Сердце ведьмы

Сердце ведьмы
Екатерина Шитова

Встреча с ведьмой – не самое страшное. Самое страшное – то, что ты ребёнок, и взрослые тебе не верят. Десятилетняя Маруся вынуждена жить у строгой и властной попадьи. Она догадывается, что женщина скрывает нечто страшное за закрытыми дверями своей комнаты. Преодолевая собственные страхи, Маруся выведывает тайну суровой женщины, и теперь она в большой опасности, ведь попадья – настоящая ведьма. Сможет ли девочка выжить в ведьмином логове? И хватит ли у нее смелости и сил противостоять злу?

Екатерина Шитова

Сердце ведьмы

Посвящается моей любимой бабушке, Наговицыной Любови Петровне, чьи рассказы о жизни стали основой для многих моих мистических историй, в том числе, и для этой.

Часть 1. Запретная комната

Старая отцовская повозка скрипела и подскакивала на каждой кочке, и Маруся подскакивала вместе с ней. Утро было солнечное, теплое. Марусю пригрело на солнце, и она скинула с себя серую шерстяную кофту. Если бы не желтые листья на деревьях и не особый влажно-пряный аромат, идущий от леса, можно было бы подумать, что на улице все еще лето. Но сентябрь всегда лишь манит теплом, а потом дожди и промозглые ветры все равно берут свое.

А как хорошо было целых три месяца бегать босыми ногами по мокрой от росы траве, смотреть, как солнце неспешно выкатывается из-за леса, тяжело поднимается по небу выше и выше, пока не повиснет прямо над головой. Как весело было гулять под дождём, мокнуть насквозь, а потом, не переодеваясь, во влажном, холодном сарафане, собирать маленькие, едва проклюнувшиеся из-под прелой листвы, подосиновички в роще за домом. Лето – бесконечная, сладкая свобода, это целая жизнь!

Но лето, увы, закончилось, наступила осень, а вместе с ней – школьная пора. И сегодня был первый учебный день. В родной деревеньке было всего три класса, поэтому отец повез Марусю в соседнее село, чтобы устроить ее там на постой к местной попадье. Отныне девочка будет жить и учиться там, а домой сможет приезжать лишь на выходные. Маруся, до этого времени нигде не бывавшая, страшно волновалась. Она уезжала из родного дома впервые.

С попадьей отец переговорил насчет Марусиного житья еще неделю назад, когда ездил в село по своим столярным делам. Договоренность была, но, все равно, девочка выглядела взволнованной и испуганной. Еще бы! Сегодня у нее начиналась новая жизнь. Отцу было жалко ее, и он то и дело пытался ее отвлечь от тревожных мыслей, приободрить.

– Все будет хорошо, не бойся, Маруська! Знания есть знания, без них нынче никуда. Зато будешь у нас умной, образованной, ученой. Мы с матушкой гордиться тобой будем!

Маруся посмотрела на отца и криво улыбнулась. Какой ребенок не мечтает, чтобы родители им гордились? Вот и Маруся тоже мечтала. Ради родительской гордости многое можно стерпеть, даже разлуку.

– А учить-то вас будет до того красивая учительница, что я чуть было не ослеп, когда ее увидал! – весело и беззаботно проговорил отец, а потом добавил заговорщическим тоном, – Ты, Маруська, только матушке не говори, что я так сказал, а не то она меня ухватом по голове огреет!

Он по-доброму засмеялся, обернулся и легонько хлопнул Марусю по худым лопаткам, подмигнул левым глазом так, что густая борода приподнялась вверх.

– У попадьи тоже дочки есть, правда, болеют они, не выходят из дому никуда, вот напасть-то какая! Эх… – веселый отцовский тон резко переменился, стал грустным, – Такая правильная, набожная женщина, а с такой тяжелой ношей по жизни идет. Муж помер, дочки болеют. Жаль их! Очень жаль!

Маруся по-прежнему молчала, отец тоже смолк, а через какое-то время снова принялся успокаивать и утешать ее. Так они и доехали до села. У дома попадьи отец высадил ее, подал в руки узелок с вещами и книгами и остановился постоять напоследок у калитки, чтобы дать последние наставления да выкурить перед обратной дорогой самокрутку.

– Неделя пройдет быстро, Маруська, а в субботу к обеду я, глядишь, за тобой уже и приеду. Так что давай иди в дом. Да иди уже, не бойся! И еще, в школу-то, смотри, не опаздывай! Учись прилежно, доченька, набирайся уму-разуму! Да веди себя примерно, как подобает дочери Никанора Александрова!

Так он сказал, поцеловал Марусю в лоб и уехал. Маруся еще немного постояла, поплакала беззвучно у калитки, страдая от того, что уже скучает и по родителям, и по старенькой бабушке Фае, и по своей маленькой, совсем еще несмышленой, сестрёнке Аленке… Но делать нечего, пришлось переступить через свою тоску-печаль и идти в дом.

Дом у попадьи был крепкий, добротный. Сам поп давно умер от сердечного недуга, как поговаривали люди, а она осталась одна с двумя немощными дочерьми. Что за страшная болезнь их грызла с самого рождения, никто толком не знал, но из своей комнаты они никогда не выходили.

Чтобы прожить и прокормить дочек, попадья пускала на постой учеников из соседних деревень за умеренную плату. До Маруси у нее уже жила девочка, но, по какой-то причине посреди зимы родители забрали ее домой, четвертый класс она так и не окончила.

Отец рассказал Марусе, что девочка эта заболела какой-то нервной болезнью от разлуки с родными. И зря рассказал. Маруся только пуще разволновалась.

– Разве такое бывает? – удивилась она, округлив глаза.

– Всякое в жизни бывает, дочка. Бывает даже то, что мы ни понять, ни объяснить не можем, – задумчиво ответил отец.

И вот, теперь Маруся шла к дому попадьи на негнущихся ногах. Вдруг она тоже заболеет от тоски, как та девочка? А что? Все может быть, вон у неё и руки трясутся, и колени не гнутся. Чем не первые признаки болезни? Очень уж неспокойно было у Маруси на душе, очень уж хотелось поскорее вернуться в родной дом.

***

Попадья оказалась очень высокого роста, даже выше отца. Когда Маруся подошла к дому, ее крепкая фигура, облаченная в длинное черное платье, уже возвышалась в дверях, словно неподвижный столб.

Девочка смутилась от пристального взгляда и непроизвольно втянула шею поглубже в плечи. Лицо женщины было строгим, бледным и некрасивым, над верхней губой торчали темные усики, а черные глаза буравили Марусю насквозь.

– Здрасьте, – пискнула Маруся не своим, слишком высоким от волнения, голосом, – я Маруся Александрова, жиличка ваша новая.

Попадья осмотрела Марусю с ног до головы, а затем без единого слова провела ее на кухню, указала рукой на деревянную лавку, покрытую старой, замызганной рогожей. С краю на лавке лежало аккуратно свернутое лоскутное одеяло. Попадья произнесла, строго взглянув на Марусю:

– Вот твоё место. Спать будешь тут. Уроки можешь учить на краю стола, но только со своей стороны. Поняла?

– Поняла, – ответила Маруся и прилежно кивнула.

Перед отъездом матушка строго наказывала ей быть послушной и прилежной, на все указания попадьи – кивать.

– Только попробуй характер свой строптивый показать этой почтенной, почти святой, женщине! Я тебя так накажу потом, что неделю на спине спать не сможешь! – так наказала приглушенным голосом мать, а потом перекрестилась сама и перекрестила Марусю.

Маруся помнила ее наказ и боялась ослушаться. Если попадья пожалуется на нее – Марусе не сдобровать. Матушка ее была строгой на наказания.

– Сухари привезла? – спросила попадья, презрительно взглянув на маленький узелок в руках Маруси.

– Привезла, – еле слышно пискнула Маруся.

– Имей в виду, если крошки под лавкой увижу, накажу розгами. Веник стоит в углу у печи, мети за собой, как поешь. И помни: к плите не подходи, ничего хозяйского в руки не бери. Как все стоит тут – я помню. Если увижу, что что-то трогала, накажу по всей строгости!

Маруся вся сжалась от таких наставлений, но снова послушно кивнула головой. Попадья сделала шаг по направлению к девочке и подняла указательный палец вверх. Маруся уставилась на палец, затаив дыхание. Глаза ее были полны ужаса.

– И последнее, – попадья склонилась к Марусе и произнесла очень тихо, – в комнату к моим дочкам не заглядывай ни в коем случае. Даже к двери близко не подходи, не шуми, не топай. Болеют они. Поняла?

– Поняла, – снова пискнула Маруся и покраснела от стыда, как будто уже совершила какой-то проступок.

– Звать-то тебя как?

Голос попадьи был грубый и неприятный, Маруся почувствовала, как к глазам подступают слезы. Еще чуть-чуть, и она разревется, как маленькая.

– Маруся, – прошептала она, думая о том, что не должна бояться, ведь она пообещала отцу, что будет смелой и сильной, она не может его разочаровать в первый же день.

– Маруся, так Маруся. Если не будешь нарушать мои порядки, если будешь вести себя послушно да прилежно, то по пятницам буду угощать тебя пирогами. Но если ослушаешься – розги стоят рядом с веником у печи. Я сюськать с тобой не буду. Я тебе не матушка и не бабушка! – попадья выразительно скосила глаза в сторону печи, а потом скрылась в дверях своей комнаты.

Переведя дух, Маруся обвела тоскливым взглядом неуютную, мрачную кухню, а потом посмотрела на розги, которыми припугнула ее попадья. Поежившись, она положила на лавку свою котомку, поправила новую серую кофту, которую бабушка Фая связала ей специально к осени, и отправилась в школу.

***

Молодая учительница Катерина Ивановна Марусе сразу понравилась. Отец не преувеличил, она, и вправду, была очень красива. Весь первый урок Маруся рассматривала ее белую шелковую блузу и толстую косу, красиво уложенную вокруг головы. У Катерины Ивановны были раскосые зеленые глаза и румяные щеки. А губы ее то и дело расплывались в искренней, доброй улыбке. От того, что она постоянно улыбалась, она казалась еще красивее. Таких красавиц Маруся до этого не видала, поэтому все смотрела и смотрела на учительницу глазами, полными восторга. Девочке показалось, что и сама Катерина Ивановна смотрит на нее дольше и пристальнее, чем на других ребят. От ее внимания у Маруси по телу бегали мурашки, а к щекам приливала кровь.

После первого урока было знакомство. Все ученики поочередно называли Катерине Ивановне свои имя и фамилию, Маруся от волнения забыла, как ее зовут. Лишь спустя несколько секунд, она, заикаясь, пролепетала:

– Я М-маруся Александрова.

Учительница кивнула в ответ и проговорила с доброй улыбкой: