Кощеева жена

– Да какое уж тут счастье, тетушка! – всхлипнула девушка, – Избавиться от меня решили, дак избавляйтесь, козни строить не буду. Мне бы и самой уж от вас подальше сбежать. Но уж об счастье лучше помолчите.

– Да ты дуреха неблагодарная!

Тетка Серафима шлепнула Матрену ладонью по лбу, лицо ее покраснело от негодования.

– Разве ты не понимаешь, что пока он растет, будешь жить в ихнем доме, как королевна. С мальчишкой сладить – невелика задача. Прогнешь его под себя, как тонкую тростинку, и он потом всю жизнь будет у твоей юбки ходить. Что ты не попросишь, все сделает. Яков Афанасьич обоих старших парней так поженил – едва им двенадцать лет исполнилось, все уже при женах были. А погляди теперь на этих жен – вышагивают по деревне, будто павы. Только платки да платья меняют. И ты так скоро ходить будешь. Главное – не упрямься да свекра слушайся.

Матрена не дослушала тетку Серафиму, уронила голову на руки и зарыдала в голос. Женщина посмотрела на нее, махнула рукой и вышла из душной кладовки, где жила Матрена.

– Ну поплачь, коли хочется. Женские слезы – вода, которая из бездонного родника льется.

***

Спустя пару месяцев Матрене и Тихону сыграли свадьбу. На следующий день свекр самолично перевез скудные Матренины пожитки в свой большой дом. Их вышла встретить молодая рыжеволосая женщина. Она широко улыбнулась в знак приветствия, и Матрена выдавила из себя ответную улыбку.

Она думала, что ее сразу поселят в комнату мужа, но свекровь Анна Петровна, худая, сгорбленная и глухая на одно ухо, привела ее в комнатку над вторым этажом, под самой крышей.

– Тут тебе будет удобнее, Матрена, – громко проговорила она, – Тиша, сама понимаешь, еще не дорос до семейной жизни.

Матрена кивнула и поклонилась женщине в знак уважения, а когда та вышла, вздохнула с облегчением и села на жесткую кровать.

– Из кладовки на чердак! Это ли не счастье? Спасибо тебе, тетка Серафима! – ехидно произнесла Матрена и криво улыбнулась.

В тот день она так и не вышла больше из своей комнатушки – не спустилась ни к обеду, ни к ужину. Перед сном к ней тихонько постучалась и сразу заглянула в комнату улыбчивая женщина с рыжими волосами – та, что встречала ее.

– Ну что, давай знакомиться? – радостным голосом проговорила она, – меня Настасьей звать. А ты, говорят, Матрена?

– Верно говорят, – ответила Матрена и криво улыбнулась.

– Что ж, будем родниться!

Настасья присела на койку рядом со своей новой родственницей, отбросила за спину тяжелые рыжие косы и, вынув из-за пазухи тряпицу, осторожно развернула ее.

– На, поешь, – улыбнувшись сказал она и протянула Матрене несколько кусков сдобного пирога, – меня когда-то также в этот дом привели, уж я-то знаю, каково тебе сейчас. Лучше ешь, голодной-то и заболеть не долго. А нам болеть нельзя. Дом большой, работы невпроворот. Мужчины с утра уходят, все хозяйство на нас, бабах. Это хорошо, что тебя привели, хоть немного полегче будет.

Матрена взяла кусок пирога и, смущаясь, надкусила его.

– Как тебе тут вообще живется? – спросила она, не глядя на Настасью.

– Сносно. Уж получше живу, чем в родном доме жила.

Матрена повернулась к Настасье и вопросительно взглянула на нее, жуя пирог.

– Да родители у меня уж больно бедны, а ртов голодных много! Даже не знаю, как выжила с ними. Когда к нам Яков Афанасьич свататься пришел, это было как чудо какое-то. Я без раздумий согласилась. И… Почти ни разу не пожалела.

– Почему “почти”? – спросила Матрена, отложив оставшийся кусок пирога.

Настасья отвела глаза в сторону, лицо ее стало загадочным:

– Потом как-нибудь расскажу, – ответила она.

– А где же муж твой? Не видать его в доме!

– И верно заметила, не видать, – задумчиво повторила Настасья, – Яков Афанасьич Мишу моего в рекруты отправил на десяток лет. Говорит, нужно силы и ума сынку набраться, а потом уж своим домом жить.

– А ты что же, без мужа тут живешь? – удивилась Матрена.

– А что мне остается? Живу при свекрах. Сама-то ты бы куда ушла на моем месте? Некуда идти!

На несколько секунд в комнатушке повисло молчание. А потом Настасья повернулась к Матрене и широко улыбнулась. Улыбка у нее была очень красивая – губы пухлые, сложены аккуратным бантиком, зубы ровные, белые, на щеках – озорные ямочки, а все лицо покрыто рыжими веснушками. Она казалась Матрене совсем юной, несмотря на то, что была старшее ее почти на десять лет.

– Не переживай. Если свекра слушаться и почитать, то он, бывает, и от работы освобождает, и подарками балует. Яков Афанасьич, он не злой, к нему просто привыкнуть надобно.

Последнюю фразу Настасья произнесла странным высоким голосом. Матрена взглянула на нее и недовольно ответила:

– Я замуж за Тихона вышла, а ты мне все про Кощея талдычишь!

Настасья прыснула от смеха, но торопливо прикрыла рот ладошкой.

– Кощея? Ну ты скажешь тоже! Язык у тебя, как погляжу, остер, Матрешка! Но ты лучше попридержи его, не распускай больно-то. А то тебе же хуже будет.

Настасья замолчала, а потом наклонилась к Матрене и прошептала ей на ухо:

– А Кощеем ты верно его прозвала. Монеты по всем углам хранит, девками молодыми себя окружает. И старость его никак не берет. Анна Петровна все помирать собирается, болеет да чахнет, а этому хоть бы хны. Силен, как конь. Ну точно Кощей и есть! Вот только где смерть его припрятана, – непонятно!

– Так это не сказка, а жизнь. В жизни все не так! Да и храбрецов, мечтающих Кощея одолеть и нас, красных девиц, спасти, днем с огнем не сыщешь, – вздохнула Матрена.

Настасья посидела еще немного у Матрены, подождала, пока она доест оставшийся кусок пирога, а потом ушла. А Матрена потушила лампу и легла на койку, натянув одеяло до самого подбородка. Долго ей не спалось на новом месте: койка была непривычно жесткой, неудобной, то казалось, что из углов по полу ползут, стелются тени, а с крыши слышалось протяжное завывание ветра. Матрена вздрагивала, ворочалась долго, но потом все же заснула.

Посреди ночи тонкая дверь ее комнатушки отворилась, и на пороге застыла высокая фигура хозяина дома.

– Матрена! – вполголоса позвал мужчина.

Матрена не откликнулась, она крепко спала и ничего не слышала. Тогда Яков Афанасьич вошел в комнатушку и, осторожно ступая босыми ногами по скрипучему полу, подошел к спящей девушке. Он долго смотрел на ее спокойное, смуглое лицо, на густые черные брови, на приоткрытые во сне губы, на покатые плечи, на стройные ноги, виднеющиеся из-под одеяла. Он смотрел и любовался, даже не пытаясь скрыть в глазах нарастающую страсть.

– Хороша все-таки молодая сноха. Будто ягодка сладкая поспела, – прошептал он.

Постояв ещё немного, мужчина развернулся и вышел из комнатушки. Лестницы скрипнули под тяжестью его шагов, и вскоре все в доме вновь стихло. Но тишина эта была нехорошая и гнетущая – такая, от которой мороз идёт по коже.

Глава 2

– Пусть я младший, зато я кошу быстрее всех старших. Никто за мною угнаться не может, – горделиво произнес Тихон, а потом торопливо утер кулаком пот, выступивший от волнения над верхней губой.

Матрена посмотрела на него и не сдержалась, прыснула от смеха. Совсем еще мальчишка! Только пыжится, что уже взрослый!

– Чего ты смеешься? Я не только с косой умело обращаюсь, я ещё и в кузницу хожу, учусь ковать. Кузнец Степан, что всех учит, хвалит меня, говорит, хорошо у меня выходит, способный я ученик. Может, потом тоже кузнецом стану, – сказал Тихон, задрав кверху подбородок.

– Работать в кузнице тяжело, Тиша. А сами кузнецы уж больно суровы и строги.