Смерть в пионерском галстуке

Вместе они устроились на скамейке, Яна вытянула из-за пояса дневник, раскрыла наугад.

«9 июня

Жуть какая-то! И прямо с утра. Если бы Клуша обнаружила это чуть пораньше, наверняка всё бы сделала, чтоб никто не узнал. Но тут многие увидели, когда, проснувшись, выползали из корпусов по неотложным делам. Я тоже шла умываться, и сначала вообще не поняла, почему такая толпа собралась перед огромной старой ивой, которая росла возле лагерного штаба. То есть административного корпуса, как его старшуха называла. Я кое-как протиснулась вперед, чтобы разглядеть. И разглядела… распятую чайку. Она болталась на веревке, раскинув в стороны крылья, тихонько поворачивалась и раскачивалась. У меня даже мурашки по рукам побежали. И не оттого что противно, не оттого что птица мертвая. А оттого что ведь кто-то ее убил! Убил, привязал, закрепил на дереве. Специально. Чтобы все увидели».

Глава 7

Двенадцать лет назад

Птица висела, растопырив крылья, и походила на крест. Особенно издалека. Четкий белый крест на фоне густой темной зелени.

Слишком высоко, чтобы дотянуться с земли – наверняка кто-то забирался на дерево, когда подвешивал, – и, пока завхоз бегал за стремянкой, многие успели ее увидеть.

Старшуха громко командовала, стараясь разогнать собравшуюся толпу, бросала яростные взгляды на вожатых, которые тоже не особо справлялись. А ребята не расходились, просто послушно отодвигались подальше, создавая видимость, что уходят, останавливались, а затем как-то незаметно опять оказывались возле дерева. Или просто глазели, или выдвигали гипотезы и обсуждали.

Елена Михайловна заметила среди подошедших Денисова, приблизилась к нему и зашипела:

– Что, явился полюбоваться на своих рук дело?

Алик мгновенно изменился в лице: глаза потемнели, рот сжался, превратившись в тонкую прямую черту, желваки выступили, а ноздри раздулись.

– Совести у тебя нет, Денисов. Еще что придумаешь? Или ниже уже некуда катиться?

– Это не я, – сквозь стиснутые зубы выдавил Алик.

– Ну да, конечно. Никто и не ждет, что ты признаешься. Не способен. Опять будешь выкручиваться. Как обычно.

Денисов до побелевших костяшек стиснул кулаки. Ася даже испугалась, что сейчас он не выдержит и набросится на Клушу. Как назло, и Митрохина рядом не было, тот бы его точно остановил, а Ася вряд ли сумеет. Но она все равно протиснулась сквозь компанию стоящих перед ней ребят, отряда, наверное, из третьего, чтобы оказаться поближе.

– Да где бы я ее взял? – с отчаянным вызовом поинтересовался Денисов. – Чайки только на речке. Или к помойке слетаются. А она за забором. И как бы я, по-вашему, поймал? – добавил тише: – И убил. – Вскинулся, произнес подрагивающим осиплым голосом: – Хватит уже на меня все сваливать.

– Это не он, – все-таки вмешалась Ася, хотя и не по себе было, и точно она не знала.

Да даже если бы это сделал Алик, его мало бы кто осудил после вчерашнего, а уж тем более с учетом в данный момент происходящего. Но Клуша, похоже, легко считала ее неуверенность, развернулась, нависла.

– А ты откуда знаешь? – добавила презрительно: – Защитница. – А потом глаза ее внезапно сузились. – Или это твоих рук дело?

Ася растерялась.

А что, если и правда взять вину на себя? Ну вот что ей старшуха сделает? Не накажет, в угол не поставит, ну максимум прочитает нотацию или отправит на штрафные работы, например, клумбы пропалывать. Но подобное для Аси ничуть не проблема – пока жили в поселке, у них был свой маленький огород возле дома. А если спросят, зачем она такое натворила, можно сказать, что думала, это будет смешно. Только совершенно не хотелось, чтобы окружающие считали, будто она способна убить, и главное, просто так, ради дурацкой шутки.

Но, пока Ася раздумывала, Клуша потеряла к ней интерес – решила, будто она испугалась и отступила, – опять накинулась на Денисова.

– И что, и не смущает, что за тебя уже девочки заступаются? Какой же ты после этого мужчина?

Ася опять растерялась. Ну как же так? Она ведь пыталась поступить по справедливости, а, по словам старшухи, получалось, сделала только хуже. Еще и Алик сердито зыркнул на нее исподлобья, словно предупредил: «Лучше не лезь».

Хорошо, что остальные отвлеклись, наблюдали, как наконец-то притащивший стремянку завхоз перепиливал ножом веревку. А Клуша по-прежнему шипела:

– Ты дождешься, Денисов. Я в твой детдом позвоню и скажу, чтобы приезжали, тебя забирали.

– Да звоните, пожалуйста, – с нарочитой бравадой откликнулся Алик. – Я сюда и не просился. Хотите, сам уйду.

– Только посмей! – чуть ли не взвизгнула старшуха. – Он еще мне условия будет ставить. – Вскинула голову, отыскала взглядом Лилю, выкрикнула погромче: – Лилия Дамировна, ну сколько еще можно? Нельзя же быть настолько беспомощной. Почему ваши дети все еще здесь? Давно уже время зарядки.

Перепуганная Лиля с удвоенной силой принялась всех уговаривать, но как только завхоз обрезал веревку и унес чайку, ребята и сами разошлись: кто помчался к синему домику, кто двинулся в сторону стадиона. И Ася направилась туда же. А пока шла и на автомате выполняла набор стандартных упражнений под бодрые команды физрука, все думала – что же это такое было?

Первая мысль – предупреждение. Но кому и кого надо предупреждать? Тем более это излюбленный прием в кино и книгах, но никак не в жизни.

Глупость какая-то! Подлая и жестокая.

Ася прекрасно помнила, как в началке ей в рюкзак засунули яйцо, даже точно знала, что за ненормальная это сделала. И оно, разумеется, разбилось и растеклось, перепачкав ее вещи, и было до слез обидно.

Ну или мальчишки друг другу могли мышку подбросить. Но игрушечную, силиконовую, хоть и жутко похожую на настоящую.

Вот это еще можно посчитать за шутку или за розыгрыш, пусть и дурацкий. Или за мелочную месть. А тут ведь видно, что чайка на самом деле живая. То есть совсем недавно она еще была живой, раздражала своими полукошачьими потусторонними воплями, прилетала на помойку, не гнушаясь отбросами.

Конечно, птица и сама могла умереть, и кто-то подобрал уже дохлую. Но по-прежнему непонятно – зачем?

На шутку совсем не похоже. Ничуть не смешно. Месть? Тоже сомнительно, хотя Клуша вполне заслужила. Но тогда логичней подбросить чайку ей в комнату или подвесить там, где именно она в первую очередь и заметила бы. А тут – в самом центре лагеря. Чтобы многие увидели, испугались и всполошились.

Ведь и правда больше всего напоминало предупреждение. Только о чем предупреждать отдыхающих детей? Или вожатых?

Обычно подобные знаки намекали на опасность. Но откуда тут взяться опасностям? Тишь да гладь. Самый обычный загородный лагерь. И все в нем друг с другом ничем не связаны, только тем, что сейчас находились в одном месте. А двадцать четвертого июня смена закончится, и все разъедутся и, вероятно, никогда больше не встретятся.

Ася прикинула, хотелось ли ей домой. Получилось – и да и нет.

С одной стороны, она соскучилась по бабушке, по родной обстановке, по привычным занятиям. Но с другой…

Вот куда они от нее денутся? Вернется домой, только они и будут, и тогда опять захочется новых впечатлений.

Вечером в лагерь приехали артисты, и после ужина все собрались перед открытой сценой. Расселись по лавочкам и наблюдали, как пара девушек, несколько парней и пожилой дяденька в костюмах под старину подключали вполне современную аппаратуру, микрофон и в качестве декораций развешивали баннеры в языческом стиле.

– А это еще кто? – с нарочито кислым и раздосадованным выражением на физиономии поинтересовалась Синичкина. – Чё за ерунда? Лучше бы в корпусе отдохнули.

Ксюша сразу сделала большие глаза, улыбнувшись, многозначительно переглянулась с Лилей, словно сказала: «Ага-ага, видели мы таких уставших. А как начнется дискотека, так сразу скачут как лошади».

Синичкина наверняка потому и возмущалась, что, если концерт затянется, она либо не успеет толком к танцам подготовиться, либо пропустит начало. А где у нее еще есть возможность на глазах у всех на законных основаниях пообжиматься с Митрохиным? Только на дискотеке во время медляков. И не одна Ася это понимала. Ксюша тоже.

– Это фольклористы, – пояснила вожатая. – Они каждую смену приезжают. Рассказывают про древние традиции, поют песни, играют на старинных инструментах. – И добавила воодушевленно: – Вот вы гусли слышали? А жалейку? Разве не интересно?

Синичкина закатила глаза с видом святой мученицы, но больше выступать не стала. А артисты и правда оказались ничего так, пусть и на любителя. Митрохин все отпускал шуточки, что лучше бы «Сектор газа» послушал, или «Арию», или «Короля и Шута».

Сначала дядечка – видимо, руководитель – рассказал про день летнего солнцестояния, какие с ним во времена язычества были связаны ритуалы, про купальскую ночь и цветущий папоротник. Потом девушки и парни спели несколько песен в народном стиле, но, судя по тексту, вполне современных.

– Вот вы в курсе, – продолжил вещать дядечка, напевно растягивая слова и время от времени поглаживая подбородок, – что в день летнего солнцестояния обновляется энергетическая структура всего сущего? Активизируются все природные силы. Сама природа служит обновлению. Поэтому в этот день, самый долгий в году, наши предки загадывали заветные желания, отправляя свой запрос вселенной, начинали новые дела, восхваляли солнце…

– Приносили жертвы! – раздался мальчишеский голос откуда-то с задних рядов.