Мама, которую я любил

– Огонь. Тебе повезло.

– Не знаю, меня дома всё раздражает!

– Ну вот, начинается… Да ты с жиру бесишься. Любой бы хотел оказаться на твоём месте. Или ты, голубчик, слишком большого о себе мнения. Таких жизнь смиряет. Знаешь как?

– Как?

– Хребтом через колено.

У меня зазвонил телефон. Я судорожно бросился вытаскивать его из кармана.

– Мама, – пробурчал разочарованно.

– Ну? Бери давай.

– Нет.

– Бери, говорю!

– Не хочу, – буркнул я, засовывая трезвонящий мобильник обратно в карман джинсов.

– Ну и дурак, – хмыкнула Регина и вышла из кухни.

Её не было минут двадцать. Обратно она вернулась уже в образе. Длинное платье с открытой спиной, по которой разметались блестящие, как струящаяся вода, распущенные волосы. Серьги в ушах игриво переливались. Вместе с ней в комнату плавно влетело облако духов.

– У меня сегодня поход в ресторан, – прокомментировала она, заметив мой ошеломлённый взгляд.

– Какая ты красивая! – восхищённо произнёс я.

Регина улыбнулась краешком губ.

– Послушай… – кокетливо начала она. – Хотя нет, ерунда.

– Спрашивай! – вспыхнул я, приподнявшись на стуле.

Регина подошла близко-близко и заглянула в глаза.

– Хочешь, мы станем такими друзьями, что будем друг другу все-все-все секреты рассказывать? Даже такие, в которых родной маме не признаешься?

Я тоже смотрел ей в глаза – тёмно-карие, немного мутноватые, какие бывают у очень усталых или больных людей, печальные в глубине, с мелкой паутинкой жёлто-красных капилляров. С густо накрашенными ресницами и тёмными веками.

– Согласен, котик? – Её голос окутывал таинственностью.

– Да.

– Ну всё, замётано. Смотри мне. Не забудь. Теперь не отвертишься. – Она выпрямилась. – Главное правило – быть предельно честными.

Регина бросила на меня насмешливый взгляд – её снова что-то забавляло. Наверное, нелепость ситуации. Конечно, Лара не воспринимала меня всерьёз даже в роли малолетнего друга. А тем более, откуда ей было знать о моих чувствах. Я и сам ещё не определился.

– Пойдём сегодня ночью гулять по Москве?

– А как же ресторан?

– Да чёрт с ним. Подождут. Пойдём, как взрослые, держась за ручку. Посидим на площади, попьём вино. Тебе ванильный коктейль куплю в Макдоналдсе. Поболтаем. О чём хочется. Будем всю ночь гулять, а потом ляжем спать и будем дрыхнуть до самого обеда.

Но мы не пошли гулять. Регина уехала в ресторан, а мне нельзя было оставаться у неё до утра. Хотя я был готов наплевать на родительские запреты. Да что там! Душу продать за эту ночь был готов.

Мне хотелось бывать у неё чаще, но Регина постоянно куда-то уезжала то на неделю, то на несколько дней. Порой она пребывала не в настроении, и в эти моменты мне казалось, что всё кончено. Она была холодна и темна, как ноябрьские дни, отвечала сухо, как будто её обидели, а то и вовсе молчала. И только по голосу – бездушному – я понимал, что моя Лара хандрит. Она просила не обращать внимания на её состояние, но я каждый раз был уверен, что это связано со мной (надоел, обидел, сказал лишнего, просто придурком родился), и, естественно, больше всего боялся, что это конец.

Гостил я у неё где-то раз в неделю. За этот короткий срок успевал отвыкнуть от общения и при встрече всякий раз поначалу смущался. Она же, как правило, вела себя наигранно, не упускала возможности посмеяться надо мной и бывала непредсказуемой в словах. Но всё это не отталкивало, наоборот, сглаживало нашу разницу в возрасте. Регина не требовала какого-то особого отношения к себе или правильно подобранных слов. В домашней обстановке была проста и естественна, что помогало мне раскрепоститься. Мне с ней было хорошо и спокойно, и потихоньку я начинал верить в себя.

4

Однажды мы расположились на кухонном диванчике, пребывая, как мне казалось, в какой-то волшебной душевной близости друг к другу. Я лежал головой на Лариных коленях, она что-то рассказывала (почти не слушал) и гладила меня по волосам, по лицу. Её руки были нежные, пропахшие сигаретами, с длинными ногтями. Я обожал, когда она, слегка касаясь, щекотала мои щёки и подбородок.

– Регина, – тихо позвал я.

– Да, мой котёночек. – У неё иногда случались приступы материнской нежности. О великое блаженство! Я был готов умереть в такие минуты.

– Пожалуйста, не бросай меня. Никогда.

Она усмехнулась:

– С чего же это я тебя брошу? Ты теперь мой ангелочек. Моё лекарство от одиночества, мой славный мальчик.

– Я не смогу жить, если ты меня бросишь. А если тебя кто-то обидит, я убью его.

– Мой дорогой! – Слово «дорогой» она будто пропела. – Ты бренчишь такую чушь. Уши вянут. Скорее, ты меня бросишь, чем я тебя.

– Никогда!

– Тсс… не надо… не нарушай тишину. Я так устала от шума и суеты. Хочется немного посидеть вот так, как сейчас, пошептаться о сокровенном.

Я снова затих, мурлыча от удовольствия.

Вместе со мной замер весь внешний мир. Всеобъемлющая тишина повисла в воздухе, как мельчайшая пыль. День угасал. С улицы потянуло предвечерней прохладой. Солнце забирало с верхних этажей жилых домов остатки света. Медные лучи почти незаметно скользнули по правой стене к окну, на короткое время задержались на полках с журналами, потом зацепили угол кухни и стали бледнеть под натиском надвигающихся сумерек. Окружающее пространство побледнело, в комнате легли тени.

Регина задремала. Мне нужно было ехать домой – и так слишком задержался. Но как же не хотелось уходить! «Пусть это будет последний день в моей жизни!» – мысленно молил я Всевышнего. Я был не в силах нарушить эту идиллию. И решил остаться. Пусть родители сдадут меня обратно в детский дом или в полицию, пусть запрут меня, но это будет завтра. А сегодня мы здесь. Дышим в унисон, и тут же нас как будто нет. Время стёрло границы между сном и явью. Нас нет. Мы – сон.

Я встал с дивана, переместился за стол и решил поиграть в телефоне. Вдруг у Регины звякнул мобильный. Он лежал совсем рядом, и от неожиданности я даже вздрогнул. Пришла эсэмэс. Меня разобрало любопытство. Телефон был заблокирован, но начало сообщения высветилось на экране. И то, что я там прочёл, меня поразило сильнее, чем если бы в эту секунду сам Криштиану Роналду очутился бы передо мной. Всего три слова: «Ты где, сучка?»

«Охренеть!» У меня застучали зубы от волнения. Хотел вскочить, разбудить Регину. До этой минуты мне казалось, что, кроме нас двоих, никого и существовать-то не могло. Она всё время твердила, что одинока, что ей скучно. Я верил и был готов прожить с ней в такой изоляции хоть всю жизнь. Выбраться из одной тюрьмы и попасть в другую – где правят чувства. Но как выяснилось позже, эта душевная темница таила в себе ещё больше страданий и мучений, о которых я не подозревал.