Интеллигент и две Риты

– Рита. Маргарита.

– Скажите, Рита, а ваш отель, он в Тель-Авиве? А то, может, я погорячился, обещая отвезти вас. Вы не в Эйлат собрались?

– Нет, в Тель-Авив. Отель «Дан».

И снова слезы побежали по ее щекам.

– Нет, я, наверное, не смогу… Я так мечтала… Вдвоем… мне казалось… Он столько говорил, как мы там будем… Нет, я не полечу, простите, Захар… Я пойду…

– Рассказывайте!

– Что?

– Что сможете! Считайте, что мы вагонные попутчики. Им можно все вывалить… Шанс встретиться еще раз ничтожен. Обещаю, я отвезу вас в отель и оставлю в покое.

– Зачем вам это?

– Мне? Незачем. Это нужно вам! Рассказывайте!

– Я не знаю… нет, я не могу…

– Хорошо, тогда вот, съешьте шоколадку. – Он достал из сумки небольшую плитку шоколада.

– Спасибо, не хочется.

– А вы через не хочу.

Он отломил половинку шоколадки.

– Вы обязаны это съесть. Это лекарство.

– От любви? – грустно улыбнулась она.

– И от любви тоже, – без улыбки ответил он.

– Попробую… Вдруг поможет.

Она откусила кусочек.

– Вкусно. Только вкус странный какой-то, как будто с перцем…

– Нет, с имбирем.

– Да? Я не знала, что такой бывает.

– Ешьте, ешьте.

– Спасибо.

Она и в самом деле съела свою половинку.

– Вот молодец! А это, – он протянул ей оставшуюся половинку в фольге, – спрячьте в сумку. Пригодится.

– Спасибо.

И тут объявили посадку.

Их места оказались в одном ряду, но через проход. И на место рядом с ней села какая-то пожилая женщина. Ну и сволочь же ее мужик, успел сдать билет. Значит, заранее все продумал. Ему зачем-то надо было убрать ее из Москвы…

Захар увидел, что Рита в отчаянии закрыла лицо руками. Значит, ей в голову пришла та же мысль. Бедная девочка. Он встал, пропуская на соседнее место толстого мужчину с рюкзаком. И пока тот упихивал рюкзак под переднее кресло, Захар наклонился к Рите и прошептал:

– Скажите спасибо, что избавились от подлеца.

Она взглянула на него с таким изумлением, будто увидела впервые.

– Держитесь. Завтра будет легче. И пристегнитесь.

– Да, да…

Он сел, пристегнулся и открыл свой журнал.

Но время от времени поглядывал на Риту. Она сидела бледная, с закрытыми глазами. Жалко ее, нет сил. Сейчас даже вообразить невозможно, как эта женщина светилась счастьем несколько часов назад. Интересно, если б я не видел ее в этом волшебном сиянии, стал бы я ей помогать? Если бы она не села со мной рядом, вряд ли… Но даже если бы я не видел ее сияющей, а она села бы рядом, все равно стал бы… Там была такая концентрация горя, мимо которого пройти нормальный человек просто не может…

Когда стали разносить еду, Рита категорически отказалась, но Захар по-английски сказал стюардессе, чтобы все-таки поставила перед Ритой подносик с авиаужином.

– Рита, хоть поковыряйте что-нибудь, глядишь, и понравится что-то. Кексик, похоже, вкусный.

Он говорил так властно, что она подчинилась, сняла крышечку с горячего блюда, понюхала, ковырнула вилкой и стала есть.

Жить будет, удовлетворенно подумал Захар. С ней только нельзя миндальничать. Заботы о Рите отвлекли его от мыслей о предстоящей встрече с матерью, которая ничего кроме раздражения у него не вызывала.

Когда-то

Инга Зерчанинова была красавицей. И хорошо это знала. И люто ненавидела свой заштатный уральский городишко. Что ее там ждет? Убогая нищая жизнь, как у ее матери. Мать тоже была красива, но во что превратилась к сорока годам? Но у матери не было никаких амбиций. Она еще в школе влюбилась в соседа, молодого технолога с трубопрокатного завода. Вышла за него замуж, родила четверых детей, правда, один ребенок умер в возрасте двух лет. Инга была младшей. Отец ее обожал. Их семья считалась в городе чуть ли не образцовой. Отец, Вячеслав Иванович, почти не пил, на заводе был на хорошем счету. Мама, Елизавета Игнатьевна, работала медсестрой на том же заводе. Не буду я так жить! Не желаю! Я буду артисткой! После школы она хотела податься сразу в Москву, но отец потребовал, чтобы она сперва поступила в театральное училище в Свердловске. Все-таки ближе к дому. Там дочка будет под каким-никаким присмотром – в Свердловске жила ее родная тетка по матери.

– И всяко лучше у родных жить, чем в общежитии! – рассудила мать.

Но Ингу в училище не взяли.

– Все, дочка, кончай дурью маяться, не выйдет из тебя артистки. Поступай-ка в политех.

– Нет, папа, я буду артисткой! Просто тут не понимают… А в Москве знаешь, сколько театральных институтов, уж в какой-нибудь да возьмут! А еще есть киношный институт…

– А тебе не жить не быть в артистки выбиться? А вдруг у тебя таланта нет?

– Есть, папочка, есть, я чувствую!

– Ладно, попытайся! – развел руками отец. – Вдруг да прославишь нашу фамилию.