Писькохудожник

Трясущимися руками он никак не мог попасть в замок ключом. Его мышцы помнили, с каким напором нужно проворачивать чертов ключ. Но ничего не получалось. Едва только мысль о смене замка прокралась в его голову, как дверь открылась. На пороге стояла жена в безвкусном обтягивающем платье глициниевого цвета #C9A0DC. Её сухие волосы топорщились в разные стороны. Каре. Женщины после расставания делают каре.

– О, звезда блудная, – глухо упали её слова на пол. Он не знал, что ей сказать. Он видел её первый раз после того, как подтвердились догадки об измене.

– Ты… Молоко купила?

Она закрыла дверь перед его носом. Он успел поставить ногу в дверь и сопротивлялся, но она победила. Дверь захлопнулась. Из-за двери послышалось «Катись, откуда вернулся».

– Настя, это я нарисовал письку!

Дверь открылась.

– От которой теперь продыху нет?, – недоверчиво спросила она.

– В смысле продыху нет?

– На каждом заборе эта писька. В телевидении ролик показывали с каким-то бомжом и писькой на стене. В ТикТоке миллионы просмотров. Ты про эту письку?

– Это я – бомж!, – с лицом идиота выдохнул художник.

– Лучше и не скажешь!, – хохотнула жена, – Наконец-то ты нашел себя.

Дверь захлопнулась. Он постоял немного, потому что знал, что она там и смотрит в глазок. Но она не вернулась. Тогда он пошел вниз. Дверь открылась. В спину ему прилетел пакет молока. Белое пятно стекало по его пальто и сочилось с грязной лестницы вниз. В молоке не было комочков. «Вроде свежее», – подумал художник и улыбнулся. Жизнь налаживалась. Пора проведать работу.

Первый раз он видел турникеты днём. Художник вынул пропуск из кармана и приложил его к металлическому кругу, но пропуск не работал. Охранник флегматично наблюдал за художником, пока тот наиграется с пропуском. Наконец, заговорил.

– Вы в Dick production?

– В медиа груп что-то там.

– Ну да, они теперь Dick production.

– Дик по-английски это же…, – начал догадываться художник.

– Писька, – кивнул охранник и показал на логотип на стене, такой же, как нарисованная писька художника. За турникетами вырос начальник. Он источал ладан и сочился маслом благодушия. Святой человек.

– А вот и он, наш герой!, – воскликнул начальник, обнял художника за плечи и повёл его к выходу, – Ну пойдём, ты, наверное, проголодался там, на улице? Твоя жена звонила, сказала, ты сбежал и не собираешься возвращаться. Я говорю ей: «Милая, подавайте в розыск», а она посмеялась, такая душевная женщина. Я было хотел зайти к ней в гости, ну знаешь, поддержать вдову, всё-таки ты у нас не первый год работаешь, а потом как бомбануло с этим… Ну с этой…

– Писькой, да, – кивнул художник, – Это я нарисовал. И мне нужна работа.

С фальшивой улыбкой из рекламы стирального порошка начальник толкал художника в сторону ближайшего кафе. Художник устал сопротивляться и пошел сам. Охранник сочувственно проводил их взглядом.

– Не так уж она тебе и была нужна, раз ты променял нашу скромную конторку на офис А класса. А какие у тебя гирлянды, а шампанское. Прям Новый год каждый день! Знаешь, ведь в тебе всегда было что-то богемное, неуловимое такое, оно меня дико бесило, но теперь я понимаю – самородок должен блистать, очищенный от песка, ибо никакую звезду не перекроет на ночном небе облако, пока она сама того не захочет, звезда эта, тем более звезда тики така, мы же с тобой понимаем, что…

– Тик тока, – поправил художник. Они уже сидели за столиком в кофейне. Слишком чистым столиком. В слишком модном кафе. Ему было неуютно и неприятно. Перед начальником появились ежедневник и ручка. Из тех дорогих ежедневников, которые, поди, ещё в Средневековье создавались, раз продаются по цене коровы. Художник взял ручку, открыл ежедневник и нарисовал письку. Начальник пока пропадал в очереди за кофе, но как только писька была создана, он возник рядом с 2 стаканами кофе.

– Я люблю с молоком, – заглянул художник в стакан. Начальник никак не отреагировал на его слова.

– Знаешь, всё стало так хорошо после твоего ухода. Но мы очень рады, что ты нашёл своё место, обрел успех. У каждого свой Тулон, верно? Любишь Наполеона? Ох и великий был человек. «таков» всяких в те времена не существовало…

– Мне нужны деньги, – перебил начальника художник. Он понимал, к чему все идет.

– Да? Да… Да-да, сейчас.

Начальник порылся в карманах и положил перед художником тысячную купюру. Художник молча смотрел на неё. Тогда начальник вынул две пятитысячных. Художник не двигался. На купюрах появился купон с 5-ю штампами на 6-й кофе в подарок.

– Тебе хватит на первое время, а потом мы что-нибудь придумаем. Понимаешь, я простой смертный с зарплатой, я не стал известным на весь мир художником.

Начальник улыбался. Таким художник видел его на переговорах с заказчиками. Значит, дешевит безбожно.

– Как вы смогли получить письку?, – спросил художник, глядя прямо ему в глаза.

– Ты всё ещё работаешь на меня. Значит, всё, что ты нарисовал в рабочее время, принадлежит мне. Это прописано в условиях нашего контракта.

– И зачем она вам?

– Ну, история-то за сердце берет. Анархист-сотрудник, его увольняют, тот в гневе рисует члены и становится бомжом. Для некоторых крупных игроков рынка мы стали как символ борьбы за систему, а для клиентов – символом борьбы против системы.

Художник молчал и вертел в руках купюры. Начальник продолжил.

– Знаешь, сейчас никто работать не хочет. Никого не хочу обидеть. Я в свои годы работал день и ночь, грыз зубами гранит знаний, и вот я здесь, на своём месте. Если бы тебе хватило упорства, ты бы…

– Я нарисовал вам треклятый логотип до конца рабочего дня. Вы украли его и сказали, что он ваш. И получили повышение.

– У нас нет в компании понятия «мой» и «твой», всё, что мы делаем – общее.

– И письку мою украли.

– Ну, писька твоя общедоступная, тоже мне, достояние. Тем более ты больше у нас не работаешь, считай это компенсацией за все твои опоздания.

– Так работаю или не работаю?, – скривился художник. Начальник ничего не ответил, лишь улыбался отбеленными зубами. К кофе начальник так и не притронулся. Тогда художник взял стакан и выплеснул кофе начальнику в лицо.

– Я опоздал тогда, потому что помогал другу.

Он схватил мокрые деньги на столе. Начальник так и сидел с вымученной улыбкой, потому что запретил себе быть настоящим. В его понимании он общался не просто с бездарным сотрудником и тунеядцем – он противостоял бомжу-анархисту. Нужно было держать дистанцию с такими прохвостами – так считал руководитель, и был отчасти прав. Художник напоследок обернулся в дверях.

– Я очень люблю еб*ное молоко.

Художник скрылся. Через время начальник взял салфетку, чтобы вытереть лицо и растереть кофе по розовой рубашке.

– Писькохудожник, – проворчал он себе под нос. Начальник считал, что выиграл битву.

Темнело. Художник пешком проделал до боли знакомый путь от работы до дома. На скамейке во дворе уже сидел Доппи. Он заметно волновался, ведь он ждал пропавшего друга. Художник подошел к скамейке, сел и закурил.

– Извини, что пропал. Были дела.

Доппи въелся взглядом в его морщины и трещины рта. Он явно скучал, но из вежливости не задавал лишних вопросов. Доппи протянул художнику пакет Пискарёвского 2,5%. Затем достал пакет и для себя. Они одновременно открыли пакеты молока и отпили с таким наслаждением, будто хлебали холодное пиво в жару.

– В этом же дворе живёт девушка, с которой я в первый раз… Ну, ты понял. Лет десять с ней не виделись, – Доппи махнул пакетом молока куда-то на окна. У художника округлились глаза.