– Не хочу просыпаться! – тоже убрал руки от моей спины и уронил вдоль тела.
Я последний раз осторожно поцеловала его в горячие обветренные губы, боясь, что если он сейчас неправильно истолкует мой поцелуй, то уже ни он, ни я не сможем удержаться и остановиться. Он судорожно вздохнул все так же, не открывая глаз.
Я мигом скатилась с него и натянула спальник по самый нос, оставив снаружи одни глаза. Он открыл один глаз, покосился на меня, улыбнулся и снова, как тогда, чмокнул меня в лоб:
– Никакой неловкости! – И моментально погрузился в сон. Железный мужик!
Я затаилась у него под мышкой и еще долго не могла унять колотящееся сердце, вспоминая вкус его губ и тепло его тела. Я почти решила вылезти из своего спальника-«кокона» и повторить эксперимент, но внезапно перед глазами снова возникла яркая улыбка Леши Чагина, и сердце снова сделало кульбит, и в животе как будто что-то сжалось в комок, и я решила не искушать судьбу.
Днем Паша вел себя как ни в чем не бывало, и даже Алина перестала пожирать меня и его глазами, очевидно, решив, что мы и сами разберемся в наших отношениях. Гоша тоже пытался разгадать, что происходит между нами, на берегу держался поблизости от меня, но напрямую ни о чем спросить не отваживался, как, впрочем, и открыто ухаживать за мной.
На Кубани в один из солнечных дней Адмирал велел строить туристическую баню, и я с удивлением разглядывала сложенную в сторонке от лагеря «печь» из огромных булыжников, в которой полдня полыхал костер. Потом над этой каменной пирамидой поставили тент, надрали где-то поблизости пихтовых веников и залезли париться. Сначала мужчины: долго хлестались, фыркали и ухали, а потом с кровожадными воплями бросались в ледяную реку. Потом женщины, включая меня, парились возле раскаленных камней, окутанные клубами горячего пара, брызгая на «печь» вениками из ведра с водой. Потом, распаренные и разгоряченные, окунались с визгом в «купель», огороженную на берегу реки крупными валунами, чтобы не сносило течением.
Когда Адмирал наконец дал команду разбирать лагерь и катамараны, я почти с сожалением покидала этот горный край. Я побродила напоследок по берегу, залезла на небольшую горку и полюбовалась с высоты окрестностями, чтобы еще раз вдохнуть, запомнить, впитать в себя эти ощущения из странного, чужого мне, но, как оказалось, вовсе не враждебного мира.
В автобусе мы с Пашей забрались в самый дальний уголок, на задние сиденья, заваленные рюкзаками и тюками, и там половину дороги я безмятежно дрыхла на его груди, не обращая внимания на тряску, гул голосов, затекшую перекошенную шею. Паша тоже спал, привалившись головой к своему рюкзаку, и когда автобус подпрыгивал особенно сильно, рефлекторно прижимал меня к себе, а потом, не просыпаясь, трогательно поправлял мою голову и продолжал похрапывать. Народ, как обычно, умудрялся на ходу бурно радоваться жизни, пьянствовал остатками водки и купленной в придорожном кафе закусью, пел под две гитары, выскакивал на зеленые стоянки и радовался возвращению домой.
Когда наполовину опустевший автобус подвез меня к моему дому, Павел вышел меня проводить, таща одной рукой за лямки мой похудевший и полегчавший рюкзак. Он поднялся со мной на пятый этаж, остановился возле моей двери и долго молча меня обнимал, явно не собираясь ничего говорить на прощание, напрашиваться на чай и так далее. И когда он уже выпустил меня из своей медвежьей хватки и привычно чмокнул в самую макушку, я готова была расплакаться и сама повиснуть у него на шее.
Дверь моей квартиры внезапно распахнулась, и на пороге возник Алексей.
Павел молча отступил на шаг, они несколько секунд прожигали друг друга глазами, потом, как мне показалось, напряжение спало, так и не заискрив, и они одновременно протянули и пожали друг другу руки. Сейчас один из них напоминал медведя, поднявшегося на дыбы, а другой – большого тощего и взъерошенного кота.
– Смотри-ка ты, живой, – улыбнулся мне Павел одними губами, – а ты плакала.
Я вымученно улыбнулась в ответ, помахала ему рукой, он кивнул нам с Алексеем, сбежал со ступенек и исчез из моей жизни.
Глава 21
Алексей отступил вглубь квартиры, пропуская меня с моим рюкзаком.
Он подпирал плечом стену в прихожей, держал руки в карманах джинсов и молчал. Я вспомнила свой сон, внутренне усмехнулась тому, какой он там был радостный и возбужденный и каким чужим кажется здесь, сейчас, в реальности.
Я с грохотом выпустила из рук рюкзак, обошла его, подошла вплотную к Алексею, осторожно развернула его спиной к стене и поцеловала в губы. Для этого мне пришлось встать на цыпочки и притянуть к себе его голову.
Он не сопротивлялся, но первые пару секунд пришибленно молчал и не шевелился, потом наконец ответил на мой поцелуй, взяв меня обеими руками за шею, и стал точно таким же, как в моем сне: прижал меня к себе и, целуя куда придется, шумно вдыхал запах дыма и горной сырости, которым пропахли мои волосы.
– Ты почему здесь? Ты разве не в больнице?
– Я не мог пропустить твое возвращение.
– Он тут уже три дня ошивается! – наябедничал невесть откуда появившийся домовой, которого я тоже готова была расцеловать.
Я покосилась на его довольную лохматую морду, и он пояснил:
– Ну а чего, он приполз, я не мог его не впустить. Подыхать ему, что ли, на лестнице.
Чагин не выглядел совсем уж подыхающим: ну чуть похудевший, ну слегка побледневший, заросший щетиной, как тот же Паша, только что вернувшийся из похода. Я провела рукой по его груди, где, по моим воспоминаниям, была рана от бандитской пули, и ощутила под футболкой то ли бинты, то ли пластырь. Он прижал свою ладонь к этому месту и болезненно поморщился.
Я ткнулась лицом в его плечо, обхватила его обеими руками за талию и принялась сопеть, вспомнив, каким оставила его тут, возле двери, на лестнице, и как потом Павел сообщил мне, что он жив.
– Ты правда по мне плакала? – подозрительно довольным голосом спросил Чагин.
Я стукнула его кулаком по плечу, и он теперь уже сам поцеловал меня совсем не братским поцелуем. За своей спиной я услышала довольное хихиканье Тролля.
Я приняла душ, почувствовала себя цивилизованным человеком. Алексей хозяйничал на моей собственной кухне и принимал меня как дорогого гостя: поставил чайник, вынул из холодильника каким-то чудом оказавшиеся там съестные припасы: ветчину, сыр, пачку сливок. От моего придирчивого взгляда, правда, не укрылось, что на ногах он еще держался с трудом и иногда его заметно пошатывало. Но когда я заикнулась, что неплохо бы ему вернуться в больницу, он так выразительно на меня посмотрел, что я почти подавилась бутербродом.
Домовой, сидя за моей спиной на спинке стула, как попугай на жердочке, непрерывно бубнил мне в ухо свои бесценные наблюдения:
– Пришел, знаешь, как у Пушкина: и ослабел, и лег. И лежит два дня, ничего не жрет. Я думал: ну молодец, щас помрет тут, один раз я его вытащил, можно сказать, с того света, когда он мне тут площадку кровищей залил.
Я с набитым ртом покосилась себе за плечо, готовая снова подавиться бутербродом. Домовой продолжал как ни в чем не бывало:
– Да, знаешь ли, фонтан я перекрыл ему, чтобы он совсем тут кровью не истек. Я уже со счета сбился, сколько раз я вот этими самыми руками ему тут жизнь спасал! Ты спроси у него при случае, у него хобби что ли такое – помирать в моей квартире?
Я не выдержала и кашлянула, замаскировав вырвавшийся смешок.
– И лежит! – продолжал возмущаться домовой. – Ну и я ему жратвы принес из холодильника, которую он сам же и припер, умничка!
Я уже вовсю давилась бутербродом, не в силах справиться с эмоциями, и даже начала бить себя кулаком по груди, когда представила, как рядом с Лешей откуда ни возьмись появилась еда.
– Ты знаешь, – тем временем сообщил мне Алексей, – у тебя тут или барабашка завелся, или я немного того, глючил после наркоза… – Он задумчиво поскреб свою макушку.
Недожеванный бутерброд чуть не вывалился у меня изо рта, и я таки поспешно его заглотила и запила чаем от греха подальше.
Домовой тоже заткнулся, и теперь мы с ним оба пялились на Лешу, не зная, как реагировать.
Я еще раз нервно сглотнула и поинтересовалась:
– С чего ты взял?
– Я, конечно, был немного не в себе, но я точно помню, что не клал себе на подушку кусок хлеба. Да и знаешь, шорохи какие-то подозрительные, и мерещится мне что-то иногда… Не замечала?
Я энергично покрутила головой, не готовая вот так сразу вываливать ему все скелеты из своих шкафов.
– А что с нашим делом? – поинтересовалась я, чтобы переменить направление разговора, да и интересовала меня эта тема куда больше, чем хозяйничающий в моей квартире домовой, который поспешил скрыться с глаз, как только речь зашла о нем.
– А все, мы почти закрыли дело. Твой Закидонский всех сдал.
Я эффектно уронила челюсть, и довольный моим выражением лица Алексей вкратце мне все рассказал. Ну то есть рассказывал он то, что знал, остальное, чего он не знал, додумывала и вспоминала я сама или подсказывал Тролль. Картина получалась такая.
Тролль был трейдером. Когда я открыла ему неограниченный доступ в интернет, он пустился, можно сказать, во все тяжкие. Его милые шуточки с сайтами знакомств и говносрачами на разных форумах оказались детским лепетом и вершиной такого огромного айсберга, что сейчас, слушая лешин рассказ, я с трудом представляла себе истинные масштабы тролльей деятельности.
Нелегальные покерные сайты, тотализаторы, ставки, игра на бирже, на Форексе – это было только начало. Параллельно он влез в секретный чат игроков и не просто расшифровал, но и исказил информацию, которой они там обменивались, в ус не дуя и не особо рассчитывая на то, что кто-то может использовать эту информацию. Оказывается, это были инсайдерские сведения о предстоящих повышениях на бирже, нелегальный слив которых мог одних обогатить, а других разорить, если ими правильно воспользоваться.
Тролль разорять никого не стал, но деньжат себе поднял. Ему удалось на чистом везении и практически вслепую (по его словам, конечно) огрести несколько миллионов рублей и так замести следы всякими оффшорными махинациями, что даже УБЭП не смогло ничего на него нарыть. Однако бизнес-воротилы, у которых Тролль таскал нужные сведения, просекли недополученную прибыль, перетряхнули всю цепочку передачи данных и обнаружили утечку сведений к Закидонскому. А поскольку следы Закидонского привели к моему компьютеру, приключения начались у меня.
Тролль снова появился у меня за плечом и с удовольствием слушал лешин рассказ, изредка вставляя свои едкие комментарии.