Птицы его жизни

– Глаша? Куда вы пропали? Я уж решил, что вы нарочно выключили телефон.

– Простите, Мирослав, я работала, я сейчас во Франкфурте…

– А я надеялся с вами сегодня увидеться… Вы когда вернетесь?

– Послезавтра.

– Я могу пригласить вас послезавтра на ужин? Скажем, в восемь часов.

– Ну, если самолет не опоздает…

– Тогда в восемь в «Бавариусе» на Комсомольском проспекте. Знаете, где это?

– Знаю. Хорошо. Я приду.

– Очень на это надеюсь, Глаша. И про кувшин я не забыл.

– Спасибо вам!

– Глаша, отчего такое сияние? Можно узнать?

– Да так…

– Вам позвонил молодой человек? И сказал что-то приятное?

– Да!

– Вы так сияете… А можно нескромный вопрос?

– Валяйте!

– Уж не ваш ли это герой из Шёнефельда?

– Он самый! – засмеялась я.

– Выходит, он вас нашел?

– Нет, мы случайно столкнулись в доме художника.

– Вы обрадовались?

– Если честно, очень!

– А чем он занимается, если не секрет?

– Он гончар.

– В каком смысле?

– В двух смыслах. Он гончар по профессии и по фамилии.

– Он делает горшки?

– О, видели бы вы эти горшки… Просто чудо! Вот, хотите взглянуть?

И я показала ему в телефоне четыре амфоры с танцовщицами.

– Слушайте, и вправду великолепно! Он не просто гончар этот ваш Гончар, он настоящий художник! Надо же! А можно еще нескромный вопрос? – лукаво взглянул на меня академик.

– Можно.

– Он назначил вам свидание?

– Да. Но я уехала.

– Ничего, вернетесь. А он… свободен?

– Не знаю. Обручального кольца нет, но есть некая дама… как я поняла, дама-патронесса, шведская галеристка… А впрочем, зачем вам, Андрей Олегович, вся эта чепуха?

– А я, знаете ли, жутко любопытный, – засмеялся академик. – Люда утверждает, что у меня это старческое… А у вас, Глаша, есть фотография этого Гончара?

– Чего нет, того нет!

Мне почему-то не хотелось показывать ему фотографию. Вот не хотелось и все!

– Жалко! Любопытно было бы взглянуть хоть одним глазком на вашего героя…

– Любопытство заедает?

– Что ж вы не добавили «старческое»? – засмеялся он.

– Из деликатности! – заявила я.

Он со смехом погрозил мне пальцем. На этом инцидент был исчерпан.

Но вечером у себя в номере я открыла его фотографию. Какое лицо! Смотрела бы и смотрела.

На другой день после завтрака – у нас было два часа до встречи с партнерами – я пошла пройтись по улицам, просто так, без всякой цели, оставив академика в гостинице. И вдруг я увидела небольшой магазинчик с товарами для животных. В витрине сидел здоровенный игрушечный кот, перед которым стояла мисочка с кормом. Мисочка была такая красивая – ярко-желтая с лиловыми цветочками. Машук! Я вошла в магазин, мне показали много разных мисочек, спросили, какой у меня кот, узкомордый или широкомордый, с плоским носом или нет. Я ткнула пальцем в фотографию сибирского кота – по стенам были развешаны снимки разных пород. Но как оказалось, мисочка с витрины годилась только для узкомордых. И в результате я купила Машуку целый сервиз, три мисочки – для сухого корма, для влажного и для воды. Одна темно-синяя с красными птичками, другая зеленая с розовыми мышками и желтенькая с зелеными травками. Красотища!

Хозяйка магазина расспрашивала меня про моего кота, рассказывала про своих двух британских кошек, в результате, когда я посмотрела на часы, стало ясно, что надо очень спешно возвращаться в отель. И первый, кого я увидела на улице, был Андрей Олегович, который нервно прохаживался перед входом в отель.

– Глаша! Наконец-то! Где вас черти носят?

– Что-то случилось?

– Нет, но я вдруг испугался, что вы заблудитесь… Я так не люблю Франкфурт!

– Господи, Андрей Олегович, у нас еще полчаса времени! Я бегу переодеваться. Встречаемся в лобби! Да, вот эта коробочка – мой подарок Машуку!