Золотые ласточки Картье

Галина оказалась стеснительной.

Ему это нравилось. Кажется, тогда он почти поверил, что сможет жить так, как живут другие… Нормально. Странное слово. Глупое.

Что такое норма?

Правила, принятые большинством, к которому он никогда не относился. Но искушение было велико. И что с того, что Галина старше его? С ней уютно… В ее квартирке он словно бы прятался от остального недружелюбного мира…

Она сама виновата в том, что произошло.

И еще бывший ее муж, который появился в самый неподходящий момент. Он был здоровым и злым.

– Придурок, – кинул он с порога и, переведя пустой стеклянный взгляд на Галину, произнес: – С малолеткой связалась? Дура!

– Ильюшенька, ты опять набрался.

Галина вдруг смутилась и покраснела.

– Тебе домой надо…

– Тут мой дом, – уходить бывший не пожелал. И, не разуваясь, прошел на кухню, где Галина уже приготовила ужин. Стол накрыла на двоих… Бывший сел на его место и ногу за ногу закинул. – Ну? Чего встала? Подавай!

– Вам следует уйти, – сказал он.

Что им двигало? Желание защитить Галину? Или же острая неприязнь, возникшая к этому огромному и тупому человеку?

– Чего? – бывший повернулся и смерил его презрительным взглядом. – Гуляй, пацан… Пока кости целы.

От бывшего несло пивом и потом. Вонь эта перебивала сытный хлебный аромат. А черты лица Галины в желтом свете лампы изменились. Выглянуло нечто… неприятное.

Омерзительное.

– Уходите, – тогда он решил, что во всем виновен именно этот огромный и вонючий боров, который и не вздумал уходить. Он медленно поднялся.

Шагнул.

Обдал вонью немытого взопревшего тела. И от вони этой человек едва не задохнулся. А может, все-таки задохнулся и потерял сознание, очнувшись уже на полу. Грудь болела. И спина. А вокруг, переливаясь в электрическом сиянии ламп, лежали осколки разбитого дерева.

– Ты, Галка, поприличней никого найти не могла? – В голосе борова не было злости, лишь вяловатое удивление. А Галина молчала.

Глядела с упреком. Полотенце дала и тихо сказала:

– Уходи…

Ушел.

С полотенцем, хромая, пытаясь отрешиться от тянущей боли в груди. Он не вернулся в общагу, но сел у подъезда, надеясь, что сейчас боров выйдет и… Что будет дальше? Он не знал… Просто выйдет…

Даже тогда он не хотел никого убивать.

Время шло. Он устал сидеть. Ко всему выглянула соседка, злая старушенция со злой же пакостливого характера собачонкой, которая вечно норовила его цапнуть.

– Что, Галкин супружник объявился? – поинтересовалась старушенция, и в голосе ее, помимо обыкновенного любопытства, прорезалось сочувствие. – А ты под горячую руку, значится… Пошли.

Собачонка и та не стала лаять.

А он поднялся вслед за старухой, которая жила этажом выше. В ее квартире царил характерный аптечный дух. Старуха же, забрав полотенце, измаранное кровью, тапочки сунула и велела:

– На кухню иди.

…Тогда он понял, что звукоизоляция в этом доме отвратительная…

…Слушать стоны, весьма характерные, было неприятно. Галку он узнал, ее лепечущий, словно извиняющийся голос…

– Вот же… Никакого спасу нет, – сказала старушенция, разливая чай по старым чашкам. – Как заявится, так… Галка дура. Сколько раз ей говорено было, чтоб гнала этого козла! Сам не пойдет, так с милицией. Против милиции-то он не посмеет…

Чай был безвкусным.

– Так нет же, все надеется, что Ильюшенька ее терпение оценит. Сама себе жизнь рушит. Ты не думай, что Галка шалава… Любит она его. Дуры мы, бабы… Тех, кто нас любит, не замечаем, а за иными уродами готовы босиком да по стеклу…

Собачонка, взобравшись на табурет, уставилась на него круглыми желтыми глазами. Тоже сочувствовала?

– Так что не будет у вас с ней жизни. Ильюшка теперь, пока тебя не отвадит, никуда не денется. Будет заглядывать каждый день, а то и вовсе поселится… Ну а после, известно, как ты сгинешь, так враз интерес и потеряет, – старуха пила чай маленькими глоточками. – Ссориться начнут. Скандалить…

– И часто?..

– Да на третий день, почитай. Как по расписанию. Потом он ей глаз подобьет или так синяков наставит, и сгинет к мамочке своей. Галка отлежится, поплачется за несчастную свою любовь и тоже угомонится…

Старуха оказалась права. Когда он на следующий раз появился, дверь открыл Галкин бывший, временно обретший статус настоящего.

– Чего надо? – спросил он, почесывая брюхо.

– Вещи забрать.

– Вот! Разумный пацан! – на плечо рухнула тяжеленная ладонь. – Правильно мыслишь!

Вещи Галина собирала сама и взгляд отводила, вздыхала, однако оправдываться не стала…

Любит?

Неправильно это… Разве можно любить такого урода?

…Они и вправду продержались три дня.

Человек следил. Одолжил бинокль и устроился на крыше соседнего дома… Благо дома стояли тесно, а на чердачной двери висел замок, с которым он управился быстро.

Три дня.

И чужак на кухне, на его месте, сидит, ест из его миски и спит с его женщиной. Метит… Женщина покорна и счастлива в этой покорности.