Моё лимонное дерево

– Ура! – Она побежала к входу, быстро нацепила куртку и нелепо обмотала шею шарфом. – Мама, ты идешь? А какао мы купим с зефирками? Снежный любит с зефирками.

Конечно, мы могли отправиться на ужин к моим родителям. Кухня была грязной, да и весь дом был в пыли. Что я могла приготовить ребенку в таком беспорядке? Сегодня обойдемся едой на вынос в «Кафе на туманном берегу». Две большие порции картошки и два молочных коктейля, пожалуйста. Больших коктейля. К родителям мне не хотелось, пора уже жить собственной жизнью.

К десяти мы с Селеной вымыли ее комнату. Я постелила ей на кроватке, что привез дядя Валя, вложила в руки Снежного и укрыла обоих одеялом.

– Мама, ты ляжешь со мной?

– Да, но только сегодня. Теперь у тебя есть своя комната, больше незачем ютиться со мной на одной кровати.

Ей и вправду уже давно пора было научиться спать без меня. Селена бросила на меня сонный взгляд, я разглядела в нем недоумение.

– Но я не хочу…

– С тобой Снежный, – перебила я, – он защитит тебя. В конце концов, ты же индеец. Еще не выбрала себе имя? Может быть, Большая Трусиха?

Селена улыбнулась, закрыла глаза и погрузилась в сон. Большая Трусиха? Лунный свет. Богиня ночного неба. Даже если это имя не в духе индейцев, Селене оно подошло бы как влитое.

Утро

Без толстого слоя жира и пыли кухня заметно преобразилась, став уютнее и светлее. Меня все еще напрягала лиственно-зеленая глянцевая краска на стенах, местами облезая и оголяющая бетон, а еще отсутствие пары ручек на дверцах шкафа и ярко-желтый пластиковый стол прямо в центре комнаты. Но кухня была вполне пригодной для готовки, что, несомненно, радовало. Я подумала, что было бы неплохо покрасить стены в оливковый, который прекрасно будет сочетаться с молочным кухонным гарнитуром и моим именем. Я все еще чужая в этом доме. Наверное, мне до сих пор не верится, что он мой. Возможно оттого, что запах прошлых хозяев все еще витал в воздухе.

Закончив уборку, я бросила тряпки на стул рядом и, облокотившись на стену, созерцала, как солнце начитает стремительно подниматься вверх.

Трр… Трр… Я вздрогнула от резкого звука, который издал мой мобильный.

– Оливия? Тебя нет дома. Мама говорит, что ты переехала. Я ее не понимаю. Это правда?

Услышав голос сестры, я присела и сделала глубокий вдох, прежде чем ответить.

– Привет, Кристина. Да, мама не врет. Ты же знаешь, что она никогда тебя не обманет.

– Так значит, это правда? Но это же… Опасно! Ты так далеко от дома, ты должна срочно вернуться!

– Я переехала на пару улиц дальше от дома. Все в порядке, я буду навещать тебя…

– Но… Это опасно, опасно! Что, если ты не успеешь вернуться, когда все начнется? Мне даже подумать страшно!

Я провела ладонью по лбу, растягивая кожу, чтобы снять напряжение.

– Все будет в порядке, Кристин! Я обещаю, что даже конец света не разлучит нас с тобой. Когда придет время, мы с Селеной будем рядом. Я обещаю… Обещаю, слышишь меня?

Я положила трубку, услышав, как Селена хлопнула дверью в ванной. Завтрак.

– Омлет на скорую руку, с базиликом и томатами! – Грандиозно произнесла я, когда Селена зашла в обновленную кухню.

Сначала она просияла, увидев совершенно другой вид, но услышав меню на завтрак, скривилась так, как умеют только дети. До умиления безобразно. Но все же уселась за пластиковый стол и со скрипом пододвинула его до упора к своей груди. Я подала завтрак, сварила какао и посыпала его зефирками, которые стремительно начали таять в нем, как неожиданный снег в мае.

Солнце уже было достаточно высоко, чтобы заполнить всю кухню золотым светом. Я наблюдала, как лучи разбивались о рельефные оконные стекла, создавая замысловатый узор на стенах, на столе, на моей дочурке и Снежном, сидящем рядом со своей чашкой какао. Я думала о том, как здесь тихо и спокойно. Думала, как нам здесь будет хорошо, в тишине…

Оливия

Большую часть своего детства я провела в самодельном бункере, который выкопал мой отец. У меня никогда не было своей комнаты, я всегда должна была делиться с Кристиной, опекать ее и быть рядом. У сестры был бункер. Свой мир, пусть и выдуманный, но все же свой. У меня же была Кристина.

Мне было двенадцать, когда я впервые испугалась собственной сестры. Семилетняя девочка, которая пряталась в школьной каморке. Испуганный, словно одичавший ребенок, который больше походил на зверя, нежели на мою сестру. Она забилась в угол, испугавшись… Да никто уже и не помнит, чего именно. Я хотела подойти и успокоить ее, но сестра в ответ набросилась на меня с диким криком и впилась ногтями в лицо, оставив мне продолговатый шрам от уха к виску. Она не узнала меня. Как и я больше не видела в ней той милой девочки, что еще утром впервые села за школьную скамью.

С тех пор Муссоны хранят ее в тайне. Привет, моя сестра сегодня не придет в школу. Она больна. Очень…Ветряная оспа, ангина, аллергическая реакция. И по итогу: Кристина слишком слаба, чтобы посещать школу. Какие-то проблемы с иммунитетом. Мне приходилось врать. И хоть она и вправду была больна, ее недуг не был физическим. Он витал в воздухе, но никто из нас никогда не произносил его название. Так было принято.

Мы никогда не обсуждали ее болезнь дома. Вне дома подобное тоже было непозволительно. Мы общались сочувственными взглядами, смиренным молчанием и усталыми улыбками. Каждый из нас все понимал, и каждый, привыкнув, по-своему участвовал в этом спектакле.

Местные дети же называли ее чудовищем.

Говорят, в доме на большом перекрестке, в том самом – с высоким кирпичным забором, – живет чудище. Девочка-вампир, которая никогда не выходит днем. Говорят, ночью, если незаметно прокрасться к забору с другой стороны дома и найти дыру в нем, то можно увидеть, как кто-то со скрипом открывает гигантский железный люк, из которого доносится прекрасное детское пение. Она живет под землей, представляешь? Ее держат там, как в темнице. Боятся, если девочка выберется, наш город будет обречен. Съеден. Вот так!

Я услышала эту историю от мальчика, когда сидела в приемной врача, ожидая своей очереди. Тогда мне уже исполнилось семнадцать. Пять лет прошло, и история постепенно обрастала все новыми и новыми деталями. Через год кто-то сказал, что видел, как она ходила по участку, закованная в цепи. Видно, чтоб не сбежала. Кто-то уверял, что слышит дикий крик по ночам. Я сначала не понял, откуда этот звук. Потом прислушался, опустился на траву и прижал ухо к земле. Мне никогда не было так страшно. Я слышал крик – ее крик. Он был настолько громким, что трава вокруг колыхалась.

Рождество 1999

Двадцать четвертое декабря – день, когда тысячи католиков собираются за большим обеденным столом в кругу своей семьи, накрывают на стол традиции в виде индейки, сладкого картофеля и гигантского рождественского пудинга. По улицам через открытые форточки кухни разносится аромат имбирного печенья, минуя пустые магазины, путаясь в бесконечных нитях цветных фонариков.

Но и православный Таймун в этот день не лишен праздника. По крайней мере, семья Муссон с самого утра не сидит без дела. Я фарширую утку, аккуратно заполняя ее нутро яблоками с клюквой, мама возится со своим фирменным лимонным пирогом, Селена усердно натирает серебро. И даже Кристина сегодня с нами: она сидит рядом с радио, которое постоянно скачет с одной волны на другую, отчего она нервно бросает картофельные очистки в ведро, после чего аккуратно разрезает картофелину на четыре части и плюхает их в воду. Порой она кажется счастливой – в особую секунду, которую я успеваю растянуть, чтобы увидеть в этой девушке со впалыми скулами и синим ореолом глаз свою сестренку, чей взгляд еще не поражен вирусом паранойи.

Рождество и бабушкин день рождения слились воедино под взгляды недовольных соседей, каждый год с презрением подглядывающих сквозь полупрозрачные тюли на окнах своих домов. Наблюдающих, как Муссоны собираются вместе, тревожа их невзрачные жизни под сопровождение джазовой пластинки.

Сегодня бабушке семьдесят четыре года, двадцать из которых она встретила в доме своего сына. Хрупкая старушка с длинными седыми волосами, густота которых по наследству передалась мне, а потом уже и Селене. Одета она была в бархатное платье цвета баклажана, в руках держала маленькую сумочку, поверхность которой полностью покрывали жемчужные камни. Войдя в комнату, она передала сумочку мне, и я успела заметить ее маникюр – красный лак, небрежно затекший на кутикулу.

Я восхищалась бабулей. Даже в свои годы она, как могла, старалась держать планку, не позволяя себе появиться на людях в неухоженном виде. Причем, где угодно: в кругу семьи, в больничных палатах, в которых последнее время она и обосновалась, или же в таком неприметном городишке как Таймун. Она всегда была «при параде».

– Оливия, плесни бабушке джина. Я слишком долго добиралась в это захолустье. – Она уселась на кресло и, как полагается старому человеку, скинула с себя туфли. И бормоча себе под нос, чтобы поторопились, стала наблюдать за тем, как стол постепенно наполняется едой. – Я могу помереть в следующую минуту и так и не отведаю эту прекрасную утку.

Наконец на стол было накрыто. Мама надела свое выходное платье, купленное еще в начале девяностых, а отец затянул галстук потуже, видимо, чтобы отвлечь внимание от брюк, уже давно переставших сходиться в поясе. Дядя Валя с супругой, их сынишка Саша, а еще мамин кузен со своей новой пассией уже удобно разместились за столом. Не было только Кристины, которая усердно пыталась отыскать удлинитель, чтобы протянуть радио ближе к себе.

– Ей богу, Кристина, если родители завтра же не купят тебе современный радиоприемник, я лично придушу их этим удлинителем! – Не выдержала бабуля именно в тот момент, когда Кристина зашла в комнату, держа в руках большую красную говорящую коробку, следом за которой тянулся длинный потрепанный провод. Она изрядно нервничала, но ни за что не огорчила бы бабулю своим отсутствием.

– Если что-то случится, они обязательно обмолвятся. Нужно быть начеку. Я настроила нужную частоту и…

– Кристина, сядь, пожалуйста.

Наконец балаган стих, и папа произнес тост, который не менялся последние лет так пять. Что-то вроде: «Долгих годов жизни, здоровья, мы тебя очень любим». После чего преподнес своей матери небольшую бархатную коробочку, в которой лежало очередное нелепое украшение, которое бабуля никогда бы не надела. И когда с официально частью было покончено, а утка, казалось, остыла, все с ужасом обнаружили отсутствие приборов на столе. Как бы бабуля ни пыталась создать идеальный момент вокруг себя, в нашей семье кто-то обязательно должен был забыть про вилки.

Вскоре ужин подошел к концу, и, прикончив остатки маминого пирога, гости постепенно начали расходиться, не дождавшись обещанного салюта. Остались самые стойкие – те, кому некуда было спешить, любители джина, сплетен и душевных разговоров, которые обычно утекают совершенно не в то русло.

– Мне предложили работу в «Кафе на туманном берегу». Пока, правда, уборщицей, но одна из официанток скоро уходит в декрет, и мне обещано ее место. Собираюсь приступить сразу после нового года.

– Не с твоим образованием, Оливия. Ты серьезно думаешь, что с дипломом технолога я позволю тебе мыть полы в закусочной?

– Незаконченным образованием, бабуля…

– Твой бывший муж – один из директоров «Таймун Индастриз», неужто у него не найдется вакансии для матери своего ребенка?