Мое бессмертие

Мое бессмертие
Екатерина Прохорова

Любовь и волшебство #1
Ирма Хант – ведьма, тайна рождения которой долгое время остается нераскрытой. Отчаянно пытается быть человеком, убить в себе все нечеловеческое. Сильно и бездумно влюбляется в человека, но ведьмы, наблюдающие за ней, угрозами пытаются изолировать ведьму от человеческого мира. В результате большой схватки ведьмы понимают, что Ирма гораздо сильнее, чем они. Она – наследница силы их главной прародительницы Дафны. Ирма скрывается в большом городе, где живет ее любовь, но инстинкты проявляются все с большой силой. Контролировать их она уже не может. Ирма рассказывает все возлюбленному и уезжает в свой отдаленный поселок Аян. Там ее находят ведьмы и знакомят со своим бытом. В это время Ирма понимает, что беременна. Ведьмы готовы убить ребенка ради общей тайны, хоть и сомневаются, что Ирма сможет его выносить. Ведьма готова бежать. Ее находит возлюбленный. Он готов принять ее нечеловеческую сущность. Но как он отнесется к ее беременности?

Екатерина Прохорова

Мое бессмертие

Часть 1. Тайна моего рождения

Прошло много десятилетий с момента начала моей истории. Рассказать о ней, с моей стороны, конечно слишком рискованно, и даже слишком откровенно. Но теперь мне все равно, и я, наверное, готова к эмоциям и осуждениям чужих незнакомых мне людей.

Сколько я себя помню – я всегда была «не такой», другой. Окружающий мир воспринимала через призму своего, только мне понятного виденья. Хотя понятным оно мне было далеко не всегда. Познала я себя не сразу, по кусочкам. Словно мозаику, соединяла воедино все чувства, эмоции, качества своей души и тела. Что со мной происходит? Кто я? Зачем я? Даже теперь, прожив не одну сотню лет, я не могу до конца ответить на эти вопросы.

Родилась я в небольшом поселке Аян, что в Хабаровском крае. В одном из самых отдаленных северных районов России. Про такие места говорят «забытые богом», но именно в таких местах ощущаешь наибольшее единение с божественной силой. Поселок расположен на берегу природной бухты Охотского моря. В то время там проживало чуть более 900-ста человек. Поселок был основан в 1843 году, Русско – Американской компанией, которая рассматривала его в качестве пункта нового тракта. Новый пункт должен был связать Якутск с охотским побережьем, с целью перевозки груза. С открытием тракта появилась торговля, которая очень хорошо стала развиваться, но после продажи Аляски и прекращения деятельности Русско – Американской компании значение поселка упало. Основной доход местным жителям приносила добыча полезных ископаемых, животноводство и рыболовство. Уникальные девственные леса, чистое неприступное бушующее море, большое количество заповедников, холодная северная красота – делают это место неповторимым и единственным на земле. Если тебя там еще не было, тогда ты еще не разговаривал с Богом.

На момент моего рождения моя мать работала единственным в поселке акушером – гинекологом, но даже для нее это стало неожиданностью. Было шесть месяцев беременности, когда отошли воды. По прошествии времени, рассказывая мне об этом, она призналась, что тогда даже она не верила, что я выживу. Врачи «из большого города» говорили, что шансов у меня нет, учитывая тяжелые болезни матери во время беременности, но она так и не решилась сделать аборт. На календаре 28 января, суровая снежная зима. Бабушка Вера, помогавшая маме, тихо шепчет ей: – Она – не жилец. Готовься, родная, к похоронам, а я сбегаю за «верующим».

В нашем поселке не было церкви и батюшки. Если нужно было кого – то отпеть, приглашали человека, который знал все молитвы, часто ездил в соседний поселок, в церковь и соблюдал все посты. В нашем поселке таким человеком был дед Степан. Но, несмотря на то, что Степан ждал под дверями, чтобы по крестить меня и тут же отпеть, я дышала. Каждая струя воздуха, наполнявшая мои легкие, вонзалась в мое тело, заставляла кровь наполняться молекулами живительного воздуха, поднимая мою крошечную грудную клетку против ее воли. Но, несмотря на все старания высших сил и моего уставшего организма – жизнь все равно уходила из моего естества, через кровоточащую рану на месте пуповины. Кровь, так с трудом наполненная кислородом, никак не хотела останавливаться, и жизнь все равно медленно, но верно, покидала меня.

Когда – то давно Степан окончил медицинское училище «в большом городе», когда он и сам уже не помнил. Так что в некотором смысле он тоже имел отдаленное отношение к медицине.

Робкими неслышными шагами Степан вошел в комнату. Он, только вышел из запоя и его щетина, свидетельствовала о том, что запой длился не один день. Но когда дело касалось его долга, он чудесным образом трезвел и уже через минуту, с серьезным выражением лица, нахмурив одну бровь, делал свою «тяжелую» работу. Интересно, что жителей поселка никак не смущало такая биполярность их «верующего», даже наоборот, никто не хотел выполнять его обязанности.

Войдя в комнату, Степан остановился у порога, снял свои тяжелые сапоги и несмелыми шагами подошел к моей люльке, будто боясь увидеть то, что не сможет преодолеть. Он долго всматривался своими большими, почти, что черными глазами, с густыми длинными ресницами, в маленькое тельце, завернутое в когда – то белоснежные простыни, а теперь от крови ставшими красными. Затем медленно, тяжело дыша, повернулся к матери, сидевшей на кровати и аккуратно сел возле нее. Безмолвным взором он оглядывал комнату, будто надеясь увидеть где – ни будь ответ на свой вопрос: Что делать? Или на худой конец надежду, витавшую в воздухе и которой уже практически не осталось. Возле двери стоял большой, громоздкий шкаф черно – коричневого цвета, обшарпанный от времени, по углам и всем своим видом показывающий свою очень долгую жизнь и потому привилегию по отношению к остальным предметам мебели. За шкафом возле стены стояла большая кованая кровать, выделявшаяся своей величавостью и особенным стилем. Возле окна находился круглый деревянный стол, украшенный самодельной вытканной белой скатертью с большими бордовыми цветами. Под столом скромно спрятались три деревянные табуретки. За столом, возле стены, стоял комод, сделанный из дерева в коричневом цвете, но по сравнению со шкафом, имеющий не такую долгую историю и более современный дизайн. За комодом стояла большая русская печь, выложенная из красного кирпича и имеющая также камин, в котором сияло пламя. Горение сопровождалось потрескиванием, всхлипыванием дровишек. Трескание было слышно по всей комнате и создавалось ощущение, как будто и нет меня, так как я находилась в бессознательном состоянии. Помолчав немного, Степан сказал:

– Прости Софья, но я не знаю чем тебе помочь. Природу не обманешь, не хочет она, что бы твоя дочка жила. Может, если бы больница рядом хорошая была. У нас в больнице ничего современного нет, да ты же сама врач, ты же все знаешь. На самолете не добраться – снежная буря.

Тогда моя мать упала на колени и сквозь слезы, протягивая руки, стала умолять:

– Степан! Прошу тебя, помоги! У меня же никого, кроме моей доченьки нет! Заклинаю тебя! Сделай что-нибудь! Между людей давно слухи ходят, что ты, кровь животных добываешь и эксперименты с нею проводишь! Я всю жизнь валяться в ногах у тебя буду!

Степан, будучи человеком бесстрашным, привыкшим ко всему, заплакал. Было что-то жуткое в этой картине – широкоплечий коренастый, с большим ростом человек, плачет от беспомощности возле люльки маленького ребенка, греющего свое маленькое бессознательное тельце возле камина; возле груды камней, которые дают тепло, так необходимое и помогают даже больше, чем люди.

Степан вытер большой ладонью слезы и произнес:

– Я попробую что – ни будь, сделать, но особо не надейся.

Мама покорно опустила голову и уже не плакала, а только молчала. Степан встал, подошел к порогу, обул свои высокие сапоги и вышел. Мама поднялась с колен, чуть дыша, подошла к моей люльке и облегченно вздохнула – я еще дышала. В комнате было тихо, только потрескивание сухого дерева нарушало тишину да еще шепот бабушки Веры в соседней комнате. Эта добрая женщина была для мамы и подругой, и помощницей и просто палочкой – выручалочкой на все случаи жизни. Так случилось, что родители матери рано ушли в лучший мир, поэтому бабушку Веру я по праву называла своей бабушкой. Мы для нее тоже были единственной «семьей». У нее не было ни мужа, ни детей. Вот и сейчас она очень сильно переживала за меня и за маму. Сидела в соседней комнате перед иконой и, глотая слезы, просила у Бога за меня. Вскоре в дверях появился Степан с небольшим пакетиком в руках. Теперь его взгляд не был таким растерянным и абстрактным. Почему – то при взгляде на него у моей мамы сразу появилась уверенность в том, что он мне обязательно поможет. Зайдя в комнату и раздевшись, он попросил маму выйти. Это ее сильно насторожило, но она не сопротивлялась, потому что была готова сейчас на все. Что тогда происходило в комнате, многие годы оставалось загадкой. Степан категорически отказывался об этом говорить и все чаще впадал в состояние забытья. Тогда, той ночью, он действительно «вылечил» меня. К утру пупочная рана затянулась и я уже открывала глаза. Мама и бабушка Вера никак не могли поверить в чудо. Они все время, поочередно проверяли меня и не переставали благодарить Бога. На следующее утро, буря прекратилась и к нам вылетел самолет. На борту было все необходимое для перевозки тяжелых новорожденных, но мне вообще не требовалось никакой помощи. После обследования в Хабаровской больнице, врачи сказали, что со мной все в порядке, но из – за маленького веса я должна остаться у них на неделю, а выписали нас уже через пару дней, так как я очень быстро набрала норму. Вот такие воспоминания она рассказала мне через много – много лет, когда все очевидное и невероятное уже не кажется таким невозможным и страшным.

Мое сознание сформировалось ближе к годам пяти. Примерно с пятилетнего возраста я стала осознавать свою принадлежность к своему физическому облику и запоминать некоторые моменты из своей жизни. Я не считала себя особенным ребенком. Просто изначально мое мировоззрение было другим, отличным от других детей и даже взрослых. Сначала окружающие люди с любопытством и некоторой опаской наблюдали за мной, но так как поселок у нас не большой, обособленный от внешнего мира, все живут рядом всю жизнь – все ко мне быстро привыкли. Мы жили вдвоем – я и мама. Про отца мама никогда не говорила, а я и не спрашивала. Понимала, если его нет, значит, так нужно. Знала только, что он исследователь. Приезжал в наш поселок в составе экспедиции; исследовать наши уникальные места. Познакомился с мамой, пожил некоторое время, а потом сказал, что ему пора уезжать к жене и детям. Когда уехал, мама поняла, что беременна. Одной с ребенком оставаться было страшно. Из – за переживаний много болела, но меня сберегла.

Жили мы на окраине поселка, возле самого леса, у подножия не больших, с густой растительностью, возвышенностей.

Через несколько лет после моего рождения, мама сделала капитальный ремонт дома. Просто как – то вечером я нарисовала дом, в котором хотела бы жить и мама решила, что моя мечта должна обязательно осуществиться. Теперь вместо старого темного мрачного дома стоял небольшой сочный сказочный домик. Он красиво вписывался в пейзаж зеленого моря листвы, благодаря своему насыщенному бордовому цвету. Дом был деревянный с маленькими белыми окошками и большой верандой, тоже белого цвета. Несмотря на суровый климат, в теплое время года на веранде буйствовала растительность с большими яркими цветами. На веранде стоял белый маленький деревянный столик, с белыми небольшими скамеечками, сделанными также из дерева, и обязательно кресло – качалка. На ней очень любила качаться бабушка Вера, пока мама заваривала чай из шиповника и гибискуса с медом и капельками лимона. Крыша дома была покрыта красной черепицей, что, несомненно, придавало дому еще более волшебный привлекательный вид. Я росла достаточно замкнутым ребенком. Из тех немногочисленных сверстников, что росли вместе со мной – компании мне не нашлось. До шести лет мои воспоминания теряются в шорохе листьев, звоне капель дождя, в белом ковре снега, по которому даже звери боялись ступать, дабы не нарушить целостность картины.

Часть 2. Мое противоречивое детство

В первый класс я пошла вместе со своими сверстниками, с которыми иногда встречалась, поэтому никого дискомфорта у меня не было. Никто меня не рассматривал и не спрашивал о том, почему я так выгляжу. В моем классе было десять человек. Среди них я выделялась лишь бледной белой кожей и черными, как смоль, прямыми волосами. Мои ногти всегда были заклеены белой плотной лентой, почему, я не знала и воспринимала это как должное. Мама не хотела говорить на эту тему и все время обещала рассказать попозже. Забегая вперед, скажу, что потом ее объяснения мне не понадобились, я сама, методом исследований и ошибок, понемногу раскрывала свои особенности и отличия. После недели обучения к нам пришла учительница. Зайдя в дом, она поздоровалась и дружелюбно улыбнулась. Лично мама с ней знакома не была, но слышала о ней много положительных отзывов. Моя первая учительница была худенькой светловолосой женщиной около сорока лет. Вышла замуж за местного и решила здесь остаться. Любила вязаные вещи и носила их практически всегда. Вот и тогда на ней была коричневая юбка до колена, серенькая тоненькая кофточка, поверх которой была надета толстая вязаная кофта темно – серого цвета. Волосы гладко причесаны и собраны на затылке. Мама проводила ее в комнату, предложила сесть на диван. Елена Сергеевна села и начала молча, нетороплива, осматривать комнату, пока мама готовила чай. В эту комнату – гостиную – мы приглашали всех немногочисленных гостей, которые заходили к нам. В углу стоял большой мягкий диван, напротив него, в другом углу, возле окна находился стеллаж с многочисленными фотографиями «мама очень меня любила и хотела запечатлеть каждый момент моей жизни» и сувенирами. Возле стеллажа, напротив дивана, находился большой телевизор, а по сторонам висели полочки с книгами. Ее взгляд зацепился лишь за пальму, которая стояла в углу, возле дивана. Да, это было странно, в наших краях растить пальму, но она чувствовала себя отлично и хорошо росла. Тут вошла мама с подносом в руках. Всех гостей она всегда угощала чаем и пирожками с яблоком и корицей.

– Вы хотели поговорить о моей доченьке? – спросила мама.

– Да, Софья… – возникла неловкая пауза.

– Можно просто Софья – тут же выручила мама.

– Да, конечно. Ваша дочка замечательная, очень хорошая. Вы не замечали, что она немножко отличается от других детей?

Мама нахмурилась, а учительница продолжала:

– Ирма серьезная, вдумчивая, рассудительная не по годам. У нее прекрасная память, даже очень. Она знает намного больше, чем ее одноклассники. Программу первого, второго и даже третьего класса она уже знает! Ей нечего делать в первом классе! Если вы хотите, я напишу заявление в административный округ о переводе ее в третий класс, но должна вас предупредить, что за ней будут пристально наблюдать и предлагать тестовые задания, потому что такие способные дети встречаются крайне редко.

– Нет! Нет! Нет! – замахала руками мама. Она вскочила с дивана, была взбудоражена и взволнована. – Я не хочу, чтобы за ней наблюдали, испытывали или еще что – ни будь! Нам совершенно это не нужно!

– Вы уверены?

– Абсолютно!

– Тогда я могу предложить индивидуальные занятия. По мере возможности я буду давать упражнения, соответствующие ее умственному развитию.

Мама немного помолчала, а потом неуверенно кивнула головой.

– Хорошо – сказала педагог и добавила. – Ирмочка у вас очень красивая, необыкновенно красивая. Я таких девочек еще не видела.

Я не присутствовала при том разговоре, но слышала каждое слово. Я находилась в соседней комнате, в маминой спальне. В этой комнате, как и во всем доме, интерьер тоже изменился, осталось лишь большая кровать и теплая уютная печь с камином. По всей комнате были расставлены кадки с цветами – мама их очень любила. В углу стоял небольшой коричневый шкаф, а возле него комод такого же цвета. На стенах висели полочки с мамиными личными вещами и книгами. Я вспоминаю, что уже тогда я не хотела рассказывать матери о том, что все прекрасно слышала, потому что уже на тот момент понимала, что все слышать через стену, наверное, странно.

После ее ухода мама еще долго сидела в задумчивости. Потом пришла бабушка Вера. Мама попросила меня пойти в свою комнату, но любопытство заставило меня остаться. Вера и мама пошли в мамину спальню, заперлись там и долго о чем – то разговаривали. Мне очень хотелось услышать, о чем они говорили. Я чувствовала, что для меня это важно. Я выбежала из дома и подошла к окну. Мне не нужно было прислушиваться и напрягать слух. Я и так прекрасно все слышала.

– Она просто другая, баб Вера! – воскликнула мама.

– Да, поэтому – то и страшно – ответила пожилая женщина.

Бабушке Вере было за восемьдесят, а сколько точно она категорически не хотела говорить. Она была из того поколения, которому не просто принять и понять новое, непонятное, другое. Она боялась не знакомого и не знала, как на это реагировать. Не смотря, на свой возраст, выглядела она хорошо, была довольно подвижна, хоть и полновата. А ее голубые, обрамленные глубокими морщинами глаза, всегда отражали свет и доброту. Вот и сейчас, бабушка Вера говорила о страхе, хотя глаза были как всегда спокойными и добрыми.

– Посмотри на Ирмочку – продолжала бабушка, – у нее белая бледная кожа, волосы выросли до пояса и больше не растут, глаза – в них лучше не смотреть – утонешь. А когда она болела в последний раз? Ты помнишь, когда она вообще болела, Софья?

Мама задумалась и покачала головой.

– Нет, она вообще никогда не болела. У нее ведь даже соплей не было!

– Вот… – протянула бабушка Вера.

После этого мама встала и подошла к окну. Я побежала в дом. Без оглядки вбежала по лестнице на второй этаж и закрылась в своей комнате. Как такого – го второго этажа у нас не было, была лишь небольшая комната, с косым потолком под крышей. До ремонта там был чердак, но после ремонта комната стала настолько привлекательной, что мама решила сделать из нее мою комнату. Свою комнату я очень любила. В ней было все, что мне нужно. Все помещение было в розово – голубых тонах. Очень мило для девочки, но только мало соответствовало моему характеру. Кровать, комод, шкаф и мой письменный стол были розового цвета. Оттенок розового был бледным, разбавленным – поэтому не раздражал глаза. Покрывало на кровати и мягкий пушистый ковер были голубого цвета. Вокруг было много мягких игрушек, кукол и статуэток диких зверей. Из всего этого многообразия мне больше всего нравились фигурки диких животных. Мама это знала и каждый раз, при вылете в ближайшие города, привозила мне копии всяких зверушек. С куклами я не игралась. Для меня это было слишком просто и неинтересно.

Подойдя к большому зеркалу, я остановилась. Я долго стояла перед ним и себя рассматривала. Руки, грудь, ноги действительно были белого, почти мраморного цвета. На них практически не были заметны вены. Волосы я и правда давно не стригла. Губы имели насыщенный красный цвет. Ногти… ногти всегда обмотаны белой лентой. Тут открылась дверь и вошла мама. У мамы была трудная однообразная жизнь. После школы улетела в Хабаровск, учиться. На последнем курсе ее изнасиловали. Она долго не могла оправиться, но все – же окончила медицинский университет. Прилетела домой, к родителям. Стала работать акушером – гинекологом, но проблемы со здоровьем, после того страшного кошмара, только усугубились. На фоне этого бабушка стала болеть и вскоре умерла от сердечного приступа. Дедушка не выдержал разлуку с любимым человеком и тоже вскоре умер от инфаркта. Мама осталась одна. Через некоторое время она познакомилась с моим отцом, который приехал в составе научно – исследовательской экспедиции. К сожалению, ничего хорошего из этой встречи не вышло. Из – за всех проблем беременность протекала тяжело и роды начались раньше положенного срока. Как ты уже знаешь, родилась я дома. Была зима, метель; вертолет прилетел только через два дня. За эти два дня произошло настоящее чудо. Тогда мама ничего не сказала врачам, о чем ни разу в жизни не пожалела. Несмотря на все проблемы, мама осталась красивой высокой женщиной. Длинные русые волосы всегда были причесаны и собраны в «конский хвост». Красивые славянские черты лица подчеркивали, едва появившиеся морщинки, которые только украшали ее безупречное аккуратное лицо. Ей, высокой и стройной – необычайно шли платья. Даже отсутствие рядом сильного плеча не сказалось на ее женственности.

– Малыш. Ты не спишь? – спросила мама.