Земля моей любви

Твой друг, Эльдар. 2007г.

Биби

Ай, биби! Джан, биби! Какое это счастье, когда у тебя есть биби! А если их две? А если у кого-то ещё больше? Когда я был маленьким, у меня было целых две биби: Азизбеим-биби и Рубаба-биби. Родные люди. Сёстры моего отца, мои тёти. Не просто тёти, а именно – сёстры отца, потому что сёстры матери называются иначе – хала. Братья отца и братья матери тоже называются по-разному. Они тоже прекрасные люди и я непременно их упомяну, но сейчас речь о биби.

Худенькая маленькая Рубаба-биби, самая бедная из всей с семьи, но с самой неописуемо щедрой душой – вот она, стоит на краю зелёной лужайки перед домом своим в Уладжалах на берегу реки-Куры, растопырив заскорузлые крестьянские пальцы, распахнув крылья-руки, и кричит от радости, зовёт, подзывает меня к себе, маленького Эльдара, сына её любимого младшего брата Алихаса! А потом – обнимает меня, поднимает на руки и целует, целует…

Ай, Рубаба-биби!!! Бегают по двору мальчики и девочки, дети биби, ловят последнюю курицу, чтобы угостить гостя, меня угостить. И все улыбаются, счастливые, никому и в голову не приходит жадничать, потому что и мама у них такая же… Бессребреница. И радость – искренняя, от души.

Помню и набожную Азизбеим-биби, строго соблюдавшую все часы молитв Аллаху. Старшая по возрасту, больше похожая на бабушку, чем на тётю, радовалась и она моим приездам. Ай, бала, сынок, иди, гуляй по саду и огороду, срывай всё, что хочешь, всё – твоё. А там – и персики, и арбузы, и дыни, и сливы, и алча, и помидоры, и гранаты… ничего не жалко для маленького Эльдара, внука её отца – Аббасгулу и матушки Сярфиназ, ткавшей когда-то волшебными перстами своими настоящие чудесные муганские ковры!

Нет их теперь, давно уже нет, только память порой возвращает тепло их рук и нежность их слов… Уже сестра моя, Шафа, имя которой гордо носит парусный двухмачтовый бриг в далёком Средиземном море, стала бибишкой. И с удовольствием возится она со своими племянниками – большими и маленькими, исполняя их детские желания, радуясь им…

Ай, биби! Джан сянэ, биби! Как хорошо, что есть на свете такое детское, доброе слово – БИБИ!

Талыб

Всю ночь при свете полной луны просидел я на берегу озера Ахмаз в долине реки Куры, напрасно ожидая рыбьей поклёвки. Моя «закидушка» – леска с рыболовными крючками и грузилом на дальнем, затонувшем в озере, конце – не шелохнулась ни разу. При полном безветрии долго-долго смотрел я на зеркальное отражение луны в озере и слушал тоскливый вой шакалов из непроходимого тугайного леса, расположенного неподалёку в пойме реки. Мне, девятилетнему мальчику, казалось, что где-то там, среди прячущихся в чаще дикобразов, лисичек и барсуков обитают сказочные еще никем невиданные существа.

На рыбалке я был не один, со мной был Талыб – подросток лет четырнадцати, мой родственник. Вернее, это я был при нём, конечно. Талыб казался мне взрослым парнем. Он был местным, уладжалинским, поскольку вырос при матери здесь же, в селе Уладжалы на берегу Куры. Вечером мы вместе накопали червей в траве у плетня, взяли кусочек теста, смешали его с хлопком, чтобы не разваливался в воде, и отправились к Ахмазу. Из-за шакальего воя или из-за полнолуния, но я так и не уснул до самого рассвета. Глубокой ночью несколько раз видел плавные зигзаги посреди озерной глади. Это резвились водяные змеи, чей яд смертелен для рыбы, но человеку вреда не делает. Как говорят. Впрочем, не проверял.

Стало светло. Взошло солнце. Вдруг катушка с леской прежде безвольно висевшая на прибрежном кусте резко сорвалась с него и полетела в воду. Я едва успел схватить её и попробовал потянуть леску на себя. Но из этого не только ничего не получилось, а наоборот: леска, которую я не отпускал, держа её обеими руками, потянула меня прямо в озеро. Я испугался и закричал: «Талыб!» Меня утаскивало всё дальше. К счастью, Талыб проснулся, крикнул в ответ «Я здесь!», вскочил и подбежал ко мне, стоящему уже наполовину в воде. Он перехватил у меня леску и начал тащить её на себя. Леска бешено сопротивлялась. Это длилось довольно долго, но всё-таки парню удалось вытянуть её. На самом конце натянутой нити мы оба увидели то, что было причиной поведения взбесившейся лески: огромного, как мне тогда показалось, метрового судака! Напоследок, он успел своим острым, взметнувшимся как бритва, спинным плавником порезать Талыбу ладонь.

Наверное, я кричал, потому что вскоре прибежала встревоженная мама Талыба, их дом был совсем рядом, и увела его перевязывать руку. Всё обошлось. Мы, мальчишки, торжествовали. Никогда в жизни до этого и потом я не ел такой вкусной пищи – судака, пойманного в озере Ахмаз и приготовленного матерью Талыба…

Но не это – главное в воспоминаниях о том давнем событии. Почти пятьдесят лет прошло, а сколько раз, когда в моей жизни происходило что-то внезапное, и требовалась немедленная помощь, первое, что невольно хотелось сделать – это крикнуть «Талыб!» и услышать в ответ «Я здесь!». Как тогда…

Фарид

Летит мягкий, сдобный, пушистый снег. Вернее, даже не летит, а плывёт по воздуху. Этакий снег – воздухоплаватель. Снежинки медленно опускаются, обволакивая бахромой тонкие, словно реснички, и потому прежде незаметные веточки кустов и невысоких деревьев. Не слышно собственных шагов: ноги движутся где-то внутри пухлого лебединого снега. А лебеди (естественно) давно улетели с Крайнего Севера. Туда. На юг.

Я знаю куда. Видел их там, в морской каспийской дали – словно кусочки белого пушистого снега на изумрудно-синей воде. Стоя у балюстрады на искусственной террасе, выступающей в море, мы с Фаридом вглядываемся в них. Видно, что ему нравится этот простор, этот свежий каспийский ветер над островом у самой восточной оконечности Апшеронского полуострова. Так уж сложилась судьба, что Фарид оказался родственником двух президентов страны. Он уважает и любит свою семью, и покойного дядю Гейдара, (с которым они оба поразительно похожи на родного деда – лицом, улыбкой, жестами), и двоюродного брата Ильхама, которому искренне сочувствует, считая, что его, умнейшего человека, многие не понимают, не берегут и не ценят так, как следовало бы. И внучку свою, Фариду, обожает, несмотря на слова «больше минуты не могу ни с одним ребенком общаться». Ой, что-то не верится! На обложке одной из трех коробок дисков с его любимыми музыкальными записями – фотография улыбающейся симпатичной девочки лет восьми в красной бейсболке, надетой задом наперед – любимая внучка. Впрочем, долгое время официально в семье он считался изгоем, поскольку любил джаз и прочую американскую музыку, собирал диски, говорил на английском, а думал в основном по-русски, и обо всем имел собственные суждения, которые, ну, никак не пересекались с генеральной линией партии. По тем временам – ярлык конченого ярого антисоветчика такому человеку был обеспечен. И это в семье первого секретаря компартии! Какой кошмар! Если честно, то большинство моих знакомых городских интеллигентов, тех, кого сейчас зовут «старыми бакинцами», во все времена были именно такими. Так что Фарид вовсе не был одинок в этом смысле.

Это не значит, что все они обязательно занимались политикой или касались её, совершенно нет, просто относились ко всему адекватно, здраво, без официозной эйфории. Фарид с улыбкой вспоминает, как однажды, будучи у Гейдара «на ковре» и выслушивая его очередной разнос за свое не ангельское, скажем так, поведение, он отвлекся на передачу по телевизору, стоявшему в кабинете. Там шла какая-то юмористическая программа, и Фарид умудрился настолько забыться, что посреди разгневанной речи дяди вдруг начал хохотать над каким-то моментом по телевизору. Ошалевший от такой наглости Гейдар был вне себя. Фарид удрал из кабинета – от греха подальше… Забавно. Хотя, на самом деле, всё это никак не влияло и не влияет на его истинное отношение к покойному дяде – нежное и доброе, даже трепетное. Дядя есть дядя. Родная кровь. Общая судьба – общая ответственность.

Естественно, что иногда к Фариду обращаются с просьбами «замолвить словечко» о ком-то, но у него есть принципы, от которых он никогда не отступит. К примеру, просил его некто заступиться за начальника районной полиции, которого уволили. Фарид вник в ситуацию и тут же отказался даже обсуждать эту тему. Оказывается, родственник уволенного застрелил двух человек. «Какой из тебя начальник полиции, если ты в своем районе не можешь приглядеть даже за родней?» На мой взгляд, вопрос житейски резонный и по существу…

Машину Фарид водит достаточно вежливо и плавно, без рывков, правила соблюдает, хотя любя скорость, конечно, неважно относится к езде по узким улочкам, предпочитая им магистрали. На светофорах стоит наравне со всеми гражданами, не «грубит» и никакими преимуществами не пользуется. Лично это видел. Кстати, сам автомобиль с металлическим корпусом – замечательной редкой американской марки. Пусть я не дока в этих вопросах, но ездить в салоне из мягкой сероватой кожи было удобно и комфортно. Кстати, Фарид прекрасно владеет и русским, и азербайджанским, неплохо английским, все-таки МГИМО за плечами, не абы что.

Кстати, о МГИМО. Вступительные экзамены юный Фарид сдавал сам, без чьей-либо помощи. Попался ему билет под номером 13. Сдал на «отлично». С той поры число 13 он считает своим счастливым числом, такая вот персональная примета. Впрочем, и встречу с черным котом тоже считает хорошим предзнаменованием. В те давние студенческие годы он всерьёз увлекался рокерством, носил кличку «Бешеный кот» и рассекал по Москве на чехословацком мотоцикле. О бесшабашности своей далекой юности рассказывает с улыбкой. Однажды, буквально у ворот аргентинского посольства в Москве «Бешеный кот» на своем мотоцикле едва не столкнулся с такси. Чтобы избежать лобового удара, ему пришлось выпрыгнуть из седла мотоцикла и совершить настоящее акробатическое сальто в воздухе, перелетев через автомобиль и приземлившись с другой его стороны! Когда это произошло, он, к своему удивлению, услышал аплодисменты и крики «браво» со стороны ворот аргентинского посольства. Видимо, находившиеся там приняли случившееся на их глазах за некий специальный трюк, рассчитанный на публику…