Эскорт. Опасные связи

– Перевалочный?

– Да. Отсюда девушек увозят в сексуальное рабство. Здесь их распределяют, отсеивают, кто куда попадет, после чего вывозят.

– О, господи, – выдыхаю. – Мы хоть в Штатах?

– Понятия не имею. Меня, как и тебя, привезли после инъекции.

– Пить хочется, – хриплю я.

– Скоро принесут воду. Потерпи. А пока помолчи немного, тебе надо прийти в себя.

Кивнув, я замолкаю, но чем сильнее проясняется сознание, тем быстрее приходит осмысление. В груди бьется паника, поднимаясь все выше. Захватывает виски стучащими молотками, а сердце срывается на неровный, скоростной ритм. Меня охватывает такое отчаяние, что становится плохо.

Подскакиваю на дрожащие ноги и снова бросаюсь к решетке. Долблю по ней и хрипло кричу. Горло дерет сухость. В него будто песка насыпали. Но я не намерена сдаваться! У меня есть возможности, связи! Я слишком известная в определенных кругах личность, чтобы мое исчезновение не заметили.

Вскрикиваю, когда передо мной, словно из под земли, вырастает массивная мужская фигура. Он бьет чем-то железным по решетке, и в ушах появляется такой звон, что они начинают даже болеть. Я прищуриваюсь, кривлюсь и закрываю руками чувствительные раковины.

– Чего разоралась?! – рявкает мужик.

Моя соседка по камере бросается к решетке и берет из руки мужика железную кружку. Жадно припадает к ней губами и пьет. Я сглатываю, глядя на вторую кружку, которую он держит. Тяну руку, но он отводит свою, не давая мне кружку.

– Я хочу пить, – хриплю жалобно.

– А я хочу, чтобы ты заткнулась и перестала верещать, как свинья, – с сильным акцентом цедит он. – Будешь бунтовать, останешься без еды и воды.

– У меня есть деньги. Много денег, – быстро бормочу практически шепотом. – Миллионы. Я отдам их тебе, только помоги мне вернуться домой. У меня богатый муж, и я сама тоже богата. Я тебя озолочу. Зачем я тебе? Порченный товар. Меня не трахали разве что в уши, – несу всякую чушь, только бы переубедить его, потому что не знаю, на что именно он среагирует. – Вам же девственницы нужны, правда? Я давно не девственница. Если бы ты только знал, со сколькими мужиками я спала. И вообще. Я заплачу. Столько, сколько скажешь, только помоги.

Он цедит слово “шармута” и бросает на пол кружку с водой. Я с ужасом наблюдаю, как жидкость из нее выплескивается на каменный пол. Присаживаюсь и, схватив кружку, подтягиваю ее к решетке. Подношу ко рту и пытаюсь попить, но она практически пуста. В ней осталось воды буквально на пол глотка. Хнычу и запрокидываю кружку выше, чтобы добыть из нее еще хотя бы каплю живительной влаги. Мужик хмыкает, а потом забирает кружки и выходит из тюрьмы.

Осев на пол, я всхлипываю, а моя подруга по несчастью снова хватает меня за руку и помогает переместиться на матрас

– Не трать силы на сопротивление. Сейчас ты ничего не сможешь сделать, береги силы. Может, позже у нас появится хоть какой-то призрачный шанс на спасение, но сейчас его нет. Зачем ты попыталась уговорить его? Потратила силы, еще и воды лишилась.

– Я должна была, – шепчу, вытирая слезы. – Не могу смириться с этим кошмаром. Это как дурной сон или съемки фильма.

– Ты – эскортница. Наверняка и не такое видела. И ты все еще веришь в розовых единорогов?

– Нет. Просто не могу поверить, что это случилось именно со мной.

– Погоди паниковать. Может, твой муж начнет искать тебя?

– Не начнет, – с горечью отвечаю я, качая головой. – Он даже член свой отыскать не всегда может.

Облизываю лопнувшую губу, чувствуя металлический вкус крови. Меня снова начинает тошнить, и я ложусь на грязный матрас, подложив руку под голову. Закрываю глаза, плавая в ужасных ощущениях и панике, которая волна за волной окатывает мое тело. Постепенно, убаюканная этим ощущениями, я выключаюсь, не до конца понимая, проваливаюсь в сон или в бред. Но долгожданная темнота, накрывающая меня с головой, дает небольшую передышку от ужасов пережитого.

Глава 5

Лиана

– Просыпайся! – рявкает кто-то мне в лицо, и сразу за этим криком следует пощечина, от которой мое и так саднящее лицо взрывается болью. Краем сознания я отмечаю, что в этот раз ко мне обратились уже с другим акцентом. Резким, с проговариванием каждой буквы. Это не арабы. Это… о, боже, русские! Я знаю русский!

– Помоги, – произношу на ломаном русском, садясь на матрасе. – Помоги, я заплачу. Много. Спаси меня.

– Заткнись, тварь, – выплевывает мужик на родном языке. – Жрите!

С этими словами он выходит из камеры и, бряцнув замком, уходит. Я перевожу взгляд на девушку, сидящую на своем матрасе за тусклым лучом света. Кажется, на улице начинает темнеть. Сколько я проспала?

– Ешь, – говорит она, а я перевожу взгляд на железную миску. Подавшись немного вперед, кривлюсь от того, что вижу. Меня начинает тошнить при виде еды. – Ешь, иначе будешь голодать до завтра. Еда раз в день, вода – дважды.

– А ты, похоже, давно здесь.

– На два дня дольше, чем ты. Ешь.

Подтянув к себе миску, брезгливо морщусь, поднося ее к лицу. Чувствую запах несвежего хлеба. Зажимаю между пальцами кусок сыра и нюхаю его. К счастью, хотя бы он не протух. Аккуратно откусываю крохотный кусочек, и рот тут же наполняется слюной. Сладковатый вкус чеддара буквально взрывает мои вкусовые рецепторы, и я прикрываю глаза. Откусываю еще и с наслаждением медленно жую.

– Тебя как зовут? – спрашивает моя соседка.

– Лиана.

– Я – Брук, – говорит она, прожевывая.

Подтянув к себе кружку с водой, делаю два жадных глотка, смачивая горло. Когда в прошлый раз принесли воду, она казалась вкуснее. Но когда у тебя жажда, ты не сильно разбираешь вкус, просто хочешь напиться.

– Как ты оказалась здесь, Брук? – спрашиваю соседку, потому что жевать этот мерзкий кисловатый хлеб в тишине подобно пытке.

– Так же, наверное, как и ты. Имела неосторожность поделиться с одним из гостей шейха Аль-Джалила тем, что на яхте присутствовал сенатор Джонсон. Как только с моего пьяного языка слетели эти слова, я поняла, как сильно облажалась. Через полчаса была без сознания, а после очнулась уже здесь.

– Что будем делать? – спрашиваю шепотом, проглатывая очередной приступ паники, подкативший к горлу.

– А что мы сделаем? Пока мы взаперти, даже дергаться бессмысленно.

– Черт подери, – выдыхаю и делаю еще глоток воды. Откусываю крохотный кусочек сыра, растягивая удовольствие и перебивая сладковатым привкусом кислый вкус мерзкого хлеба. – У меня денег столько, что с их помощью можно было бы накормить всех голодающих в мире. А толку, если я не могу никак использовать их ради своего спасения?

– Я тоже не бедствую. Но, кажется, этих мудаков не интересуют деньги. Думаю, они и сами довольно обеспеченные, раз позволяют себе безнаказанно похищать людей.

Мы проводим в этом аду еще примерно сутки. Мучительные, ужасные сутки, когда хочется просто умереть. Туалетом нам служит старое ржавое ведро, которое, естественно, никто не выносит. От вони в камере постоянно мутит, но голова уже не кружится. Утром мы с Брук медитируем на луч света с улицы, а в обед опять поглощаем отвратительную еду, которая теперь кажется божественно вкусной. Мой желудок довольно урчит, когда я забрасываю в рот последний кусочек сыра.

– Интересно, как долго нас еще продержат здесь? – задает Брук вопрос, на который ни у одной из нас нет ответа.

Зато он есть у наших охранников. Ночью, когда в камеру проникает только тусклый лунный свет, замки лязгают, и через несколько секунд решетка нашей камеры распахивается. Мы с Брук одновременно садимся на матрасах. Я жмусь спиной к холодной стене и, вытаращив глаза, пялюсь на вход. Сердце подскакивает к горлу, я сглатываю, и оно повторяет кульбит.

– Выходим! – рявкает тот русский, что приносил нам еду. – По одной!

– Что он говорит? – спрашивает Брук, косясь на мужика.

– Говорит, чтобы мы по одной выходили, – перевожу тихо.

– Быстро! – орет он так, что я вздрагиваю и подскакиваю на ноги.