Охра

– Бабушка, тебе еще не было тогда, – томно закатила глаза родственница помоложе, но с точно таким же мышиным цветом волос, как у всех остальных собравшихся. Пропащая, значит, птичка.

– А ну цыц! Ешь котлеты, – рыкнула на неё сливочная барыня.

– А помнится, моя свадьба была, – встряла в очередь Настька, работающая модным нынче бизнес-аналитиком, получающая 300 стаканов зерна в месяц и регулярные просьбы заткнуться, – У меня было четыре короны, я заказала их по одной на каждое время суток – для ЗАГСА, прогулки, банкета и на ночь совсем. Представляешь, сделали свадьбу в стиле рояль, будто я Кейт Миддлтон.

– Настька, мы все там были!, – закатили глаза полстола.

– Четыре миллиона на 25 человек гостей, да. Ромочка мой все сделал, как я хотела, – довольна, Настька сверкнула глазами на Мэри, подначивая к соревнованию. Мэри сидела, уверенная в замужестве. Не первые, так последние похороны её девичества обязательно перебьют свадьбу "в стиле рояль". Может, Настька о том и не узнает – да и корона с ней, с Настькой.

– А вы знали, что на Тверской дома перенесли аж на полтора метра, чтобы…

– Это в Москве?, – выражая всеобщее неодобрение выбором темы, перебила тетя Софочка летчика. Гриша поджал губы и замолчал, закусив котлетой.

– Чай!, – Марина встала и стукнула вилкой по бокалу формы "тюльпан", – Будем пить чай!

Гости замерли. Даже поросёнок рот раскрыл. Мэри упорхнула, а через миг в гостиной появились тосты с апельсиновым джемом и арахисовым маслом. Гости поотрывали рты да схватились – кто за сердце, что за печень, а кто – за чужую грудь. Князь Владимир захлебнулся портвейном и отставил стопку в сторону. Он никогда не видел столь простонародной еды в стенах петербуржских квартир. Тосты источали радиоактивный яд бензоколонок, придорожных забегаловок и американской мечты. В общем, всего того, что было так ненавистно князю Владимиру. За стол присел Хейвуд Бэнкс и застучал ложкой.

– Это что такое?, – князь Владимир брезгливо поддел тост вилкой и покосился на тетю Софочку. Та в центре коммунальной Вселенной изображала ворона на погосте, скрестив лапы на груди и задумчиво разглядывая лепнину.

– Тосты, – отозвалась Мэри. Слышно было, как дешёвая губная помада расползается сеткой по её лицу.

– А вы, девушка, откуда?, – надменно поднял бровь князь Владимир.

– Из Рязани она, – ответил летчик и усмехнулся. За столом вскрикнули. Кто-то из родственников вскочил.

– София, мы с тобой знакомы давно…, – князь Владимир отвернулся от Мэри и старался не замечать её, будто бы появился его самый страшный кошмар.

– Лодик, не начинай!, – всхлипнула Софочка. Она знала, что будет дальше.

– Нет уж, позволь!

Князь Владимир расцеловал ей трясущиеся ручки с брульянтами и продолжил.

– Но такого я в нашей семье терпеть не буду. Кто она? Откуда?

– Вам же сказали, что я приехала из Рязани, – шепотом ответила Мэри.

– Молчать!, – вскричал князь и воткнул вилку в стол, – И почему джем апельсиновый? Я что, на старости лет не могу получить набор ленинградских пирожных на званом ужине? Картошку? Эклеры? Корзиночка с кремом? Где пышки?

– Я каждый день делаю пышки, – белая, как снег, шептала Мэри.

– МОЛЧАТЬ!, – князь Владимир ударил по столу. Звякнули приборы.

– А я говорила, – ядовито зашипела тетя Софочка в сторону Мэри, – Чужая.

– Я предупреждала, – закатила глаза Марина.

– Так и знала, что всё закончится скандалом!, – хлопала в ладоши Настька, а затем притянула за галстук беззвучного мужа и поцеловала взасос, – Ромочка, у нас с тобой было именно так!

Князь Владимир нахохлился, надулся, как напитый клещ. Всё его естество исторгало враждебные ценности, враждебные идеи и уж тем более враждебные десерты.

– Американщина рязанская, – выпалил князь и вылетел вон. За ним полетела стая петербуржских птиц, почуяв гнев лидера. Летчик, Мэри, Марина и тетя Софочка остались, окутанные дымом сигарет в окружении бесчисленных тостов. Тостов становилось все больше, они уже падали и с потолка, и со стен, и даже с люстры, и сочился из них приторно сладкий джем. Апельсиновый.

– Ну что им, пышки нести надо было?, – устало вздохнула Мэри, – Я же хотела, как лучше, внести немного нуворишества в ваш быт…

– Ай, – махнула рукой Софочка и ушла. За ней Марина понесла посуду. Мэри потянулась рукой к летчику.

– Оставь, – летчик выставил ладонь вперед. Он смотрел в одну точку на столе – в середину красного яблока, спрятанного в пятаке порося.

– Пойдёшь к себе?, – испуганно спросила Мэри.

– Ты сама во всём виновата, а теперь хочешь, чтобы я остался с тобой и успокаивал?, – зарычал лётчик, – Сама же знаешь, из какого ты города.

– Но зачем ты тогда со мной гулял?, – в глазах Мэри стояли слёзы.

– Гулял? Ты это так называешь?!

– А как это называть?

– Убери стол. Я не хочу тебя видеть.

Лётчик накинул пальто и выбежал из квартиры. Хлопнула дверь. Мэри опустошённо села за стол и подняла со скатерти вилку.

– Сама виновата, – прошептала она. Тосты уже остыли, но для неё они стали спасением. Близилась полночь.

3 глава. Павлин чистит перья в одиночестве.

Мэри ушла из дома. Мать с сестрой заперлись по комнатам – не знали, о чём и как разговаривать после позора на всю семью. Втихаря от трех мойр летчик спустился во двор к ближайшей скамейке. Он курил, задумчивый и павший, как разбитый Икар. У него не осталось сил мечтать о крыльях, он смотрел в небо, звёздное ночное небо, но видел там только мёртвые глаза ушедших веков и немного черной икры. Когда он разглядывал ночь, он всегда думал об икре.

– Канула эпоха, – бросил он сигарету и взял новую. Он много раз обещал прекратить молодецкое буйство, перестать курить, убивая себя день за днем, но тщетно. Сигареты напоминали ему взлетные полосы. Сигнальные огни. Шум дыма как шум мотора. Выдыхать дым через ноздри было приятно и истинно. Остановиться он уже не мог.

– Эй, молодчик, хочешь, погадаю тебе?, – невесть откуда вышедшая цыганка присвистнула сквозь золотые зубы и махнула рукой.

– Вы – мне?, – удивился летчик.

– Тебе, тебе! Только вина отлей, а? Что у тебя там – кьянти?, – кричала цыганка на всю улицу, пока, ковыляя и опираясь на трость, шла к летчику.

– Пино.

Она сплюнула на асфальт, показывая, с каким неприятием относится к легкому вину. Но не остановилась и вскоре подошла совсем близко. Летчика оглушил запах нечистот и прогорклого масла.

– Тут и гадать недолго, молодчик. Давай, наливай.

– Надо открыть. Секундочку…

Гриша возил тонкими пальцами по карманам, будто прощался с собственным телом, с румяным поросём на столе и князем Владимиром.

– Что у тебя там?, – повторила цыганка вопрос, но спрашивала уже не про вино – про душу.