Выйти замуж – не напасть

Сказать, что мой муж был неуправляемым монстром – нельзя. В его отсутствие я иногда проглядывала истории женщин в интернете, застрявших в таком же токсичном браке, что и я. Некоторые истории были настолько ужасны, настолько безысходны, что я невольно задумывалась о том, что у меня всё не так уж и плохо. Слава не распускает бездумно руки, он, вообще, безумно боится вида крови. Не швыряет меня об стены из-за мелкой провинности, не орёт благим матом и не угрожает убийством. Нет, убить он меня не хочет. Ему, напротив, необходимо, чтобы я была жива и здорова. И присутствовала рядом с ним именно в ту минуту, в которую ему это необходимо. Или уходила, когда мешаю. Ему нужно контролировать каждый мой шаг, каждую мою мысль и стремление. Ему нужна тень, а не жена. Послушная и покорная. И этой самой покорности он добивался любой ценой. А когда я пробовала сопротивляться, постоять за себя, начинал давить меня морально. И только если понимал, что ему не удаётся добиться результата, прибегал к физическим мерам.

Этого я и боялась больше всего. Слава довольно быстро обнаружил мою слабость. Лишь единожды он в гневе схватил меня за горло и сдавил, не слишком сильно, но в моих глазах в этот момент, видимо, отразился такой ужас и такая паника, просто от того, что я почувствовала нехватку воздуха, что ничего другого для моего наказания ему придумывать не пришлось. Не знаю, что со мной творилось в эти моменты. Зная себя, я понимала, что вряд ли позволю себя избивать. Я начну сопротивляться, наверное, смогу дать сдачи. По крайней мере, прошлая я это точно бы сделала. Но когда муж хватал меня за горло большой, сильной ладонью, силы меня покидали. Я не знала, как бороться с ним в этот момент, боялась шевельнуться, боялась, что он меня задушит. Эта смерть казалась мне самой ужасной. Когда твоё горло безжалостно сжимают, будто выдавливая из тебя жизнь, тебе не хватает воздуха, в глазах предательски темнеет, а в груди начинается пожар. А над тобой в этот момент стоит человек, большой и сильный, и наблюдает за тем, как из тебя по капле уходит жизнь, последние силы покидают. У тебя от слабости подгибаются колени, ты невольно оседаешь, и от этого его хватка становится лишь сильнее, и ты превращаешься в послушную куклу в его руках. Именно этого эффекта Слава и добивался. Чтобы я стала послушной, перестала противиться, и не смела спорить. Подсознательно я понимала, что он разожмёт пальцы, и я останусь жива и почти невредима, но эти секунды, самые страшные, заставляли меня замирать от ужаса даже тогда, когда мужа не было рядом. Заставляли меня оглядываться, и бояться, что я сделаю что-то не то, он как-то узнает, и последует наказание.

Временами, если Слава сильно злился и мог не рассчитать свою силу, на моей шее оставались следы от его пальцев. В такие дни мне либо запрещалось выходить из дома, либо приходилось надевать одежду с высоким воротом. В моём гардеробе появились водолазки, которые я с детства терпеть не могла, и куча всяких шарфиков и платочков. Когда муж видел меня с шелковым шарфом на шее, неизменно говорил, что мне очень идёт. При этом в его голосе не было ни намёка на сарказм, и я его за это ненавидела. А его мама, по сути, единственный человек, с которым я общалась помимо супруга, даже если и замечала синяки и кровоподтёки на моей шее, видела следы слёз и переживаний на моём лице, делала вид, что ничего не происходит. И ещё усерднее принималась рассказывать мне о том, как мне в жизни повезло. Что Слава пошёл на то, чтобы взять в жёны такую, как я. Необразованную, малоимущую, практически невоспитанную приезжую девку. И я должна быть им обоим безмерно благодарна за ту жизнь, за те тепличные условия, которые мне создали. Когда мне ни о чём не нужно беспокоиться, лишь любить мужа, которого просто невозможно не любить. А я, во время этих проникновенных речей, смотрела на свекровь и гадала: догадывается ли она, какого монстра воспитала? И откуда, вообще, в людях берётся желание морально уничтожать другого человека?

А, самое главное, почему я позволяю так поступать с собой?

Я никогда не была жертвой. Ни в какой ситуации. Моё детство и юность можно назвать счастливыми, наполненными яркими, как мне казалось, событиями. Да, я выросла, можно сказать, что в нужде. Но почему-то никогда об этом не задумывалась. До зрелого юношеского возраста точно. Просто потому, что у меня всё всегда было в порядке. Не хватало денег, но хватало всего остального. Чувств, эмоций, любви, событий.

Родилась я в небольшом районном городке Нижегородской области. Самая настоящая провинция, со своими бытовыми устоями, размеренным образом жизни и скукой во взгляде окружающих меня людей. Скукой от того, что в их взрослой жизни практически ничего интересного не происходило. Работа, дом, дети. Люди копили на холодильники, телевизоры, особо везучие на автомобили средней ценовой категории. В городе игрались свадьбы, справлялись юбилеи. В центре нашего городка было целых три ресторана, все как один больше напоминающее кафе, а то и столовые, немного облагороженные. Но провинциальные жители, не видевшие ничего лучшего, были вполне довольны сервисом и обслуживанием. Когда-то в центре работало казино и бильярдная, и это были самые злачные и заманчивые места, но затем казино закрыли, и ночная жизнь городка заметно потухла. Но я в этом городе росла, и всё это казалось мне привычным и нормальным, достаточным для интересной жизни.

Семья у нас была совсем маленькая. Мы с мамой жили вдвоём. В маленькой двухкомнатной квартирке в спальном районе, у нас была небогатая, но вполне приятная жизнь. Когда никто никого не мучил, ни своим плохим настроением, ни слегка нетрезвым состоянием. К сожалению, жизнь в таких маленьких городках, обусловлена частой алкогольной зависимостью некоторых его жителей, особенно это относится к мужской части населения. Вокруг было множество семей с алкогольными проблемами. Мамины подруги в большей своей части приходили к нам жаловаться на супругов, а некоторые и на подросших сыновей. И завидовали тому, что мы с мамой живём спокойно, без шумящих и чего-то требующих мужчин. Хотя, если разобраться, чему завидовали? Что мой отец бросил мою маму, едва мне исполнилось два года? И с тех пор я его не видела, он даже алименты не платил. Просто забыл о нас, уехав из нашего городка в другой, похожий, но находящийся за двести километров. Единственная удача, что квартира, в которой они проживали, принадлежала маме, доставшись ей по наследству, и поэтому, особой потери от отъезда главы нашей семьи, мы не ощутили. По крайней мере, я точно. Когда достаточно подросла, я уже не помнила и не думала о том, что у меня, как у всех, должен быть папа. Кажется, даже вопросов маме по этому поводу никогда не задавала. Не было его и не было. И маму, опечаленную данным фактом, я не помню. К моменту моего взросления, она развод пережила и зажила дальше, спокойно. Правда, замуж больше не вышла, и даже поклонников, появляющихся в нашем доме хотя бы изредка, я тоже не припомню. А ведь моя мама была симпатичной, миловидной женщиной со спокойным характером. Однажды я всё же спросила её, почему она больше не захотела выйти замуж, а мама лишь пожала плечами и сказала:

– Не за кого.

Получается, что все свои лучшие годы мама посвятила мне. Работала на ткацкой фабрике, единственном масштабном предприятии в нашем городке, зарабатывала немного, приходилось экономить и выкраивать на какие-то нужные вещи или обновки для меня. И я сейчас, порой вспоминая свои детские и юношеские годы, начинаю ругать себя за то, что временами просила её купить что-то, без чего вполне могла обойтись. Но мне хотелось, очень хотелось. Новые джинсы, сумку или в кино. Мама почти никогда не отказывала, старалась, выкручивалась. Наверное, экономила на себе или занимала у знакомых небольшие суммы денег.

Я очень себя за это ругаю, но исправить уже ничего не могу.

Росла я с убеждением, что я красавица. Не знаю, кто мне эту мысль в голову вложил, но я почему-то всегда знала, что я красивая. С раннего детства любила наряжаться, крутиться перед зеркалом, разглядывая свои голубые глаза и длинные светлые волосы. Я любила улыбаться, и всегда была активной. Всегда была достаточно уверенной в себе. Наверное, с этой уверенностью наперевес я и отправилась в первый класс, где быстренько объяснила одноклассникам, как ко мне нужно относиться. Я милая, добрая, замечательная и очень красивая девочка. Именно такого отношения к себе и жду, заслуженного. Конечно, с таким настроем особо милой я точно не была, а уж нежной, доброй и всепрощающей точно. Но, как выяснилось, мальчикам любого возраста моя доброта была ни к чему. Начиная с третьего класса, меня провожали домой, носили за мной портфели и давали списывать домашку. Нет, училась я неплохо, звёзд с неба не хватала, но школьная программа не казалась мне сложной. Просто порой мне было некогда вникать в домашние задания. Я занималась, кажется, в половине доступных кружков, примыкающего к школе Дворца творчества юных. В начальных классах я рисовала и что-то там плела, а став постарше пошла в самодеятельность. Я и танцевала, и пела, и играла в каких-то постановках, участвовала во всех школьных мероприятиях. Ничего удивительного, что в школе я была звездой. К тому же, росла, на самом деле, красивой девочкой. Со мной все хотели дружить, и все хотели мне помочь. И в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет мне казалось, что вся моя жизнь пройдёт в этом водовороте признания моих заслуг. И внешних, и творческих. Я любила ходить в школу, когда я была школьницей, у меня всё получалось. Мама не могла позволить себе отправлять меня на конкурсы в Нижний Новгород, покупать мне новые и дорогостоящие наряды, но это мне совсем не мешало. Я и без финансовых вливаний в меня была самой красивой и самой талантливой девочкой в школе. Я лучезарно улыбалась, я готова была отозваться на любую просьбу педагогов, не боялась сцены и имела отличную память. С лёгкостью заучивала длинные тексты, и смело отправлялась отстаивать честь школы на любые отчётные мероприятия и конкурсы.

А потом детство неожиданно закончилось. В один день я осознала, что я учусь в одиннадцатом классе, осталось всего несколько месяцев, и школьная пора закончится. А что делать дальше – я просто не представляю. Мои одноклассники, которые не «звездили», не улыбались со сцены, не пели и не танцевали, уже некоторое время тихо зубрили, собираясь поступать кто куда. В ВУЗы, в техникумы, кто-то собирался перебраться в Нижний Новгород, а пара человек готовы были рискнуть и замахнуться на поступление и жизнь в Москве. А у меня в голове вместо дальнейшей учёбы был выпускной концерт, который мы готовили к этому дню.

А дальше что?

В то время я встречалась с мальчиком. Звали его Андрюшка, и у его папы в нашем городе было несколько продуктовых магазинчиков. Они жили в двухэтажном коттедже в черте города, его отец ездил на «Ауди» семи лет от роду, и их семья в нашем городе считалась зажиточной. Андрюшка был задорным, лёгким, улыбчивым парнем, обожающим спортивные костюмы. Мы составляли с ним довольно гармоничную пару. Я красивая, весёлая, привлекающая внимание, он большой, сильный и смелый. К тому же, ему выдавали достаточно карманных денег для того, чтобы он мог сводить меня в кино или в кафе. И с его родителями у меня были хорошие отношения, меня принимали в их доме, и я почему-то была уверена, что после того, как мы с Андреем окончим одиннадцатый класс, последует какое-то продолжение. Наверное, я думала об этом потому, что ничего другого мне в голову не приходило. Мама тоже, наблюдая наши отношения, пыталась намекнуть, точнее, узнать, не собираемся ли мы пожениться. Даже вздохнула как-то и посетовала:

– Было бы неплохо… пристроить тебя.

– Что значит, пристроить, мама? – удивилась я. И тут же встала в позу, уперев руки в бока и вздёрнув нос к верху. – Ещё неизвестно, кто к кому пристроился.

Наверное, мама всерьёз рассчитывала, что мы с Андрюшкой поженимся, и ей не нужно будет беспокоиться на мой счёт. На то, что я поступлю куда-то учиться, она не надеялась. А я теперь, спустя годы, не понимаю почему. Ведь мама ни разу даже не заговорила со мной на эту тему, притом, что у меня были весьма неплохие оценки, я вполне могла попробовать поступить на бюджет хотя бы среднестатистического педагогического вуза. Но разговоры на эту тему у нас в доме не велись. Я пела, танцевала, играла роли в школьных спектаклях, а потом это всё просто закончилось. И к своему огромному удивлению, я узнала, что мой Андрюшка, вскоре после выпускных экзаменов отправляется в Санкт-Петербург к тётке, будет поступать там, и, вероятнее всего, останется там жить, учиться и работать. Это был первый раз в моей жизни, когда я всерьёз растерялась, и мне искренне захотелось воскликнуть:

– А как же я?

Меня в его плане не было. Ни на каких ролях.

Наше столь нелепое расставание с Андреем стало для меня первым разочарованием в жизни. И дело было даже не в том, что расстаются влюблённые. Как раз слёз, истерик и заламывания рук по этому поводу у нас не было. Но Андрей уезжал в свою будущую жизнь, а я не понимала, как он может взять и бросить меня. Меня! Я ведь красавица, я ведь яркая, его солнышко, как он меня называл. И вдруг меня в один день взяли и отодвинули в сторону, за ненадобностью. Как куклу.

Это был первый звоночек. Откровенный намёк на то, чтобы я остановилась и задумалась. Но я его проигнорировала, потому что была переполнена обидой. Оказалось, что меня не любили, что я не такая замечательная, не такая неповторимая, что меня можно оставить позади, и уйти не обернувшись. Звоночек превратился в набат, бухал у меня над ухом, а я строптиво отмахивалась от этого звука.

– Что теперь будешь делать? – спросила меня мама. Она выглядела грустной и озабоченной.

Я же равнодушно пожала плечами.

– Что-нибудь интересное. Не пропаду.

Вот только оказалось, что мои детские и юношеские представления о взрослой жизни в маленьком, провинциальном городе, несколько отличались от реальности. Андрей уехал, едва отгуляли выпускной. И в те дни я ещё чувствовала себя занятой и нужной, а потом осталась совершенно не у дел. Все друзья и знакомые были заняты подготовкой к вступительным экзаменам, кто-то собирался уезжать, кто-то зубрил дома, а кто поступать не собирался, устраивались на работу. А я почувствовала настоящую растерянность. Вдруг выяснилось, что все мои таланты к танцам, вокалу и сцене никому не нужны. Я предприняла попытку поступить на хореографическое отделение педагогического ВУЗа в областном центре, но с наскока мне этого сделать не удалось. Не так велики оказались мои таланты. Очередная неудача ещё больше меня расстроила, я несколько дней невесело раздумывала о том, что же со мной не так, без конца подходила к зеркалу и смотрела на себя. Оттуда на меня смотрела тонкая, звонкая блондинка с голубыми глазами и красивой улыбкой. У которой во взрослой жизни ничего не складывалось.

– Может, мне в Москву поехать? – задала я маме вполне гипотетический вопрос. Потому что с таким настроем, как у меня, покорять столицу не отправляются. Особого желания и стремления у меня к этому не было, лишь тоска по поводу того, что у меня всё складывается не так, как у всех. Неудачно как-то.

Мама посмотрела на меня, будто примериваясь, затем обречённо махнула рукой.

– Кто тебя там ждёт, в Москве этой? – вздохнула она. – Отправляйся работать. А через год будешь поступать, готовься.

Это показалось планом. Настоящим планом на будущее. Ведь ещё не всё потеряно. Я, на самом деле, могу поступить в институт через год, отучусь, получу высшее образование, и с ним у меня всё наладится. Ведь так? К этому все стремятся. Перееду жить в большой город, буду учиться, работать, стану по-настоящему взрослой и успешной. В голове я всё себе детально обрисовала, представила и была довольна той жизнью, что меня ждёт. Той жизнью, которая ещё не началась, но, наверняка, наступит. А пока покручусь здесь, в своём городке, подкоплю денег, устроюсь на работу, отдохну от уроков и экзаменов.

Особого выбора вакансий в нашем городке не было. Либо отправляться вслед за мамой на швейную фабрику, что она мне строго запретила, вдруг заявив, что я с этой фабрики никогда не выберусь, стоит на ней только оказаться. Либо устроиться в один из магазинов продавцом. Что я и сделала. И мне даже повезло, получилось найти работу в одном из крупных магазинов косметики и бытовой химии. Меня взяли туда за внешние данные, этот факт даже не скрывался, чтобы я радовала глаз покупателей стройной фигуркой и красивой улыбкой. А я сочла это везением. Откладывала с зарплаты деньги на свою будущую жизнь в областном центре, и ждала новостей от бывшего возлюбленного. Честно, я почему-то была уверена, что пройдёт месяц-другой, Андрей по мне соскучится, и обязательно позвонит и позовёт к себе, хотя бы в гости. Но Андрюшка пропал с концами. Однажды в нашем магазине я встретилась с его мамой, но та лишь вежливо поздоровалась со мной и больше ничего не сказала. Ни о сыне, ни обо мне не спросила, будто я была чужой, малознакомой девчонкой, и она не принимала меня у себя в доме много раз на правах девушки её сына. Наша с ней встреча заставила меня в очередной раз задуматься о том, что в жизни всё совсем не так, как я думала. Что, наверное, я слишком долго позволяла себе быть беспечным ребёнком и не задумываться о важном. Слишком много пела, танцевала и порхала по жизни. Как та стрекоза из басни. Лето красное пропела, оглянуться не успела… Это про меня.

В тот первый год после школы у меня ещё были определённые планы. Я собиралась сделать то, и то, собиралась поехать туда-то и туда-то, и была уверена, что у меня непременно всё получится. А потом заболела мама. Как-то неожиданно, негаданно всё случилось. Она стала себя хуже чувствовать, жила от больничного до больничного. Но храбрилась и пыталась меня заверить в том, что это временное, что всё будет хорошо, она поправится. Я поначалу верила. Как верил бы любой, чей близкий человек начинал болеть. Ведь всегда стараешься верить в лучшее. А потом, вместо того, чтобы пойти на поправку, мама оказалась на инвалидности, ей пришлось оставить работу. Она осела дома, несчастная и бесконечно плохо себя чувствующая. Ей требовалась операция, и в нашем городе её делать отказывались. Такие проблемы с сердечно-сосудистой системой в районных клиниках не лечили. А уж тем более, не оперировали.

– Нужно везти её в Нижний Новгород, – говорили мне врачи. – А ещё лучше в Москву.

– В Москву?

Медики разводили руками.

– На операцию в Нижнем Новгороде сможете получить квоту, весной её прооперируют. А для лечения в Москве вам, конечно, нужны будут деньги. Они у вас есть?

Я лишь качала головой.

– Нет.

Мне даже сумму не озвучивали, а я не спрашивала. Знала, что таких денег нам попросту не найти.

– Тогда вставайте на очередь, – посоветовали нам. – Ждите вызова.

Как оказалось, самое страшное – это ждать. Ждать, наблюдая за тем, как близкий человек с каждым днём гаснет и слабеет. В тот год, когда мама болела, я и осознала, насколько же я беспомощна. Выяснилось, что все проблемы, с которыми я сталкивалась до своих двадцати лет, решала за меня мама. А я ничем ей не помогала.

– Ты совершенно не знаешь жизни, Маша, – сказала мне однажды тётка, мамина двоюродная сестра. А я, вместо того, чтобы возмущённо фыркнуть, как делала раньше, с ней согласилась.

О каких институтах и поступлениях я могла тогда думать? Я забыла обо всем, чувствовала себя настолько беспомощной, что хоть кричи. Но кричать было нельзя. И вместо крика и слёз, я отправилась искать ещё одну работу. Во время маминой болезни, деньги казались спасением. Думалось, что вот заработаю я достаточно, и она тут же чудесным образом выздоровеет. И весь этот кошмар закончится. Ведь кошмар состоял в том, что я осознала, что кроме мамы у меня больше никого в целом свете нет. Какие-то дальние родственники, дядьки, тётки, двоюродные и троюродные братья и сестры, с которыми я не виделась месяцами, а то и годами. И никому из них до меня нет никакого дела, как и мне до них, по сути. И если я лишусь мамы, то останусь одна на целом свете. Никому ненужная, никто обо мне не побеспокоится. Даже о том, поела ли я, спала ли достаточно, во сколько вернулась домой… В юности меня так раздражали эти вопросы, я требовала, чтобы меня перестали контролировать, а потом ужасно испугалась, что лишаюсь этого.

Я устроилась певицей в ночной ресторан в центре нашего города. Ресторан был с претензией на шик, но, по сути, являлся усовершенствованной кафешкой с грузинской кухней и живой музыкой по выходным. С певицами, как и с хорошими ресторанами, в нашем городишке было туго, поэтому, услышав через знакомых, что хозяева ищут новую певчую птичку, после того, как их прежний королёк ушёл в декрет, я поспешила туда, и достаточно легко прошла конкурсный отбор. Отбор был так себе, если честно, кроме меня ещё две девушки, которые точно не тянули по внешним данным, а во мне сошлось всё. На работу меня приняли, я должна была трудиться три вечера в неделю, с пятницы по воскресенье, с определённым репертуаром. Ресторан принадлежал грузинской семье, довольно многочисленной, и я, если честно, поначалу переживала, все знакомые меня запугивали последствиями и сексуальными преследованиями, но, как оказалось, у хозяина заведения, добротно сложенного мужчины лет сорока, была весьма требовательная и характерная жена. Она часто появлялась в заведении, и следила за всем бдительным взором. И за мной в том числе. Конечно, её пристальный, требовательный взгляд и отношение к моей персоне несколько напрягало, но зато никто из её родственников мужского пола ко мне не приближался ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Боялись её реакции. И муж, в том числе. И со временем я успокоилась, даже порадовалась её пристрастному отношению.

Конечно, особо гордиться такой работой не получалось. Тем более, живя в маленьком городе, где все друг друга через вторые-третьи руки знали. Знакомые начали посматривать на меня с намёком, родственники задавать неудобные вопросы, и каждый раз оправдываться мне вскоре надоело. Деньги, которые я зарабатывала пением в ресторане, позволяли нам с мамой жить, по крайней мере, не сводя со скрипом концы с концами. А ещё понемногу, но откладывать. К тому же, это только пристрастным наблюдателям со стороны казалось, что я там зарабатываю баснословные суммы. А откуда им было взяться? В ресторан приходили среднестатистические жители нашего города, ну, может, чуть лучше зарабатывающие, чем остальные. К тому же, я пела на сцене, а не ходила между столами и подвыпившими весёлыми людьми, чтобы они могли совать мне в карман чаевые в благодарность. Так что, в основном, я получала только то, что согласны мне были платить хозяева. За три дня в неделю – это была небольшая сумма. Но позволяющая купить продукты, оплатить маме лекарства и купить что-то из одежды.

Так прошёл год, потом второй. Жизнь текла монотонно, но как-то незаметно. Между одной работой, второй, домом и больницами. Поступать я, конечно же, не поехала. Разве я могла оставить маму? Она чувствовала себя плохо, слабой и безвольной, и практически не выходила из дома. Мы жили мыслями об операции, на которую следовало выехать в Нижний Новгород после вызова. И на это тоже требовались деньги. Чтобы в один день собраться и поехать, возможно, прибегнув в транспортировке больного к услугам специалистов. Состояние мамы меня совсем не радовало, а время шло, но ничего не происходило.

Однажды мне взгрустнулось, помимо работы и дома, в моей жизни ничего не осталось, и я по старой памяти набрала номер Андрюшки. Своего прежнего, так хорошо знакомого Андрюшки, которого за два года видела лишь раз, когда он приехал навестить родителей. Не знаю, чего я ждала от нашей с ним встречи, особых пламенных чувств, увидев друг друга, мы оба, как оказалось, не испытали, да и расставание наше прошло без особого трагизма. Мне было куда больше обидно, чем больно или печально. Но выходило так, что мои с ним отношения, были самым светлым пятном в моей жизни, о чём было приятно и интересно вспоминать. А потом я будто потонула в болоте, из которого выбраться никак не могу. И набрала номер своей первой любви. Кажется, Андрей обрадовался моему звонку, правда, после того, как удивился. Я оказалась голосом из прошлого, и это опять же показалось обидным. Мне хотелось с кем-то поговорить, услышать какие-то слова поддержки, но у Андрея было столько своих новостей, его жизнь в Петербурге била ключом, и вышло так, что я около получаса выслушивала, как у него всё замечательно складывается. Он учится, снимает квартиру напополам с приятелем, а ещё подрабатывает на фирме отца своей девушки. Андрею даже в голову не пришло, что мне может быть неприятно слушать о его новых отношениях, ведь по факту, мы с ним даже не расставались, он просто уехал от меня в другой город, не попрощавшись, как следовало бы. А теперь он описывает мне свою девушку, потомственную петербурженку, какая она красивая, стильная, воспитанная, и какой у неё папа, удачливый предприниматель. Даже отец Андрея, в нашем городе известный бизнесмен, рядом с ним лишь провинциальный торгаш. Так что, обратно в наш городок Андрей возвращаться не планирует, ведь делать здесь совершенно нечего.

С его выводами я, конечно, была согласна. Что уж тут скрывать и преуменьшать? Но выслушивать всё это было обидно и неловко. К тому же, Андрей даже не поинтересовался, для чего я ему звоню, возможно, мне что-то от него нужно. Он делился со мной своими новостями и планами на жизнь, и, в итоге, я с ним скомкано распрощалась и закончила разговор. Поклявшись себе, что больше звонить никогда не буду. Для чего? Мы с Андреем стали окончательно чужими друг другу людьми. Но в душе что-то тянуло и тянуло, не давало жить спокойно. Какой-то страх, что завтра я проснусь, и вдруг осознаю, что прошло ещё десять лет, и жизнь почти прошла, а я так и не сдвинулась с места.

– Прости меня, – сказала мне мама в Новый год. Мы сидели с ней вдвоём за накрытым столом, настроения готовить и праздновать не было, но я себя буквально заставила. Чтобы всё было не хуже, чем у других. Оливье, бутерброды с икрой, фрукты и шампанское. Мы сидели с мамой за столом, пять минут назад пробили Куранты, мы сделали по глотку шампанского, и теперь сидели, уставившись на экран телевизора. Где люди радовались, веселились, улыбались и желали друг другу всего самого лучшего в наступившем только что году. А мы с мамой молча за ними наблюдали. А потом она сказала: – Прости.

Я на неё посмотрела, удивлённо.

– За что?