Май

Время репетиции пронеслось как миг. Когда ученик вышел за дверь, в нём продолжала гудеть и подрагивать каждая мышца, как после интенсивного бега, после которого нужно время, чтобы отдышаться и прийти в себя. Май почувствовал, что сегодня в нём что-то изменилось, теперь он на каплю стал другим.

В новом учебном году его положение ухудшилось. Май ощутил враждебность школьных стен, взгляды с издёвкой, дерзкие шуточки в спину. Ребята росли, менялись, новые интересы, новые потребности диктовали иное поведение. Май тоже подрос. Его внешность также менялась, и между ним и ровесниками развёрстывалась ещё большая пропасть недопонимания. Он ни в ком не нуждался, и это всех жутко раздражало. Белая ворона в стае серых волчков. Им захотелось попробовать этот любопытнейший экземпляр на вкус; ткнуть его, подковырнуть, поглядеть, взбунтуется ли, отразит ли нападение.

Май был в стороне от толпы и этим привлекал внимание. А ещё – своей молчаливостью, неребячьей задумчивостью, своей ухмылкой, появлявшейся на его лице в ответ на собственные мысли. Он был наблюдателем. Его большие, зоркие глаза всех рассматривали, всё подмечали, всех изучали. Он казался гордецом, влюблённым в себя. Не в его пользу играла и внешность. Май рос красивым парнем, но его красота была скорее женской: густые, слегка вьющиеся тёмные волосы, всегда стригшиеся с опозданием, из-за чего он вечно ходил обросшим; выразительные серо-зелёные, немного широко расставленные глаза, чуть вздёрнутый нос. Хорошо очерченный рот с сильно изогнутой верхней и полной нижней губой, с открытой улыбкой, придававшей его лицу привлекательность и миловидность. Иногда он застывал как изваяние, смотря в одну точку и блуждая мыслями где-то далеко. Его рот при этом приоткрывался, а в лице появлялась сосредоточенность и концентрация ума (он часто о чём-то размышлял). Роста он был обычного для своего возраста, не худой и не сбитый. По всем этим внешним признакам его считали жеманным и высокомерным. На самом же деле Май был закомплексованным интровертом, погружённым в свой фантазийный, тяжёлый, монументальный мир.

Пришёл момент, когда одноклассники его побили. Это случилось после уроков, на выходе из школы. Мальчишки скопом налетели на него, человек пять, повалили, и каждый паскудно, трусливо, на бегу, ударил ногой в живот, в спину, по голове. С тех пор его ещё не раз били и обзывали. Но били всегда гурьбой, по отдельности боялись, потому что Май мог дать отпор. И они чувствовали это. Он был не слабее остальных, но безучастен к их злобе, и это давало им индульгенцию продолжать эти беспощадные избиения. Иногда мальчик защищался, когда один или двое задир оставались без поддержки, но потом налетали остальные, и снова бестолковая стая терзала того, кто не был похож на них.

За осень таких драк случилось три. Ему испортили плеер, порвали куртку и оторвали лямку от рюкзака. Май никому не жаловался, но вынашивал план мщения. Внутри него всё кипело, клокотало. По ночам, вспоминая пережитое, он дрожал от злости, сжимая кулаки. В эти моменты уголки его губ поочерёдно дёргались от горькой ухмылки. Май снова закусывал кончик своего чёрного волоса и слюнявил его – глупая привычка, от которой он никак не мог избавиться.

Накануне осенних каникул предстояло родительское собрание, на котором впервые за всё время учёбы настоятельно попросили присутствовать кого-нибудь из родственников Мая. Он знал, к чему это приведёт: к скандалам, унижениям и, возможно, к запретам на книги, прогулки или, ещё хуже, на посещение музыкальной школы. Мама часто манипулировала любовью сына к музыке. Приходилось подчиняться из страха, что он больше не сможет играть. «Она обвинит меня в драках, скажет, что я во всём виноват, при всех будет отчитывать, а дома ещё неделю придётся выслушивать. Не хочу! – вертелось в его голове. – Не хочу!»

Май считал, что драки с ребятами – его личное дело, так называемый экзамен, аттестат зрелости. Он должен был пройти через это, не сломаться, научиться давать отпор и выйти победителем. Зачем мать? Она никогда не примет его сторону, не поймёт, насколько ему это важно. Был бы другой человек, способный всем объяснить, что эти драки – ерунда… Что он сам справится… Кто-то, кто поддержит и поймёт. И мысли плавно перетекли к Аслану. Но было безумием поверить, что азербайджанец может за него заступиться. И Май это с грустью понимал.

За день до намеченного собрания мать начала ворчать:

– Ты, наверное, думаешь, что мне делать нечего, кроме как по школам ходить? Что ты там натворил?

– Обычное школьное собрание, – ответил сын.

– Не вспомню, чтобы сюда хоть раз звонила твоя классная.

Мальчик пожал плечами.

– Я к Свете в школу никогда не ходила, проблем не знала. А ты как всегда… Выдумал, наверное, что-нибудь или двоек нахватал?.. А ну-ка, принеси дневник.

Май сходил за рюкзаком. Мама положила дневник на подоконник кухонного окна и при тусклом свете уходящего дня стала листать.

– Ничего не пойму, – бубнила она. – Ты что, пятёрочник? А ну, включи свет! Это вообще твой дневник? Когда ты успеваешь, болтаешься же всё время без дела? – Женщина посмотрела на сына, пытаясь уловить в его лице лукавство. – Ты же никогда не учишься… Так зачем меня вызывают?

– Не знаю, – ответил сын, утыкая глаза в пол. Ему претило врать. И чтобы не кривить душой, он предпочитал отмалчиваться.

– Тогда я не пойду. Что мне там делать? Народ пугать своей клюкой? У меня сын отличник, чего ещё они хотят от тебя? Надо же… отличник, дожила. Какие у меня дети умные.

При этих словах у мальчика вырвалась невольная улыбка. Он был готов вопить от радости и выскочить на улицу, нестись сломя голову с криками: «Мама не пойдёт! Свобода!» Но улыбка быстро улетучилась. На собрание всё равно кому-то придётся идти, иначе мама всё узнает. «Надо бежать за Асланом. А вдруг согласится? Если он сходит, если я скажу, что он мой отец, то всё успокоится. Он заступится. Кому какая разница, кто он мне», – рассуждал мальчик, завязывая шнурки на кроссовках. Судорожные мысли бегали в голове, от волнения и нетерпения тряслись руки, пальцы не слушались, дыхание перехватывало, мыслями он был уже далеко, на рынке, в палатке обожаемого друга.

«Лишь бы не отказал», – вертелось в голове. Как же он в него верил!

И Аслан не отказал. Он беззлобно посмеялся над глупой проблемой мальчугана:

– Скажи им, что дядя Аслан запрещает на тебя ругаться.

Азербайджанец сидел у палатки, откинувшись на спинку стула, со скрещенными на груди руками, широко расставив ноги, и весело посматривал на взволнованного подростка.

– Вы придёте? – Май умоляюще смотрел на своего спасителя.

– Приду! – вдруг резко выпрямившись, ответил Аслан и, поднявшись со стула, приобнял мальчишку.

Счастливый паренёк возвращался домой, окрылённый предстоящими событиями. Он знал, что Аслан его поддержит и всем докажет, что Май – не трус, что ему не нужна помощь классного руководителя, что на самом деле его не задирают и он не слабее остальных.

На следующий день в назначенный час Май топтался у входа в школу. Он нервничал, боясь, что Аслан забудет, или перепутает время, или, что ещё ужаснее, передумает вовсе. Ходил взад-вперёд по крыльцу, несколько раз сбегал вниз и снова поднимался по ступенькам наверх, часто выскакивал на тротуар, вглядываясь в дальнюю часть улицы, наматывал круги перед крыльцом. И наконец завидев знакомую фигуру, угомонился. К тому времени на третьем этаже школы, в маленьком кабинете, уже слышались голоса классного руководителя и присутствовавших родителей. Одна активная женщина постоянно выделялась из общего шума громким голосом, словами: «Нет… было-было…» – и фразами, которые непонятно к чему относились, потому что голос учителя был тихим, и нужно было как следует поднести ухо к двери, чтобы понять, о чём идёт речь. Изредка по классу прокатывались волнения, потом наступала тишина – и снова раздавался голос всё той же женщины. Аслан зашёл с мальчиком в самый разгар собрания.

– А вы кто? – вежливо спросила Ольга Юрьевна, глядя на вошедшего мужчину.

– Считайте меня отцом Мая, – заявил азербайджанец, скользнув по учителю усталым взглядом.

Все удивлённо посмотрели на вошедших. Повисла тишина. Аслан всегда одевался в чёрное: кожаная куртка, водолазка, штаны – всё было чёрным, и этот цвет в полной мере подчёркивал мрачность его образа.

– Хорошо, – неуверенно кивнула Ольга Юрьевна. – Тогда, пользуясь такой честью, перейдём к проблеме школьных побоев. Невиданная жестокость, которая повергла меня в шок. Ребята из соседних классов и из нашего в том числе избивают нашего ученика, отцом которого является… простите, как вас зовут?

– Аслан, – коротко представился азербайджанец, садясь за свободную парту.

– Это вопиющее и непростительное поведение ребят, которое требует участия директора, о чём я и собираюсь с ним в ближайшее время поговорить. Но предлагаю для начала обсудить проблему внутри нашей, так сказать, семьи. Подумать, как это можно исправить. О причинах драк мы поговорим чуть позже, расспросим мальчиков.

Набрав воздуха в грудь, Ольга Юрьевна продолжила:

– Мне доложили, что в избиении участвуют ученики нашего класса – Антон и Игорь.

Ребята, на которых был направлен взор учителя, дёрнулись и заелозили на стульях.

Далее продолжилось бурное обсуждение вопроса. Родители вышеупомянутых учеников вели себя несдержанно, пытаясь оправдать своих сыновей. Аслан всё это время молчал, подставив массивный кулак под подбородок; рукав его куртки задрался, обнажив широкое запястье с чёрными волосами. Он попеременно посматривал на говоривших родителей, сохраняя невозмутимость. Когда повисла пауза, Аслан, опустив кулак на парту, произнёс:

– Не вижу в этой ситуации ничего плохого. Я бы никого не наказывал, из школы не исключал. Пусть ребята разбираются сами. Моему пацану надо научиться стоять за себя, и это будет для него лучшая школа жизни.

– Ага! Вы, значит, ждёте, когда ему выбьют зуб или глаз, и тогда остальные будут отвечать? – спросила ошарашенная учительница с детской обидой в голосе.

– Я знаю только одно: чтобы стать мужчиной, парень должен пройти школу жизни, в том числе научиться драться. И для этого лучше всего подходят те условия, в которых ему предстоит жить. Подонков всегда хватает, но не всегда рядом будут родители, которые за него заступятся. Я уверен, что всё будет хорошо. Только им надо объяснить, что все последствия спросят с них. Дети должны учиться ответственности за каждый поступок. И если они так подло нападают на одного, значит, цена их храбрости, ответственности равна нулю. Значит, они трусы и подлецы, – с жёсткой убеждённостью произнёс Аслан, сжимая широкий кулак. – Таких никто не уважает, и придёт время, когда будут бить уже их.

По классу прокатилась волна возмущения. Май с восторгом смотрел на своего защитника, испытывая к нему безумную благодарность, теплоту и любовь.

После собрания Аслан потрепал юного друга по волосам. «Береги себя, но при этом воспитывай железную волю», – посоветовал он, печально улыбнувшись. В этой улыбке мальчик почувствовал начало перемен. Он прочёл в ней: «Я не всегда буду рядом, тебе пора взрослеть. Подходит время расставаться, научись быть сильным, учись держать удар».

И в последующие встречи с Асланом мальчик увидел, что они начинают отдаляться. Это было неизбежно, особенно при быстром взрослении парня, которого всё больше увлекала другая жизнь. В нём всколыхнулись гормоны, предвещавшие подростковый бунт – трамплин для взрослого плавания, в которое он должен был выйти с хорошей сноровкой, подготовленный и свободный от младенческой привязанности.

В последнею встречу Аслан был очень занят торговыми делами и не смог уделить своему гостю время, которого мальчик так страстно жаждал. И Май впервые почувствовал себя здесь лишним. Он ощутил обиду, подкравшуюся к сердцу. С этой же секунды его мир снова стал закрываться, застёгиваться до самого подбородка. Так долго взращиваемая сердечная привязанность порвалась. Как мало времени нужно, чтобы её потерять!

И Май ушёл, чувствуя, как горечь обиды подходит к горлу. Этот уход был естественным и, возможно, самым правильным решением, продиктованным самой жизнью. Аслан был ему дорог, он буквально наполнил сердце мальчика отцовской любовью, которую тот понесёт в жизнь. Расставание забрало из души Мая частичку теплоты и радости, которую ему дарил этот большой, суровый, могучий азербайджанец. Но так было нужно…

Глава 3

На какое-то время школьники оставили Мая в покое. Присутствие на собрании мнимого отца одноклассника охладило ребяческий пыл. В их глазах его образ, смелость и твёрдость передались образу мальчика, наполнив его такой же силой и уверенностью. Ребята будто затихли, выжидая другой поры, лучших времён. Создалось впечатление, что он их вовсе перестал интересовать. У подрастающего поколения случились новые увлечения, состоявшие в первых экспериментах с сигаретами и алкоголем.

Май так же стремительно взрослел, и всё чаще его мысли становились тревожными. В четырнадцать лет в его теле пробудилась новая сила, для которой не существовало преград и которую совершенно невозможно было обуздать. Она отбирала былое спокойствие и заставляла ещё активнее вертеть головой по сторонам. Новая страсть выходила на первый план – интерес к женскому телу. И поначалу даже сильное увлечение музыкой было неспособно его заглушить. В парне вспыхивал и разгорался внутренний огонь желаний. Сидя за школьной партой, Май издалека с похотью рассматривал молодые, ещё не сформировавшиеся девичьи фигуры одноклассниц. Ему казалось, что он желал каждую без разбора. Проходя по коридору мимо стаек этих пташек, боялся повернуть голову на их громкие трели и девчачьи смешки, но взгляд так и скользил по ним; он весь сжимался, словно был повинен в чём-то непристойном, ведь раньше он никогда не разглядывал девочек с таким вниманием. Они же в свою очередь смотрели на косившегося на них парня с интересом, находя его симпатичным, пусть и со странностями. И многим нравилась его отчуждённость, загадочность, которая помимо воли окружала его как ореол.

Маю не чурался того, что с ним происходило. Как и полагалось его натуре, он бросился в этот омут желаний с головой, отдаваясь новым фантазиям. Рассматривал журналы, ища в них откровения женского тела, смотрел фильмы, надеясь увидеть интимные сцены. Если во время таких сцен в комнате присутствовала мать, она переключала канал или начинала о чём-то очень громко разговаривать с сыном. Иногда её разбирал выдуманный приступ кашля, или она просто выключала телевизор. Сын не смел выражать недовольство, дабы не выдать своего интереса. Если же рядом была сестра, то стеснение испытывал сам подросток, он даже чувствовал, как красная краска заливает его щёки. Но соблазн был сильнее, и он досматривал щекотливую сцену до конца, напрягая глаза, чтобы не упустить ни единой детали. Потом убегал к себе в комнату, на что сестра ехидно ухмылялась, прекрасно понимая, что в этот момент творится в теле взрослеющего брата. «Вырос, индюк» – тихонько говорила она, посмеиваясь.

Ему было не чуждо рассматривать даже сестру. Он вдруг стал замечать её пышную, не слишком скрываемую от брата грудь, не всегда гладко выбритые, немного полноватые ноги. Ему хотелось нырнуть глазами глубже, но не было возможности. Однажды, когда Света принимала душ, он подставил стремянку к кухонной стене, куда из ванной комнаты выходило маленькое окошко. От волнения сильно стучало сердце, он чувствовал, что поступает подло, неправильно, что он ломает некую тонкую грань дозволенности. Нужно было остановиться и отвернуться. Но он забрался по лестнице выше и, вытянув голову, заглянул в запотевшее окно. Света стояла боком, её упитанная, широкая от плеча рука закрывала грудь, которая выглядывала лишь привычной бегущей вниз ложбинкой. Май отвернулся, почувствовав срамоту своего поступка, и на один день впал в хандру, ощущая свою беспомощность перед телесным вожделением.

Его отпускало только на занятиях по музыке, на репетициях, которые в редкие дни он продолжал посещать по доброте своего учителя. Май очень быстро всему учился, в нём потихоньку просыпалась любовь к музыкальному инструменту, и Олег, замечая успехи и страстное увлечение школьника, проникся им, видя в этом подростке незаурядные способности. Как учитель он хвалил своего смышлёного и, безусловно, талантливого ученика, с другой стороны, почти как любой творческий человек, испытывал обжигающее чувство ревности к тому ремеслу, которым владел сам. Внутреннее чутьё подсказывало, что перед ним не просто юный ученик, который, скорее всего, как и любой другой подросток, страдает юношеским максимализмом, переменчивым настроением, непомерными амбициями. Этот молчаливый и на первый взгляд скромный паренёк требует к себе самого пристального внимания. Нет, он не требует, он бессловесно притягивает к себе ответственное отношение и участие в своей судьбе. Будучи честным и душевно простым, Олег сдался перед скрытой страстной натурой этого парня. Он был готов дать ему больше, чем тот мог пожелать.