Три

Не знаю почему, но когда его не было рядом, я словно не позволяла себе по-настоящему расслабиться. Не решалась включить подаренный им проигрыватель на полную мощность, не хотела танцевать и петь. Без него я как будто не могла быть собой. Когда дома был Лип, моё настроение всегда было лучше, словно он заполнял пустоту внутри меня, словно он был моей отвалившейся частью души, потерянной на долгие годы.

– А ведь в этот раз мы зашли не просто так. Собирайся, тебя ждёт хозяин книжного! Лично вручишь ему свою книгу. Он обещал, что прочитает её. И если разглядит хоть долю того, чем история заинтересует читателей, то возьмёт всю коробку на продажу.

Я опешила.

– Только будь доброжелательна, улыбнись ему, скажи пару комплиментов.

– Это ещё чего? Не буду я унижаться перед ним!

– Это не унижение, так делается бизнес.

– Пф-ф! Даже и не знаю, радостные ли ты мне принёс вести.

– Отчего ж не радостные?

– Ну ты много лестного, – я пальцами указала кавычки, – говорил про него.

– Да, говорил много вещей, которые характеризуют его как зазнавшегося сноба, категоричного человека, идеалиста, но он мой хороший знакомый, он так же как и ты любит книги, крутится в тех же кругах, что и ты. Что с того, что некоторые его качества тебе неприятны и непонятны? Разве цена так высока ради дела твоей жизни?

– Ты прав. Ты как всегда чертовски прав! А я неисправимая ханжа.

– Нет, ты просто потерянная душа, которая отказывается принимать этот мир, пока не примет себя.

– В то время, как этот мир принимает её, – ворвалась в разговор Катерина. Если честно, то от этой молчаливой Белоснежки я и не ожидала ничего внятного, но её слова меня тронули.

– Действительно, – по-доброму произнесла я. – Боже, как же мне порой за себя стыдно! Этот мир даёт мне так много, а я отказываюсь принимать его дары.

Двумя часами позже я обрела статус писателя, чьи книги теперь стоят на витрине книжного магазина. Стоило только отодвинуть свою гордость, натянуть улыбку и из гадкого утёнка превратиться в обольстительного лебедя. Мне пришлось всех обмануть: хозяина книжного, своих друзей и себя. Мне пришлось поверить в сказочного персонажа, которого я создала из себя, и я поверила в него так сильно, что никто и не заметил подмены.

Перед визитом в книжный я выпила рюмку коньяка, потом вторую, выкурила три сигареты. А после почистила зубы с такой силой, что мои дёсны закровоточили. Я нанесла на себя лучший парфюм, надела белую шёлковую блузу и собрала волосы в пучок на затылке. Тогда Никита подошёл ближе, осудительно взглянул на меня и расстегнул две верхние пуговки на блузке, а после растрепал мой пучок и выдернул из него две кудрявые пряди. После он достал из коробки книгу и сунул её мне в руки.

– Не прячь себя, – сказал он.

Потом мы позвонили Богдану, и он тут же примчался за нами на своей повидавшей жизнь машине. Оказалось целым испытанием вместить четверых человек в его старую тойоту, которая была и без того забита художественными атрибутами. Так с нами ещё ехал мольберт, чемоданчик с краской, два холста А3 размера и моя тревожность. Последняя занимала больше всего места.

Высота 6 метров

Санкт-Петербург, «Книжная лавка»

Перед тем как попасть внутрь, я какое-то время нервно мялась у витрины магазина, но в итоге просто открыла дверь и вошла. Не знаю, что со мной случилось в тот миг, но вошла я уже другим человеком. Я сказала владельцу, что впечатлена его вкусом на книги, обронила пару фраз об интерьере. К слову, интерьер и вправду мне нравился, здесь я не соврала. Мужчина лет сорока был польщён моими словами, возможно, поражён красотой, которую Лип выставил наружу. Чувствовала я себя последней сволочью, ведь презирала таких, как этот седоволосый в мятой ситцевой рубахе. От него пахло по?том и типовым мужским ароматом «Дыхание свежести» или «Голубая лагуна». Он всё время отпускал заготовленные им ранее фразочки и был особо горд собой, считая, что я сочту его отрепетированное красноречие привлекательным и уместным. Я была не в восторге от мысли, что отдаю свою книгу в место, которым владеет высокомерный сноб. И всё же шла на это, ради мечты, которая всё никак не могла сбыться.

Я грезила о том, чтобы мои книги стояли на тех же полках, где стоит современная отечественная проза – рядом с лучшими представителями, рядом с настоящими талантами. Как же мне хотелось дать читателям возможность не платить за пересылку, не ждать несколько недель, пока до них доберётся книга. Я так хотела сократить время и расстояние между историей и читателем. А ещё я хотела получить такую возможность с достоинством и трепетом в груди, но получила её через лесть, ложь и свою внешность.

Моя группа поддержки – Богдан, Никита и Катерина – стояла за окнами, но я ни разу не взглянула на них. Я просто сделала вид, что на всей земле мне важен только этот человек напротив. Всё было как в тумане – словно сон, который помнится первые пары минут бодрствования, а потом забывается. Так и я запомнила лишь его слова: «Верочка, вы изумительны! Я с радостью буду продавать вашу книгу. Привезите мне ещё экземпляры». Он даже не стал её читать. Взял те три экземпляра, что я привезла с собой, и сразу выставил их на полку рядом с книгами издательств. Это было дорогое место, не знаю, что он этим жестом хотел показать, мне же было жутко неловко. Он поступил настолько легкомысленно, и казалось, что он сам не ожидал от себя подобного.

Выйдя из книжной лавки, я не могла дышать. Что мне делать? Радоваться? Кричать от счастья? Но моё тело ослабло, а сердце бешено билось, словно я пробежала марафон. Я чувствовала, что добром всё не кончится. Не от чистого сердца это всё, не от чистого…

Весь оставшийся вечер был посвящён мне. Вино, вкусная еда и новая пластинка Армстронга[11 - Луис Дэниел Армстронг – американский джазовый музыкант, трубач и вокалист. Введён в Зал славы премии «Грэмми». Оказал одно из наибольших влияний на развитие джаза и внёс значительный вклад в его популяризацию во всём мире. Википедия, прим. автора.], которую Богдан приобрёл заранее, чтобы поздравить меня. Откуда он мог знать, что моя книга окажется на полке книжного? Да ниоткуда! Просто Богдан всегда имел при себе что-то важное, нужное именно в конкретный момент: конфеты в кармане, плед с бутылкой вина в багажнике, случайно найденную сигарету в бардачке. Последним, что он подарил мне, была пачка пластырей, когда я стёрла ноги, и вот сейчас – пластинка. Пусть он и приготовил её заранее, неважно – для утешения после проигрыша или для поздравления с победой, но его заготовка была искренней, в то время как заготовленные речи владельца книжной лавки были фальшивы, раздуты и надуманны. Я была тронута подарком Богдана. Это очищало меня. Кто-то радовался вместе со мной. Эти люди с широкими улыбками, пьяными глазами и открытым сердцем приносили в мою жизнь верный смысл.

– Почему мы всегда обо мне? В последнее время я только и чувствую себя огромной проблемой. Такой гигантской. – Я растягивала слова, внимательно наблюдая за тенью, которую отбрасывали мои руки на стене. – Словно на всём этом свете важна только я, а все остальные – это тени, которые не чувствуют боли. Пустые молчаливые тени, что тянутся за мной. – Я посмотрела на Богдана: в его наполненные солнцем глаза. И разглядела в них разочарование. – Ты не думай обо мне плохо, я не считаю тебя своей тенью. Я как раз о другом! Вы же не пустышки, вы же мои друзья, живые прекрасные души, а говорим мы всё обо мне да обо мне. – Разочарование на лице Богдана сошло на нет, или мне просто хотелось так видеть. – Неужели в этом мире плохо только мне? Так не бывает! – Я продолжала плавно водить руками в стороны, изображая на стене неудачный театр теней. – Я плохая подруга, плохой писатель. – Посмотрела на тени. – Плохая актриса.

– Твоя боль настолько велика, что сознание просто не даёт тебе болеть ещё за кого-то другого. – Богдан остановил одну мою руку и крепко сжал её.

– Я должна быть сегодня самой счастливой. Я так выложилась перед хозяином магазина, так постаралась быть не собой. И это гнетёт меня. Меня многое гнетёт, многое тревожит… И так мало вещей, действительно волнующих мою душу. Например, сейчас для меня важно: писательство, наша отличная команда и, наверное, всё, – я хмыкнула. – Мои друзья делают для меня так много, большие поступки, а я даже и не знаю, где у кого болит. – Я забрала свою руку из ладони Богдана и вернула её танцевать бессмысленный танец.

– Сказать правду, где болит? – спросил Богдан.

Я молча посмотрела на него и наконец опустила свои руки. Мой собеседник в который раз взглянул на оранжевую стену – на тень, что отбрасывал каштан за окном. Вдохнул полной грудью, затем опустошил лёгкие и снова сделал глубокий вдох:

– Все мы чужие, далёкие в своих головах и странах, – сказал он. – Все мы одиноки в своём городе. В чужом далёком многоквартирнике. – После Богдан устремил свой взгляд на меня и я продолжила:

– Все мы повторяемся. Пишем себя заново. – Я заставила его улыбнуться.

Богдан неспешно коснулся пальцами моих губ. И я замолчала, тогда он продолжил импровизацию.

– Но забываем главное – мы забываем стирать. И как же иногда хочется закинуть себя в барабан и прокрутить на полной мощности… – Он убрал ладонь от моего рта и с силой сжал её в кулак, интонацией выделяя последние слова: – дочиста, добела! Как иногда хочется, но так никогда не сбудется. Нам некому здесь довериться, нам не о чем говорить. Когда-нибудь всё изменится, но главного не изменить.

«Когда-нибудь всё изменится, но главного не изменить», – повторила я про себя. И вправду время так скоротечно, а мы только и делаем, что разрываем себя на части изнутри. Хотим ли мы освободиться или, может, самоубиться? Ответ на этот вопрос не знает никто. Но одно из его слов я поняла точно: даже такая художественная душа, как Богдан, душа, что, казалось, осознала, как явить свою сущность через холст и масло, требовала чего-то бо?льшего. Того, что никогда не сбудется.

Какими были его самые смелые мечты? Казалось, что мы были так близки, но как и с Никитой – мы были незнакомцами.

– Тебе одиноко? – спросила я.

– А тебе? Ты сама окружила себя людьми, которые похожи на тебя больше, чем ты думаешь.

– Да у меня только ты и Лип, – усмехнулась я. Подумала о знакомой, которая иногда подбрасывала мне работу, но мы никогда не делились друг с другом чем-то личным. Я не могла поставить её рядом с этими двумя балбесами по степени важности. – Ну и ещё Миша, но мы с ним не так близки.

– Ты и Лип, – серьёзно сказал Богдан тоже, что и я, но говорил он о себе. Мы были похожи намного больше, чем я думала. Оба ревностно относились к друг другу, нашему общему другу и своему творчеству. – Лип, ты и мои картины. Я ведь вправду люблю каждую из них, люблю и помню каждого, кого я рисовал когда-то.

Я затаила дыхание, ведь казалось, что он наконец-то произнесёт «люблю тебя», но что-то всегда останавливало его, и в этот раз Богдан сказал:

– Когда-то я рисовал тебя.

– Я храню тот портрет. – Я растерялась и указала на книжную полку, где между томиков особо ценных изданий стоял мой обрамлённый портрет. – Но ты и так это знаешь.

Заметив, как серьёзные глаза Богдана подобрели, я расслабилась и с улыбкой вспомнила нашу первую встречу в галерее, когда я выделила его из толпы. Вспомнила наше первое свидание с Никитой, когда он решил, что было бы здорово, чтобы Богдан нарисовал меня. Поэтому Лип и отвёл меня в академический парк рядом со школой искусств, где учился Богдан. Именно там, сидя на лесенках колонны, возведённой к пятидесятилетию академии художеств, Богдан запечатлел меня на бумаге.

– Мне приятно, что он там. Рядом с изданиями Керуака и Гёссе.

– Там то, что я люблю больше всего. – Моё сердце сжалось настолько сильно, словно я обронила фразу, которую берегла всеми силами под надёжными замками, где-то в самой глубине своей души.

За стеной раздался женский стон. Это была Катерина. Мы слишком надолго оставили их одних, и жажда любви взяла верх. Я привыкла к подобным стонам в своей квартире. Я понимала их. Чувствовала их. Моё тело так или иначе отзывалось на эти звуки, но не ревностью, лишь приятной ностальгией и радостью. Парочке за стеной было хорошо, а я любила, когда кто-то из нас наслаждается этой жизнью.

– Почему ты рядом с Липом? Он же порой бывает таким безрассудным, невыносимым, самовлюблённым негодяем. Таким развязным нахалом, до неприличия… – Стон за стеной стал более интенсивным, из-за чего я немного сбилась с мысли. – Ну вот, что и подтверждает мои слова. Они же ничуть не стесняются, – сказала достаточно громко, чтобы эта дикая парочка за стенкой услышали меня.

– А ещё бывает доброй, понимающей и до боли родной душой, – перебил меня Богдан. – Он тот человек, который должен быть в жизни каждого. Это не обязательно будет положительное событие в их жизни, но тот ценный опыт, который люди вынесут из общения с подобными негодяями, стоит всех бед и горестей, что свалятся на их головы.

– Ты прав. – Я на самом деле так думала.