Белая сорока. Ладожские тени

Вопрос прозвучал насмешливо, и она решила обидеться, правда, опять не успела.

– Хотите, я вас провожу?

И что ей было делать? Помотать головой и гордо отвернуться? Наверное, это было бы правильно, но она не смогла. Слишком дорого пришлось бы заплатить за эту правильность.

– А вы хотите меня проводить? – спросила Лиза.

Он улыбнулся:

– А вы как считаете?

Она подумала, что он слишком умничает, когда так говорит. Лучше бы просто ответил да, и она бы согласилась. А так он вроде бы и предлагает, но в то же время насмехается. Или она слишком мнительная и он ничего обидного не делает? Пока Лиза соображала и никак не могла придумать, что ему сказать, он пришел на помощь.

– У вас еще есть время подумать. Мы переедем через мост и только потом остановимся.

– Как через мост? – похолодела она. – Через какой мост?

Сказать по правде, Лиза никогда не ездила на этом троллейбусе дальше своей остановки и поэтому знать не знала, что впереди река. Или нет там никакой реки, а мост – обычная эстакада?

– Самый длинный мост через реку в нашем городе, – ответил он. – Один километр двести метров.

Это был удар в солнечное сплетение, не меньше. Но Лиза все-таки еще держалась.

– А там что – река? – спросила светским тоном.

Он усмехнулся. От этого его лицо стало старше, ей даже показалось, что он наверняка окончил школу.

– А вы этого не знаете?

Лиза разозлилась:

– Я много чего не знаю. И что?

Усмешка превратилась в улыбку.

– Мне нравится, что вы в этом признаетесь. Но я не думал, что можно дожить до пятнадцати лет и не знать, что в твоем городе есть река.

– До пятнадцати, может, и нельзя, – через силу поморщилась она. – Но мне-то четырнадцать.

– А вот скажите, – его голос стал задумчивым, а взгляд неожиданно изменился, – неужели за все четырнадцать лет вы ни разу не гуляли по набережной? Не катались на катере?

Кажется, ее возраст его не отпугнул. На мгновение у Лизы появилась уверенность, что ему было бы все равно, даже если она бы сказала, что ей десять. Но это ей не понравилось, и она решила подумать о другом. Например, почему он спрашивает про набережную и катер? Хочет пригласить на прогулку? Вот пусть прямо сейчас с Лизой и идет! Только не по набережной и без катера.

– Не с кем было! – сообщила Лиза и покраснела.

Уж больно это прозвучало неловко.

Он понял, но сделал вид, что удивлен – и не больше.

– У вас нет подруг?

Лиза посмотрела на него и решила, что больше не хочет играть в этот словесный пинг-понг.

В голове у нее все равно стучал метроном, выговаривающий вместо ударов одно-единственное слово: «Поздно!» Этот проклятый троллейбус увозил их все дальше и дальше. Вот как она вернется к пустырю? Как?

– У меня нет парня.

Он сразу поскучнел и даже чуть-чуть отодвинулся. Честное слово – что она такое сказала? Разве он сам вел разговор не к этому? Просто она хотела ему помочь, чтобы успеть сказать самое важное до того, как троллейбус остановится. Чтоб он не сбежал. Ну или не остался внутри.

Сейчас их везли по совсем узкой дороге. Улица заросла желтыми акациями, и в некоторых местах ветки с подсохшими цветками прижимались к троллейбусным окнам и даже царапали их, роняя лепестки, будто крошки яичницы-глазуньи.

Она посмотрела в окно и вдруг замерла, охваченная непонятной болью. Боль пульсировала везде – в висках, в горле, в сердце и даже, кажется, под коленками. Это было так неожиданно и так остро, что на глазах выступили слезы, а слова застряли и превратились в невнятное крошево звуков.

– Что-то случилось? – спросил он и наклонился к ней.

Как доктор над пациенткой, честное слово!

Она качнула головой. То ли да, то ли нет – понимай как знаешь.

– Я могу помочь?

И вдруг боль отпустила, мгновенно, как и появилась. Она подумала, что такого не бывает и что ей все померещилось: и боль, и его участие, и внезапное исцеление.

Троллейбус подпрыгнул на колдобине и, утробно зарычав, въехал на мост. Мост и в самом деле был длинный, и в самом деле под ним текла река, широкая, медленная, истыканная воронками водоворотов. А еще из воды торчали камни. На одном, ослепительно-черном и гладком, она увидела птицу. Сначала ей показалось, что это чайка, но Лиза усомнилась, что бывают абсолютно белые чайки. К тому же ей никогда не встречались чайки с такими хвостами. У этой птицы хвост напоминал сложенный веер. Сейчас расправит его, обмахнется и превратится – в кого превратится странная птица, Лиза не успела придумать.

– Смотри! – сказал он. – Белая сорока!

Она сразу же поняла, что он прав. Конечно же, на камне сидела сорока-альбинос, а вовсе не чайка.

– Я думала, таких не бывает, – призналась Лиза.

– Бывают, – тихо ответил он. – Ты же есть.

Она не вскрикнула и не упала, просто захлебнулась на вздохе и подумала, что в троллейбусе кончился воздух. Вот так был – и вдруг кончился, будто выкачанный гигантским насосом.

Если бы он ее ударил, было бы лучше, но он не ударил. Он напомнил ей о том, о чем вспоминать было не просто больно – невыносимо, особенно сейчас, когда она знала, чем все закончится. Ну почти знала.

Глава первая. Как в больнице

Город встретил ее не дождем – моросью, густой, сизой, мерзлой. Или это просто Лиза промерзла до костей, и теперь пограничной со льдом ей показалась бы любая вода. Даже такая – висящая в воздухе мелкими каплями, напоминавшая то ли слезы, то ли холодный пот.

Пришлось накинуть капюшон и втянуть ладони в рукава куртки. Это получилось легко. Ладони у Лизы были узкие, а рукава – нестандартной и длины, и ширины – со стратегическим запасом.

Но даже спрятав под куртку все, что получилось, Лиза ежилась от ветра и нового для нее, пропитанного влагой насквозь воздуха.

До троллейбусной остановки она дошла спокойно. Триста метров от вокзала по прямой – посмотрела бы Лиза на того, кто не дошел бы. А там ее уже ждали – все по-честному.

Бабушка так и сказала: «Тебя встретит Русланчик. Встретит и довезет. Я его попрошу, он не откажет». Лиза хотела возмутиться и объяснить, что прекрасно доберется сама, без всяких там безотказных Русланчиков. Не хватало ей еще! Но потом вспомнила про чемодан с отвалившимся колесом и про то, что поезд приходит в девять вечера. А это поздно. Это значит, что через полчаса город зальют чернильные сумерки и с каждой минутой они будут все гуще. А у Лизы астигматизм и видит она одним глазом на два метра вдаль, а вторым получше, конечно, но все равно в темноте в незнакомом месте – ой. Хоть садись, где стоишь, и жди рассвета.