Зеленые холмы Калифорнии

– В Черемушках.

– Значит, едем в Черемушки. Какое у вас имя красивое – Леокадия. Никогда не встречал девушек с таким именем. Только по радио слыхал – Леокадия Масленникова, певица такая есть. Знаете?

– Знаю.

– А вы, значит, актрисой быть собираетесь?

– Да.

– У вас получится. Вы красивая, и голос у вас…

– Этого еще мало.

– Ну и талант, наверное, есть, если приняли в институт…

– Этого тоже еще мало.

– А что же еще нужно? Блат?

– Нет, везенье.

– А вы разве невезучая?

– Да нет, не сказала бы…

– А парень у вас есть? Хотя что я спрашиваю, еще бы… такая девушка…

И что-то в его голосе было такое, что я испугалась. Что-то такое, что бывает раз в жизни… так мне тогда показалось. И я почему-то ответила:

– Нет, парня у меня нет. Был и сплыл.

– А сколько вам лет, Леокадия?

– Девятнадцать.

– Ох, грехи наши тяжкие, – засмеялся он.

– Какие грехи?

– Замуж хочешь?

– Что? – перепугалась я.

– Замуж за меня пойдешь?

Это было романтично, как в кино, но настолько дико…

– Что, страшно? – нежно улыбнулся он.

– Да, – призналась я. Потом он говорил, что именно в этот момент полюбил меня.

Поженились мы только через год. Многие девочки мне завидовали, а Ольга Густавовна, наш педагог по сценречи, с грустью сказала:

– Для актрисы такой муж – не в радость.

– Почему?

– За границу тебя выпускать не будут.

– Подумаешь! – фыркнула я. – Не больно-то и хочется. Как послушаешь рассказы о заграничных гастролях, с души воротит. Бульонные кубики, сырокопченая колбаса и консервы… Это же так унизительно…

Она очень внимательно тогда на меня посмотрела, как будто впервые видела.

– В чем-то ты права, наверное. И все-таки, когда труппа уедет, а ты останешься… И если в кино будешь сниматься, никаких тебе кинофестивалей.

– Почему? А московский? – смеялась я. Я была уже влюблена на всю катушку. А театр… Что театр, наверное, я смогу без него обойтись.

И он тоже без меня смог. Ни в один московский театр меня не взяли. И кто-то посоветовал мне прослушаться на радио. Лёня был счастлив. С одной стороны, я при деле, при профессии, а с другой, никто меня в лицо не знает, никакая звездная болезнь мне не грозит. К тому же диктор всесоюзного радио – это звучало…

Я долго пробыла на кладбище, хотя погода стояла ужасная. Дождь, холод. Но мне хорошо вспоминалось там, было грустно и нежно на душе. Он был самой большой моей любовью, даже единственной, все остальное не в счет.

После его смерти были претенденты, как говорится, на руку и сердце, но я даже представить себе не могла другого мужчину рядом с собой, в одной квартире. Лёня никогда меня не раздражал, даже удивительно. Он был неприхотлив и очень благодарен в быту, никогда не лез в женские дела. У него было свое большое дело в жизни. И он любил меня, несмотря на многочисленных баб, которых я про себя называла «подножным кормом». Мучилась из-за этого, но твердо знала – любит он только меня. И это было важнее всего. Я сидела на лавочке под зонтом и вспоминала, вспоминала… Все-таки я – счастливая женщина, в моей жизни была настоящая большая любовь, и мы прожили вместе так много лет… Внезапно мне стало холодно. Пора уходить. Прощай, Лёнечка…

…Выйдя из лифта, я услышала странные звуки. Как будто в квартире били посуду. Я испугалась. Звон разбитого стекла повторялся со странной периодичностью. Я дрожащими руками отперла дверь и бросилась на кухню. Пол был усеян осколками. Стаська с застывшей на лице странной гримасой сидела на стуле и швыряла на кафельный пол блюдца от кофейного сервиза.

– Ты спятила? Прекрати сейчас же! – заорала я.

Она подняла на меня глаза и все же с той же гримасой шмякнула об пол очередное блюдце.

У меня от ужаса волосы на голове зашевелились. Она что, с ума сошла? Но нельзя поддаваться панике.

– Станислава! – Я грохнула кулаком по столу. – Я с тобой разговариваю.

Бац! Еще одно блюдце разбилось вдребезги.

Я схватила телефонную трубку и сделала вид, будто набираю номер.

– Скорая психиатрическая? Приезжайте скорее, моя внучка сошла с ума. Записывайте! Городецкая Станислава Юрьевна, семнадцать лет, школьница… Буйное помешательство.

– Лёка, перестань! Лёка! Я положила трубку.

– Очухалась?

– А ты что, сдала бы меня в психушку? – злобно прищурилась она.

– Можешь не сомневаться. Говори, что стряслось?

– Я поеду в Америку!