Победа в лабораторных условиях

Среди одноклассников Генриха были те, кто уже состоял в мелких бандах, кто пристрастился к курению, кто воровал. Были и другие – они играли в великих магов, мечтали пробиться в Верхний город и часами сидели над обрывками бумаги, рисуя идеальные цветы и надеясь, что вот-вот сумеют ощутить в себе силу и эти цветы оживить. Что до Генриха, то его не интересовало курево, воровство и золотые горы, которые обещали в бандах. Не привлекала его и глупая детская мечта стать магом – он точно знал, что всё равно не выйдет, с этим надо родиться. Зато Генрих мечтал стать изобретателем. И на его вкус, это было куда лучше.

Он обожал представлять, как вырастет, станет богатым и знаменитым и как въедет в Шеан на самоходном экипаже собственной конструкции. И будет жить в доме на центральной улице. И на столе у него будет стоять прибор из красного дерева с зелёной бархатной отделкой и со стеклянной чернильницей – как у директора школы. Или ещё лучше.

Эта фантазия достаточно захватила Генриха, чтобы он не заметил, как добрался до дома. На узкой лестнице, ведущей на чердак, он остановился, отмахнулся от радужных видений счастливого будущего и прислушался. Вроде бы было тихо.

Сделав ещё несколько шагов, он вышел в узкий деревянный коридор, где с трудом могли бы разойтись два человека, прошёл мимо квартиры сударыни Зави, чернокожей ворчливой старухи, мимо квартиры семейства Ливов, которые постоянно колотили друг друга, и, наконец, остановился возле собственной двери и прижался к ней ухом. Но нет, кажется, посторонних там не было – он осторожно толкнул дверь.

– Генрих, дорогой! – тут же воскликнула мама, откладывая шитьё и поднимаясь навстречу. – Ты поздно!

Быстро поцеловав маму в щёку, Генрих сунул ей в руки бумажный, слегка подтекающий куль, пояснив:

– На ужин нам, – и юркнул за ширму, мыться. С водой было туго, но всё же он сумел отмыть от пыли лицо, обмыть подмышки и ноги и почистить ногти.

Вообще-то, в доме был водопровод. Но он сломался полгода назад, и никто не рвался заняться починкой. Генрих на крыше установил резервуар для воды – когда шли дожди, он наполнялся до краёв. От резервуара в дом он протянул металлическую коленчатую трубку, в каждое колено которой заложил фильтр – уголь и песок. На конце трубки, над ведром, располагался кран. Сейчас из-за жары вода собиралась только с выпадением росы, и её едва-едва хватало. Генрих всю голову уже сломал, как создавать росу самостоятельно, но пока ничего не придумал и в школьной библиотеке не нашёл.

Квартира, где жили Генрих с матерью, была небольшой. На пространстве размером с половину деревенского домика, разделённом несколькими ширмами, помещались две кровати, одна большая и с красным шёлковым покрывалом, а другая узкая, но с тёплым одеялом, маленький столик, служивший и обеденным, и рабочим, закуток с водопроводными кранами и тазом для мытья и газовый очаг.

Переодевшись в чистую рубаху, Генрих вышел из-за ширмы и пристроился в углу стола. Мама уже суетилась возле очага. Прикинув, сколько ждать обед, Генрих заглянул в корзину на окне и достал сухарик, сунул в рот и сел за домашнее задание. Он предпочёл бы, чтобы им задавали решать математические задачи, но увы – ему предстояло учить главу «Слова Всевышнего».

Суп варился. Заветы Всевышнего со скрипом оседали в голове. Мама время от времени задавала вопросы о школе и работе, наконец спросила:

– Если я смогу зарабатывать больше, ты бросишь фабрику?

Генрих поднял голову от книги, запомнив строчку, на которой остановился, и подозрительно посмотрел на неё:

– Как это ты сможешь?

Мама отвернулась к очагу и ответила тихо:

– Смогу, и всё тут. Будем есть мясо два раза в неделю.

– Мам?

Повисла долгая пауза, наконец мама ответила ещё тише:

– Добрый человек мне встретился, хороший. Пообещал платья привозить в починку, шторы на пошив.

С трудом Генрих сдержал раздражённое: «Я не маленький, хватит рассказывать мне эти сказки!»

Мама всегда так говорила, когда находила нового мужика из числа тех, гостей. Чушь! Как будто хоть кто-то отдаст дорогие платья в ручную починку.

– Я говорил с мастером цеха, – вместо ответа сказал Генрих, – ещё год, и мне станут поручать работу со станком. Там оплата выше. Ты только подожди немного.

Он не видел маминого лица, но не сомневался, что оно красное. Закрыв книгу, Генрих продолжил спокойно:

– Прогуляюсь немного до ужина.

Прихватив по дороге лёгкую деревянную дощечку, он вышел из квартиры. Просьбу возвращаться не слишком поздно пропустил мимо ушей.

Ещё год, он не соврал, и он сможет встать за станок. Пусть только на полдня, но всё же – оплата будет кредитов девятьсот в неделю. Он сможет сам платить за их с мамой квартиру, и ещё останется на еду. Мама будет только шить, пусть за это и платят мало. Им как раз хватит. И никаких гостей больше. Никаких опасений – можно ли зайти домой. Никаких синяков у мамы на лице.

Генрих сжал руки в кулаки. Хотел бы он быть старше!

Иногда он думал, что, будь у мамы не такие длинные блестящие медные волосы, на которые торговки париками то и дело заглядывались, будь у неё грубее кожа и больше морщин, им было бы спокойнее. И гостей к ней ходило бы куда как меньше.

На улице повисли длинные сумерки. Ещё было достаточно светло, фонари не зажглись, но дневная жара сошла, как будто даже ветром повеяло. Генрих, легко ориентируясь в переплетении узких улочек шеанских трущоб, выбрался к пересохшему фонтану перед школой, сел на бортик и свесил ноги.

Людей вокруг, считай, не было. Мимо прошли женщины из приличных, с корзинами. Пробежала оборванная грязная девчонка в коротком платье, со сбитыми коленками. Пара пьянчуг торчала у питейного заведения, ждали открытия. Генрих прикинул в уме: как далеко отлетит на пыльную дорогу правый, если не успеет отойти от двери. Добавил в задачу необходимые условия: силу торговца, мужика рослого и крепкого, скорость открытия двери, вес пьянчуги, полученное им ускорение, инерцию… И решил, что приземлится тот аккурат в кучу навоза. Негромко засмеялся. Ему захотелось теперь, чтобы дверь открылась побыстрее – проверить, правильно ли он посчитал.

От скуки он достал из кармана ножик и начал резать из дощечки игрушку: туловище с головой отдельно, руки и ноги – отдельно, чтобы потом закрепить болтами и соорудить простенький механизм. Выйдет как надо – мелким Ливам отдаст, пусть играют. Дерущиеся зайцы, которых Генрих им вырезал месяц назад, у них до сих пор в порядке – берегут.

Закончив работу, Генрих сунул детальки обратно в карман и посмотрел на фонтан. Он был, наверное, раньше красивый. В центре каменной чаши стояла девушка в длинном платье и со смешной причёской. Она подняла руки, словно собралась танцевать. Или летать. Вообще-то, из кончиков её пальцев должны были бить струи воды, но Генрих этого уже не застал – всё время, что он посещал школу, фонтан не работал. Подписи отсутствовали, но считалось, что это Благодетельная Магарет, чьим именем и была названа школа. Правда, парадный портрет изображал сухую старушку с поджатыми губами, но почему-то все ученики всех поколений утверждали, что в фонтане – она же, но молодая. Выпускники с ней целовались, как говорили, на удачу. Генрих поднял голову, разглядывая грязное, побитое, загаженное голубями лицо Магарет с отколотым кончиком носа, и решил, что целоваться с ней не станет ни за что. Страшная.

Опасность Генрих почувствовал спиной, как собака. Дёрнулся, заозирался, но спрятаться не успел – из тёмного переулка вышла компания его одноклассников. Именно те, с кем Генрих предпочёл бы не встречаться как можно дольше. Только не сегодня. Только не после того, как подделал почерк Рика и исписал доску всякой похабщиной. Рика, к удовольствию многих, в том числе и самого Генриха, наказали – отхлестали прутом при всём классе.

Надо сказать, Рик заслужил – на прошлой неделе он дважды уничтожал домашнюю работу Генриха, один раз запер его в туалете, так что тот едва не опоздал на работу, и выдал немало затрещин. Десяток ударов по белым жирным ляжкам – скромная расплата. Но Генрих сомневался, что Рик способен понять концепцию справедливого возмездия, – поэтому присел за бортик фонтана и отчаянно понадеялся, что Рик и вся компания пройдут мимо.

Напрасно.

Голоса приближались, и вот уже Генрих начал разбирать в общем гуле отдельные слова: «усы», «сиськи», «уписается», «жопа» и ещё парочку междометий. Выделить из этого хоть какой-то смысл не удавалось до тех пор, пока самый щуплый из подпевал Рика не полез в фонтан и не достал баночку краски. Тогда Генрих догадался: компания решила подрисовать Добродетельной Магарет усы и ещё пару деталей, а потом понаблюдать за реакцией руководства школы на утреннем построении. Генрих ещё ниже пригнул голову, предпочитая не видеть художеств, но зато остаться необнаруженным.

Сначала всё шло отлично. Компания гоготала, пахло краской. Уродование статуи – всё, что их занимало. Но потом Рик сказал:

– Сиськи поярче обведи! – и пошёл по кругу, чтобы насладиться результатом.

Генрих быстро прикинул. Останется на месте – его зажмут и побьют с гарантией. Побежит – и, может, оторвётся. Или же его всё равно побьют, но он хотя бы попытается.

В этот момент дверь питейного заведения распахнулась, мужик отлетел и приземлился точно в кучу навоза. Рик и компания отвлеклись, заржали, и Генрих решился – резко вскочил на ноги и, не оглядываясь, рванул в сторону центра. Домой этих придурков он вести не собирался.

– Мортон! Да это Мортон! – крикнул Рик. – Лови гадёныша!

Генрих нёсся, не оглядываясь назад. Он знал трущобы как свои пять пальцев, без труда срезал путь, перепрыгивал через бочки, обходил кругом вонючие свалки, но всё равно слышал за спиной ругань, топот и грохот. Сам Рик, мелькнуло у Генриха в голове, далеко уж точно не убежит, с поротым задом. К сожалению, остальные члены банды были здоровы и бодры.

– Иди слева, загони его в яму! – послышался крик.

Дыхание уже начинало срывать, но соображал Генрих по-прежнему хорошо. Они разделились. Слева и правда можно зайти – будет плохо. Пригонят к городской выгребной яме – он в жизни не отмоется.

– К яме! – повторил кто-то радостно. – К яме его!

И тогда Генрих принял волевое решение. Не позволит он загнать себя в яму. Пусть так бьют. И он, словно не услышав криков, побежал налево, точно навстречу половине преследователей. С длинным жилистым Лином он столкнулся на перекрёстке, Лин выбросил вперёд узловатый кулак, Генрих увернулся, сделал подножку. Лин рухнул, но потащил его за собой, и они оба покатились в пыли. Генрих ещё нанёс Лину пару болезненных ударов, но потом налетели остальные, и он скорчился, защищая голову и живот.

Даже Рик дохромал – Генрих слышал его низкое противное гоготание.

Сначала сверху и с боков сыпались удары. Потом полетели плевки. Генрих сжимал зубы, закрывал глаза и просто ждал. Ему было больно – но он знал, что это закончится. Закончится – если не сопротивляться.

– Ща я его обоссу, – объявил Рик, когда остальные устали пинать Генриха.

Компания захохотала.