх ты! – с иронией и чуть недоверчиво спросил он. – Прямо таки двое? Ничего не перепутал с больной головы-то, а?

– Слух у меня хороший. Уверен, – твердо ответил я.

Охранник посмотрел на меня, как мне показалось, несколько лукаво и без злобы. В глазах читалось только разочарование от прерванного сна. Он наклонился к булыжнику, про который на какое-то время все забыли, поднял его с пола и поменялся в лице. Его лукавство сменилось обеспокоенностью и растерянностью. Камень был завернут в лист бумаги, вырванный из обычной тетради в клетку, на котором было что-то написано.

– Что там? – поинтересовался я, заглядывая ему через плечо.

Усы охранника снова зашевелились. Он, молча, протянул мне мятый листок. Красным маркером на нем было написано единственное слово – «убийца». Я стоял с этим листком и перечитывал его снова и снова. Меня не покидала мысль о том, что слухи о моей преступной причастности распространились за пределы больницы уж слишком быстро. Я понимал, что это было только начало, что срочно нужно как-то вспомнить свою прошлую жизнь, но не знал как. Собственное бессилие и очередное сомнение в том, что я «хороший человек», не давали мне покоя.

В палате появилась внушительная фигура Елены Сергеевны, которую я, впрочем, заметил не сразу. По ее поведению было понятно, что Андрей Иванович сдержал свое слово и поговорил с ней. Она не высказывала в мой адрес открытой агрессии, но появилось что-то другое. Сложно объяснить в двух словах, но максимально точное определение – это полнейшее игнорирование моей персоны. Ну что ж. Пусть так. В конце концов, она не обязана ко мне хорошо относиться только лишь по тому, что кто-то очень упорно пытается, если не убить меня, то изувечить. «Ночная фея» осмотрела окно, заткнула дыру какой-то тряпкой и, ни к кому не обращаясь, сказала: