Нехорошее поле. Мелочи жизни и одна страшная история

Огляделись, и нет мальца, и след простыл, как и не было. Чертовщина какая-то.

Пошли укладываться уже без разговоров, договорились только, чтоб, если кто чего увидит, чтобы один никаких действий не предпринимал, остальных будил.

Вот Витька ночью всех и разбудил, опять сидит, как у старушки в доме, пальцем в сторону тычет. Глянули, а в том доме заброшенном, у которого хлев сохранился, вроде как свет горит, вроде как свечкой кто знаки подаёт у окна.

Но мы к тому времени уже столько всего насмотрелись, так что нас такими страшилками было не пронять, через полчаса в вагончик подскакивал от земли метров на пять от нашего храпа.

Вообще, я думаю, если б не Витька, всё бы нормально прошло, это он вечно что-нибудь такое находил.

Смерть Ёлки

Она появилась на свет в недрах жужжащего завода году в 1970-м, ее буквально вынесли оттуда на руках под хохот девчонок из ОТК. В холодном промерзшем грузовике доехала до маленького городка.

И, едва расправила плечи, покинув тесную картонную коробку, как оказалась в новеньком панельном доме на заводской окраине.

В квартире, куда ее принесли, было пустовато: стол и кровать. Но это ничего. Ведь у нее был свой, настоящий дом, с настоящим человеком. На нее смотрели, ею восхищались. В полночь гости зажгли на верхушке красную кремлевскую звезду. Такой убор не каждой в те поры доставался. Ёлка сияла, дарила радость, обещала счастье, смотрела из окон пятого этажа на холодную неуютную улицу и радовалась теплу и уюту.

На будущий год, когда ее снова достали из тесной коробки, рядом с ней появился Дед Мороз, в доме запахло молоком и счастьем. А в полночь у подставки зашуршала оберточная бумага.

С этого года она ждала пробуждения каждый праздник, смотрела, как растет малышка, с замиранием сердца наблюдала, как спешит маленькая девочка к ней поутру, дрожа от любопытства рассматривала подарки, которые хранила всю ночь для ребенка.

Ребенок вырос. Но ёлке по-прежнему доставалось самое почетное место в квартире под новый год. И, хотя ствол ее давно покосился, некоторые веточки отломились, верхушка потерялась, все равно каждый праздник она сверкала огнями и мишурой, искрилась дождем и, как и всегда, хранила подарки для уже нового малыша! Подумать только, она растит второе поколение людей! А котов возле нее за это время было видимо-невидимо. Всех и не упомнишь. И все клубком лежали у ее ног.

В этом году в доме появилась новенькая китайская сосна. Все старые игрушки от красавицы-Ёлки достались сосне…

Но Ёлке купили всё-всё новенькое. Новую мишуру, новые игрушки. Её подставка сломалась в этом году, и ей купили новую подставку…

И этот год она радует мир уже не одна, а на пару с зарубежной коллегой…

Я отвожу глаза от Ёлки в этом году. Понимает ли она, что после праздника, я сложу ее в старую коробку с новыми, только для нее купленными дешевыми игрушками и закрою её там, и не открою больше никогда? Теперь я оставлю её в темноте, одну, нарядную, красивую, как новенькую, оставлю навсегда после 50 лет верной службы нашей семье…

Случай на масленицу

Господи! Там рука с маникюром! Это – женщина…

Почти каждый, кто видел фото

Автобус уже показался на повороте. До остановки ему оставалось метров четыреста. Продавщица, как назло, застряла в холодильнике, пытаясь достать бутылку лимонада.

– Да любую дайте, пожалуйста! – уже не сдерживая раздражения, сказала Катя. – Да, вот эту! Хорошо! Спасибо!

Терминал оплаты, как и продавщица, не спешил. Мигал вежливыми кругами на дисплее и не хотел принимать оплату. Автобус уже совсем замедлил ход, подкатил к платформе остановки, шумно выдохнул.

Терминал некрасиво булькнул.

– Приложите еще раз, – вежливо, хоть убей её, протянула продавщица.

Катя нашарила в карманах мятую бумажную купюру, которую приберегла на случай, если терминал в автобусе не примет бесконтактную оплату, и кинула на поднос:

– Сдачи не надо!

Петр стоял у раскрытых дверей автобуса, умоляюще смотря на кабину водителя, как бы уговаривая, подождать еще чуть-чуть. Через минуту подскочила Катя.

– Повезло! – выдохнула она, когда уселись на места. – Лишь бы терминал не засбоил, а то нас высадят.

Через пару остановок к Кате и Петру подсели друзья. Теперь их было пятеро, а с ними – пакет древесных углей, жидкость для розжига и все, что нужно, чтобы в солнечный зимний день с достоинством и шумом проводить масленицу со двора и зажить весной на полную катушку. Не хватало только леса и хорошего костра. Впрочем, через часок будет и это.

Погода стояла, что надо. Немного морозило, местами лежал снег, солнце вокруг припекало, просачиваясь сквозь высоченные сосны, золотя их стволы. На месте уже ждали. Те, кто выехал раньше, всё подготовили: на поляне высилась фигура с выдающейся грудью, завернутая в чей-то знакомый до боли халат, её окружали сухие наломанные ветки.

Компания собралась человек в пятнадцать. И все друг друга не видели «лет сто». Раньше, бывало, собирались на день одноклассников. Но последние несколько лет то одно событие, то другое, – встретиться не удавалось. И вот, вырвались. Кто-то уже был возбужден, кто-то только мягко улыбался, сидя на бревнах, кто-то возился с углями. Девчонки хохотали в сторонке, мальчишки, хотя, какие там мальчишки… Все они давно уже взрослые люди.

По сути, сегодня им всем было не до масленицы, нужно было столько всего обсудить. Последние два года в жизни личной, события в стране и в мире, планы на будущее, достижения в настоящем.

Но всё это оказалось совсем не важным, когда на поляне появился Алексей, который нес с семьей в трех рюкзаках то самое заветное, в трех видах замаринованное.

– Добрый вечер, – громко приветствовал он.

И вся поляна устремилась к нему. Угли уже разошлись, масленица печальным взглядом прощалась с миром, в котором ей оставалось жить несколько минут, словом, Алексей умел появляться вовремя. За ним тянулись его семья и Катя с Петром.

Теперь все были в сборе.

Болтовня, смех, объятия, окрики заполнили лес до краев. Звуки проникали даже в берлоги, оповещая косолапых, что пора бы уже проведать проталины и осмотреть опушки окрест. Белки замелькали вдалеке на могучих стволах, откуда с любопытством разглядывали весь пестрый и шумный балаган. Люди горячили вино в бутылках, горячились сами. Солнце и то вовсю разошлось и принялось топить снега. Вся природа заерзала вслед за людьми, опомнилась после зимнего затишья, запрыгала, засуетилась. Вовсюду проникала весна: свежая, ласковая, немного капризная, но вечно обещающая любовь и счастье, новые встречи и будущие радости. Пир удался на славу. Масленица догорала. Девчонки собирали мусор по пакетам. Шумная, довольная толпа выдвигалась к дому.

Небольшая усталость, мягкая сонливость, легкие улыбки – все, что взяли с собой со встречи друзья и товарищи, чтобы отвезти в город, раздарить близким и родным….

Обратно все набились в пару машин, авось до города прокатит, никто не арестует. И им вправду повезло – ни одного поста, ни одного патруля. На въезде в город…

Что-то было не так. Все как будто в порядке, и все то же закатное солнце, и ласковый воздух сквозь раскрытое окно, но всё же что-то… Может быть, запах гари? Но ведь они только что были у костра. От них и должно пахнуть горелым. Но это другой запах. Тревожный.

Хотя всё вроде бы как обычно. Деревянные домики вдоль шоссе на въезде в город, первая остановка. Тот самый ларек, в котором Катя утром покупала воду… Нет, что-то не так. Не тот ларек. Должно быть, они проскочили то место. У этой остановки нет ларька. Это – другая остановка. Как они могли проскочить? Неужели так быстро ехали? Нет, да та же самая остановка. Где ларек? Вместо него какие-то руины. Что случилось? Где люди? Где дом? Здесь стоял дом. Но какой-то другой, целый, не разрушенный никем. Нелепость какая-то.

– Почему мы остановились? – игриво спросила Ольга.

Ответа не последовало. Их силой вытащили из машины люди в форме.

Ласковый масленичный закат догорал над горизонтом, дымились остатки ларька, сгорали в небытие планы на эту весну.

Ярко переливалась золотом Катина цепочка в руках опытного бойца.

Дядя Витя

Дело было в декабре. Прямо в праздничный вечер. 31-е. День рабочий, поэтому ввечеру бегом в магазин, что осталось – схватить и домой к столу.

Темно уже на улицу, да во дворе от окон светит. Глядим, а на земле в снегу парень лежит. Плохо ему, что ли?

– Эй! – говорю, подхожу издалека. – Эй, парень! Живой ты?

А подойти боюсь, кто его знает, чего лежит. Вдруг придурок, всякие ж бывают.