Джанан. Пленница тирана

– Хая, прошу! Умоляю, не выгоняй! Куда же я пойду? Пусть меня хотя бы домой отвезут! Или позволь позвонить отцу, он заберет меня!

– Некому забирать, – севшим голосом отвечает она.

– Что?

Я смотрю на нее расширившимися глазами.

– Твои родители мертвы.

– Нет, ты не поняла. – Я медленно качаю головой. – Я про своих тетю и дядю. Мои настоящие родители мертвы, биологические. Но те, которые меня воспита…

– Мертвы! – отрезает Хая, и у меня под ногами начинает качаться пол.

– Что? – сипло выдавливаю из себя. – Откуда ты?.. Кто?..

– Их убили, Амира.

Я оседаю на пол, потому что ноги совсем не держат. Осознания нет, как и веры в то, что моих родителей кто-то мог убить, но тело уже реагирует на эти вести. Это из-за меня? Я слышала, как Лутфия говорила Хае, что Валид разозлился, узнав о моем изнасиловании, потому что его можно было избежать, если бы папа выполнил обещание привести меня лично, данное Заиду. Так это Заид, получается, убил их? Выходит, папа хотел как лучше, а в итоге пострадал из-за меня? Я вцепляюсь в подол абаи так сильно, что ткань под побелевшими пальцами начинает трещать, и вою. Так громко и так сильно, насколько хватает дыхания и голоса. Из глаз совсем не бегут слезы, но голос… Мне кажется, я реву, словно раненный зверь. Мир вокруг кружится, трясется и гремит. Я чувствую на себе руки, слышу пытающиеся заткнуть меня голоса, кто-то произносит слова успокоения, но я не могу прийти в себя. Я как будто нырнула на глубину, где нет доступа ни кислороду, ни звукам. Они доносятся до меня приглушенным шумом, который булькает в моих ушах, но не несет в себе никакой информации. Я лишь чувствую, как адская боль разрывает грудную клетку и голову, которая, кажется, готова взорваться. Вою и вою, пока меня не покидают силы. Потом я просто проваливаюсь в тяжелый сон без сновидений.

Открываю глаза и отупело пялюсь в потолок. Вокруг меня тишина и темнота. Мне наплевать, где я и что дальше со мной будет. Вот теперь, когда потеряла последних близких людей, моя судьба совершенно не имеет значения. Я принимаю смерть родителей. До меня постепенно начинает доходить, что все это не страшный сон, а моя ужасающая реальность. По вискам стекают слезы, но я не всхлипываю и даже не рыдаю. Отчаяние, охватившее меня в первые мгновения после получения новости о смерти родителей, тоже забилось куда-то глубоко внутри. Я точно знаю, что еще не раз буду переживать это чувство. Уверена, еще не одна истерика случится со мной, когда буду вспоминать своих близких. Но сейчас… Организм как будто пытается заместить это чувство другими, на мой взгляд, более продуктивными. Например, ненавистью. К Заиду, Валиду, Шудже, Малиху и всему этому проклятому дому. И желанием отомстить. Каждому из них. С особой жестокостью. Все те часы, что я сверлю взглядом темный потолок, в голове крутятся мысли о том, какие чувства я буду испытывать, когда каждый из них будет умирать по моей воле. Слезы высыхают, боль притупляется, решимость крепнет. Я прихожу к выводу, что могу выжить, только если буду избавляться от врагов и стремиться к своей цели. На этом свете больше нет ни одного человека, который может защитить меня, поэтому я сама должна позаботиться о себе. И самый верный способ добиться этого результата – лечь в постель к мужчине, по чьему приказу была убита моя семья. И пускай у меня нет доказательств, но я также знаю, что у отца не было врагов, а Заид вполне мог отомстить ему за то, что я доехала не невинной. Но ведь он в этом не виноват! Думаю, мне просто нужно кого-то ненавидеть, чтобы не сойти с ума.

Теперь я не служанка. С этих пор я становлюсь пленницей тирана, который не погнушался лишить жизни людей только за то, что его проводник надругался над их дочкой. Мне больше некуда идти, поэтому я останусь, запертая в этих четырех роскошных стенах, чтобы вершить правосудие. Я убью каждого из причастных к этому, но сначала мне нужной найти в себе силы сыграть эту роль до конца. Только после этого я могу обрести покой и свободу.

Утро наступает слишком быстро, я даже не успеваю до конца продумать свой план и еще раз пережить горе. Дверь в комнату открывается, и по шагам я узнаю Хаю. Надо же, как за два месяца я научилась их различать.

– Давно проснулась? – спрашивает она, – ставя рядом с кроватью поднос.

– Давно, – отвечаю бесцветным хриплым голосом.

Хая присаживается на край кровати и гладит мою руку. Я едва сдерживаюсь, чтобы не одернуть ее, словно рискую обжечься. Теперь каждый, кто живет в этом доме, – мой враг. И я отомщу им, только пока они должны послужить инструментом в моих руках. И Хая станет моим самым верным союзником. Как же тяжело пересилить себя и не высказать все в лицо. Я не привыкла к этим закулисным играм, у нас в доме все строилось на честности и открытости. Но иногда обстоятельства вынуждают людей становиться теми, кем они не являются. Похоже, пришел и мой черед повзрослеть. Жаль только, что это случилось слишком быстро. Я не хотела, чтобы мое сердце начало покрываться толстой коркой в столь раннем возрасте, но мне не оставили выхода.

Я накрываю ладонь Хаи своей и немного сжимаю ее.

– Спасибо, – произношу шепотом.

– За что? – удивляется она.

– За то, что поддерживаешь меня.

Хая заносит вторую руку и убирает с моего лба прядь волос. Прикасается практически невесомо.

– Я потеряла свою семью, когда мне было десять. Отец господина Заида забрал меня к себе в дом и позволил служанкам воспитывать меня и учить всему. Потом, когда господин повзрослел и построил свой дом, он забрал меня к себе помощницей распорядительницы гарема. Я знаю, что значит лишиться семьи, Амира. Знаю, насколько важна поддержка в такой момент, и понимание, что ты не одна на целом свете. Я буду рядом.

– Спасибо, – повторяю я.

– Давай, девочка, нужно поесть.

– Я не голодна.

– Хотя бы кофе выпей и съешь что-нибудь из фруктов. Айла передала из кухни инжир и бананы. Сказала, тебе будет полезно.

– Ничего не хочу.

– Не упрямься.

– Что со мной дальше будет, Хая? – спрашиваю я, садясь, когда она протягивает мне чашку кофе.

– Пока не знаю, – со вздохом отвечает она. – Но Лутфия уговорила Шуджу пока оставить тебя в качестве служанки. По крайней мере, до того момента, пока ты не найдешь, куда идти, или Валид не найдет тебе мужа.

– Мужа? – Я прочищаю горло. – Не хочу мужа. Я хочу остаться здесь.

Хая кивает.

– Я прекрасно понимаю, но не знаю пока, как будет дальше. Инас просилась тебя проведать.

Я качаю головой.

– Не хочу пока никого видеть.

– Ладно, выздоравливай. Только знай: вход в покои господина тебе теперь заказан. Даже появляться рядом с ними не смей, – строго наказывает она. – Если покажешься ему на глаза, боюсь, беды не миновать.

Хая встает и идет к двери.

– Хая! – зову, и она оборачивается. – А что с Фаридой?

– Точно хочешь знать?

Киваю, хоть во мне нет ни грамма уверенности.

– Ее выгнали.

– Ну, это не самое страшное, – выдыхаю я.

Хая открывает рот, чтобы что-то еще сказать, но, пару секунд подумав, видимо, меняет свое решение и, кивнув, выходит за дверь.

Я отставляю кофе на поднос, падаю на спину и, повернувшись набок, закусываю уголок подушки. Меня снова накрывают отчаяние и боль. Я опять вою и рыдаю, пока не выбиваюсь из сил и не засыпаю.

Глава 11

Сколько боли может выдержать юное сердце? А сколько ненависти в себя вместить? Оказывается, этот орган легко растягивается под напором все нарастающей волны чувств. Они складываются в абстрактные узоры, подобные тем, которые можно увидеть в калейдоскопе, меняются, преломляются под действием света, составляя совсем новый рисунок. Примерно так я существую следующие несколько дней и за это время проживаю все стадии горя от смерти родителей. Долго не могу поверить в случившееся и прошу Хаю уточнить информацию, но, к сожалению, она ее подтверждает. Я торгуюсь, отрицаю и борюсь с собственным мозгом, чтобы не умереть от осознания того, что теперь у меня никого не осталось в целом мире. И в итоге наконец смиряюсь. Все страхи и нерешительность отходят на задний план. Видимо, горе что-то переключает внутри человека, потому что я вмиг лишаюсь наивности, как и веры в доброе и светлое. Превращаюсь в бесчувственную куклу, которая видит перед собой лишь цель, которой должна достигнуть. Не знаю, как устроено мое мышление, но я вдруг с удивлением открываю в себе коварство и жестокость. Это те чувства, которые станут моими проводниками. Именно они не дали мне умереть от разрыва сердца в эти темные дни.

Я надеваю платье цвета пыльной розы, с сожалением поглядывая на белый наряд. Время траура закончилось, но я бы с радостью и дальше носила этот цвет. Наверное, всю оставшуюся жизнь, как напоминание о моей великой утрате.

Зацепив шелу, я подхожу к шкатулке и открываю ее. На красном бархате лежат несколько одинаковых бутылочек с одними и теми же духами. Впервые отец заказал их на мое четырнадцатилетие. Над изготовлением работал один из самых знаменитых парфюмеров страны. Это эксклюзивный аромат, права на использование которого выкупил мой дядя. Сказал, что это стоило ему сущие копейки, но я в это не верю. Так дядя показывал мне свою любовь. Он не умел говорить о своих чувствах, но выражал их подарками и вниманием, и сейчас я особенно сильно ценю каждый из прожитых нами моментов. Наношу духи на сгиб локтя и на шею. Подношу руку к лицу и, прикрыв глаза, вдыхаю. Нежный, тонкий аромат со свежими нотками. Такой изысканный и легкий, словно не человек его создавал, а сама природа соткала из морского бриза и фруктов. Закупориваю флакон и прячу его за манжету платья. Сегодня духи станут моим секретным оружием.

Закрыв шкатулку, я обвожу комнату тоскливым взглядом. Вечером мне придется вернуться уже в общую. Ужасно не хочется, но таковы порядки: жить в отдельной позволено только фавориткам господина, а я даже не являюсь частью гарема.

Перенеся свои вещи на прежнее место, я поправляю свою постель и подвязываю тюль между моим и соседним матрасом. Единственные детали, которые дают хоть какое-то ощущение одиночества в общей комнате, – это тюль и низкая резная перегородка между спальными местами. Вздыхаю. Мне нужно быстрее воплощать в жизнь свои планы, иначе я рискую так и остаться в одной комнате с другими служанками.