Три

Три
Екатерина Косточкина

«Три» – история о молодой писательнице Вере, которая балансирует между жизнью и творчеством в поисках гармонии, но сначала ей нужно обрести гармонию в себе.На плечи Веры опускаются трудности, под тяжестью которых девушка ломается: провал продаж новой книги, потеря любимого человека, ссора с лучшим другом. Сможет ли Вера подняться со дна, куда сама же себя и столкнула?У неё нет возможности изменить своё прошлое, но есть возможность с помощью писательства залечить душевные раны. Вера находит утешение на страницах своей новой рукописи «Сюли», где рассказывает о маленьком пригородном кафе и его обитателях.Искренняя история о взрослении, дружбе и падении. Атмосфера мрачного Петербурга и мистического Байкала.

Екатерина Косточкина

Три

Высота 6 метров

Санкт-Петербург, ГМИИ им. А.С. Пушкина

Пахло морем, но всё равно ощущалась духота. Заходящее солнце пряталось у подножия телесных холмов и играло оттенками оранжевого. Кожа сочилась маслом, что растекалось сверху и до самых низов, переливаясь тёплыми тонами персикового и медного. Волнистые чёрные пряди, аккуратно собранные в хвост, выделяли голубые глаза, что утомлённо смотрели в книгу. Пространство занимала тайна, разгадывая которую, взгляд то и дело натыкался на острые углы, на скорости слетая вниз с очередного крутого изгиба тела. И всё изложенное на картине скручивалось в немыслимую головоломку, выставленную на всеобщее обозрение в музее имени Пушкина.

– Соблазнительно, правда? – Рядом раздался мужской голос.

– Немного укачивает, но да, вы правы, – ответила я, оторвав свой взгляд от картины.

Передо мной стоял симпатичный молодой человек с взъерошенными тёмно-каштановыми волосами.

– Глаз привыкнет ко всей этой мозаичности, и вы удивитесь, насколько в ней всё гармонично изложено. – Он ещё раз внимательно посмотрел на картину, с наслаждением проскользив взглядом по острым углам и изящным изгибам. – Героини Курасова[1 - Художник Георгий Кура?сов является одним из наиболее ярких представителей такого направления в живописи, как кубизм. Википедия, прим. автора.] такие разные: страстные, мечтательные, игривые и капризные, яркие и, я бы даже сказал, талантливые. А ещё они очень красивые, как и вы.

– Глупости. Все ваши описания абсолютно мимо. Я не яркая и уж тем более не талантливая. Последнее время так точно. – Немного поразмыслив, я добавила: – Ну может, чуточку мечтательна и чересчур капризна.

– А мне кажется, вы очень похожи на эту девушку.

– Вы меня не знаете, – грубовато ответила я.

– Вы правы, ещё не знаю. Я Никита, но друзья зовут меня Лип, – молодой человек протянул мне руку.

– Так вот к чему ваша любезность! Решили познакомиться. Как это банально! – Я проигнорировала его рукопожатие.

– Помимо прочего вы ещё и расстроены.

Теперь он попал в точку.

– Девушка на картине тоже кажется немного грустной, – добавил молодой человек. Он разглядывал меня, не скрывая этого.

– Я совершенно на неё не похожа, – вырвалось у меня громче положенного.

– Лип, ты идёшь? – Из компании, стоявшей недалеко от нас, кто-то окликнул моего собеседника.

– Да, сейчас, – ответил Никита, а после вновь обратился ко мне: – Я всё же настою на своём. Вы чертовски на неё похожа, даже ваши волосы. – Он коснулся моих кудряшек, собранных в слабый хвост.

– Что вы себе позволяете? – Я сделала шаг назад.

– Лип! – Его снова позвали.

Я мельком посмотрела в ту сторону: компания больше походила на кучку хиппи. И как их вообще пустили сюда? Хотя один из них вполне мог сойти за художника: его выдавали два тубуса, что висели на плече. Он привлёк моё внимание потому, что у него была выразительная внешность: раскосый разрез глаз и густые тёмные брови. Красавец, но не мой типаж. К несчастью, мне нравились обалдуи и мерзавцы с хитрым и сексуальным прищуром. Этот же робко стоял позади остальных, не отсвечивая.

– У данного художника много хороших картин, есть даже похожая на эту, но словно под другим углом. – Лип оставался рядом и продолжал: – Та же девушка, увлечённая книгой. Море. Или озеро? Мне кажется, море. Я всерьёз думаю, что у Курасова в глаза встроен калейдоскоп, через который он смотрит на мир. Уверен, что вам понравится его работа.

– Мне это неинтересно, – почти отрешённо ответила я.

– Ну как знаете!

Парень развернулся и направился к своим друзьям, где кто-то из них с насмешкой сказал:

– Ну что? Замужняя или сумасшедшая?

Я услышала его ответ:

– Сумасшедшая.

Улыбнулась.

– Эй… – неуверенно произнесла, но осталась неуслышанной. – Никита! – повторила, но безрезультатно. – Лип! – выкрикнула я, обратив на себя внимание почти всех присутствующих на выставке. Увидела, что он улыбнулся и посмотрел на меня, и тогда спросила: – Как называется картина?

– Что-то вроде «Солнечные мечты», – самодовольно выкрикнул он.

Высота 6 метров

Санкт-Петербург, Нежинская улица, дом 4

На кухне нужно есть. Это помещение предназначено для того, чтобы здесь ели. И готовили. Не заурядные макароны со сливочным маслом, а что-то более существенное. И не достаточно просто добавить сверху сыр. Лучше вообще забыть про макароны и перейти на рагу, грибной суп, салат с вялеными помидорами или запечённый картофель. Сладкий запечённый картофель. Рождественский сладкий картофель, который я однажды пробовала в Берлине.

Кухня для еды, но никак не для самотерзаний. И не для письма. Почему я всегда пишу здесь? Точнее сказать, не пишу, а сочиняю всякую чушь про сладкий картофель.

Возможно, мне нравилось освещение. Нравилось, как солнце проделывает полукруг и прячется где-то за домом на закате. Нравилось, как оно просачивается сквозь ровные стеклянные квадратики, подсвечивая каждый угол так, что пыли на полках совсем не видно. А может, причина в том, что при любом удобном случае я всегда могу незамедлительно открыть бутылку вина? И случай частенько подворачивается удобный, особенно когда я пишу и в очередной раз убеждаюсь, что трезвой свой литературный позор мне не вынести.

Из окон кухни открывался отличный вид на каштаны Удельного[2 - Уде?льный парк – парк, расположенный в северной части Санкт-Петербурга.. Википедия, прим. автора. ] парка. Солнечная сторона. Для Петербурга это немаловажно. Временами комнату заливало золотым светом, который отражался от молочных шкафов, паркета цвета акации и аляпистого половика в деревенском стиле. А в очередной пасмурный вечер здесь, наоборот, становилось максимально темно. В основном моя жизнь проходила в сумерках, отчего я зажигала слишком много лампочек, которые вполне могли бы осветить добрую часть парка. При отсутствии необходимого количества фонарей мои кухонные окна вполне сошли бы за маяк в море – всегда осветят путь для заблудшего.

В последнее время я часто бывала дома. В основном занималась копирайтингом: писала статьи на заказ. Правда, иногда одна моя знакомая вытаскивала меня на выставки администратором. Работа пустяковая, а платили не так уж и мало, поэтому я всегда соглашалась. Помимо прочего я писала, вернее сказать, пыталась быть современным писателем, вела свой блог, выбрасывала деньги на печать тиражей, а они слишком медленно раскупались. Уходили медленно и за копейки. Те книги, что уже месяц пылились в коробках в коридоре, – это первый тираж новой истории, которая умерла младенцем, не успев пожить. Именно по этой причине произведение лежало мёртвым грузом в своём маленьком крафтовом гробике. Я не популярный автор, лишь изредка кто-то из читателей проявлял интерес к моим историям. А я уже прочно вбила себе в голову мысль, что мои книги – провал. Забавно – похвалой можно надавить на больное. Сказать неокрепшему и не уверенному в себе самоистерзанному писателю, что его книга прекрасна, всё равно что сказать «Ваше детище мёртво, но как же оно красиво». Я была одной из тех сумасшедших, которые всюду таскали с собой бумажное тельце, после того как оно сотню раз сдохло.

В дверь постучали. Постучали ещё раз и продолжали стучать, нагло и громко, ровно до того момента, пока я не открыла её.

– Серьёзно? Вас тут и так мало жалуют, после того как вы сломали лестницу, ведущую на чердак! – обратилась я к группе оболтусов, что стояли по ту сторону порога и с щенячьими глазками наигранно вымаливали прощение. – Проходите скорее, – сжалилась, про себя молясь тому, чтобы соседям именно сейчас не вздумалось выйти за хлебом или на прогулку.

– Да ладно тебе, зато старушка Анна впервые побывала на крыше собственного дома, где прожила всю свою жизнь. Ты разве не находишь это забавным? – сказал Никита, заходя в квартиру.

– Да, наверняка она успела насладиться заходящим солнцем, сначала проклиная вас и тот балаган, что вы устроили, а после врачей скорой помощи, которые уговаривали её поехать в больницу, когда у неё вдруг упало давление, – саркастично заметила я.

Следом за Никитой зашли Миша и Богдан. Они тоже были в той хиппи-компании, когда мы познакомились с Липом в музее имени Пушкина.

– На старости лет и такие приключения! Ей повезло, что мы у тебя есть, – вмешался Миша, вручив мне две бутылки вина.

– Привет, Богдан, – поздоровалась я со следующим «незваным» гостем, которому, на самом деле, всегда была рада.

– Привет, девушка с картины! – отозвался тот.