Победа в лабораторных условиях

Победа в лабораторных условиях
Е. Гитман

Эпоха промышленной революции. Генрих Мортон – бедняк из фабричного квартала, талантливый изобретатель. Марика Дойл – дочь высшего сановника страны, одна из самых одарённых ведьм своего времени. Они живут в совершенно разных мирах. Случайная встреча сплетает их судьбы. Взрослея, Марика увлекается политикой, Генрих – наукой. Но они оба не представляют, что в их руках очень скоро окажется будущее не только страны, но и всего мира. Третий и заключительный роман «Стенийских хроник». Действие происходит в мире, очень похожем на наш, с одним маленьким отличием – однажды маги забрали себе всю власть по праву силы.

Е. Гитман

Победа в лабораторных условиях

Часть первая

Глава первая, в которой Генрих находит неприятности и видит чудо

Работа на фабрике заканчивалась с первым вечерним ударом колокола. Нужна была определённая сноровка, чтобы точно в это время сложить инструменты, снять фартук и выскочить за двери до того, как перед ними соберётся длинная очередь.

Генрих был, во-первых, шустрым, а во-вторых, опытным – он успел вылететь на улицу до того, как образовался затор, глотнул воздуха и закашлялся.

В Нижнем Шеане вторую неделю стояла удушающая жара. Город насквозь провонял тухлой рыбой. Про себя Генрих думал, что от этого запаха уже не избавиться – как ни мойся, всё равно останется. А пыль въелась в волосы, кожу и одежду – тоже, кажется, навсегда.

Мимо по широкой улице прошёл Жёлтый патруль. Генрих проводил отряд взглядом – под светящимся магическим куполом наверняка было прохладно и свежо. Белые костюмы и жёлтые солнечные плащи патрульных ничуть не испачкались.

Отвернувшись, Генрих сплюнул на брусчатку, растёр ботинком плевок и протянул: «Подумаешь!»

Не станет он им завидовать, вот ещё. И нарочно свернул в проулок вместо того, чтобы короткой дорогой пойти по улице следом за патрулём.

Из-за жары город казался опустевшим. Все, кто уже закончил работать, попрятались по домам, половина лавок из-за опущенных ставней казались закрытыми, хотя двери то и дело отворялись. Проходя мимо булочной, Генрих принялся свистеть себе под нос матерную песенку, которую сегодня подслушал у красильщиков в цеху – это отвлекало от мысли о том, каково сейчас было бы съесть кусок свежего хлеба. Или не очень свежего. Даже сухарь, пожалуй, был бы неплох.

Генрих сегодня остался без обеда – на последнем уроке он увлёкся решением задач с новой формулой и совершенно забыл о времени, так что ему не досталось даже сомнительного фабричного супа. Вместо него – затрещина от мастера за опоздание. А от завтрака остались только воспоминания.

В карманах было полно всякой всячины, но только не денег – не то чтобы он надеялся их там отыскать. Зато там валялись моток проволоки, отвёртка, складной нож, пара почти разрядившихся кристаллов и прочая мелочёвка. Потерев пальцем бок кристалла, Генрих принялся оглядываться по сторонам. Он не сомневался, что ему что-нибудь подвернётся. Он рассматривал старые серые дома, и тут ему на глаза попалось открытое окно.

Он подошёл ближе и осторожно заглянул.

В мясной лавке сломался ветряк, и толстяк-хозяин изнывал от жары. Он обмахивался грязным серым фартуком, но, похоже, помогало это мало. Стараясь не попасться на глаза, Генрих присмотрелся к ветряку – он слабо подёргивал серо-коричневыми от пыли лопастями, но не двигался и не давал никакой прохлады. С ветряками за это лето Генрих имел дело неоднократно, но вот так с ходу определить, что случилось с этим старичком, конечно, не мог. Хорошо, если просто перегорел кристалл или стёрлись шестерёнки. А если что-то треснуло в моторе?

Мясо на магическом леднике выглядело ещё привлекательнее, чем булки. Сразу представилось, как мама обрадуется, если он принесёт домой цыплёнка или несколько бычьих хвостов.

Мясник перестал обмахиваться фартуком и им же вытер пот со лба и из-под длинных мокрых усов. Покряхтел.

Генрих прикусил губу – и решился. Пригладив волосы, он открыл дверь в лавку и вошёл. Мясник дёрнулся было, заулыбался – и тут же скис, увидев его.

– Нету для тебя ничего, – рявкнул он, – пшёл вон! Близко не подходи к моей лавке, пока твоя мамка-шлюха не вернёт деньги!

По позвоночнику прошёл холодок, в желудке стало тяжело, на языке – горько. Но Генрих удержал резкий ответ и заискивающе наклонил голову:

– Не ругайтесь, сударь Рейдж. Я на следующей неделе на фабрике получу деньги, сразу вам принесу, всё до медяка. Триста кредитов.

– Триста, – проворчал мясник, – полторы тыщи не хочешь принести?

Генрих сомневался, что мясник получит и триста, – в конце концов, они с мамой не ему одному должны. Но ответил:

– Заработаю, сударь Рейдж, и верну.

– Скорее в Верхнем городе снег пойдёт, – махнул рукой мясник. – Так чего надо? В долг не проси.

– А если не в долг, а за услугу? – Генрих наклонил голову к плечу и хитро прищурился. – Как это вы без ветряка в такую погоду, сударь Рейдж? Жарко же!

Маленькие глазки мясника превратились в щёлочки.

– А тебе до этого что?

– Я вам его починю. Пока вы вызовете мастера, пока к вам кто-то придёт. Жару ещё на две недели обещают.

Вздохнув и снова помахав на лицо фартуком, мясник сел на табурет и решил:

– Валяй. Сломаешь – вызову патруль и скажу, что ты меня обокрасть хотел. Ясно? – И, смягчившись, добавил: – Вон стремянка.

Дважды повторять Генриху было не нужно. Он метнулся за лестницей, установил её посреди лавки, быстро скрутил ветряк, осыпав себя пылью, и расположился в углу. Кристалл и правда перегорел – Генрих заменил его на один из своих, хоть немного рабочих. Подтянул пружину, нашёл, где слетела шестерёнка, и быстро закрепил её на месте проволочным креплением. Смазав весь механизм маслом, он прикинул время и наморщил лоб. Вся починка заняла у него минут пять, но он знал – хозяева не любят платить, если видят, что работник не устал. Так что он то и дело вытаскивал из кармана инструменты, крутил лопасти и даже прикусил кончик языка от натуги.

– Что, трудновата работёнка вышла? – ехидно поинтересовался мясник.

– Я его одолею, сударь Рейдж, – заверил его Генрих.

Было жарко как в печке. Интересно, а мясник не пытался лежать на леднике, под энергетическим щитом? Генрих на его месте обязательно попробовал бы. Он представил, как жирный сударь Рейдж устраивает свои бока на прилавке, и с трудом сдержал смех, замаскировав его натужным мычанием.

Ещё через пятнадцать минут Генрих промямлил:

– Ну, кажется, получилось, сударь Рейдж.

И, не дожидаясь ответа, он влез на стремянку и прикрутил ветряк на место, нажал на центр, активируя кристалл, и подставил лицо прохладным потокам пыльного воздуха. Ветряк заработал.

Генрих слез, убрал лестницу, а мясник, подойдя в центр лавки, встал под ветряк и зажмурился от удовольствия.

– Работает, сударь Рейдж.

– Вижу, что работает, – неохотно согласился мясник. – Не думай, что заслужил тут деликатесов каких.

Но всё же подошёл к прилавку, осмотрел ассортимент, морща нос, и наконец выбрал говяжью кость с мясом. Сунул в бумажный свёрток и кинул Генриху.

– Хватит с тебя.

После паузы Генрих ответил:

– Спасибо, сударь Рейдж, – и вышел из лавки.

Мастеру за работу мясник заплатил бы пятьсот-семьсот кредитов, никак не меньше. На эти деньги можно купить два килограмма хорошего мяса. Но увы, Генрих не мастер и очень долго ещё им не станет.

***

Генрих Мортон жил с матерью в трущобах Нижнего Шеана, там же, где и вся прочая беднота столицы. Это был худой, невысокий для своих десяти лет красивый мальчик. Тёмные, почти чёрные волосы у него были подстрижены так, что закрывали уши, но лежали аккуратно – не лезли в лицо. Синие глаза смотрели внимательно, двигались быстро, подмечая детали. Улыбка оживляла всё его лицо – оно делалось невероятно обаятельным. Генрих отлично знал об этом и не стеснялся пользоваться, особенно когда нужно было что-то выпросить, выторговать или, не дай Всевышний, убедить патруль, что ничего не натворил. Работа на деревообрабатывающей фабрике, куда Генриха взяли год назад, испортила его руки: некогда слишком изящные для бедняка, они огрубели, покрылись цыпками, ссадинами и занозами. Те немногие соседи, кто замечал его, умилялись – какой умный и симпатичный мальчик растёт. Но, в основном, людям было плевать на него – он рос вместе с толпой неприкаянных детей, у которых родители слишком заняты, чтобы уделять им время.