Книга странствий. Том второй

– Оль, береги себя, Оля! Вы с дороги, с вещами, ложитесь спать, отдыхайте…

– Как ты там, родной?..

– Всё хорошо, Оля, всё нормально. Поцелуй Ленку. Я вас люблю!..

Шаманка

Такое изредка бывает. Мои соседи по салону самолёта сели не на свои места. И когда чуть позже явились эти двое, мужчина и женщина азиатской внешности, случилась заминка. Разобрались с посадочными талонами. Расселись согласно местам, а верхнюю одежду мужчине оказалось некуда класть: вверху, над креслами, всё уже было плотно забито вещами других пассажиров. Я заметил небольшую нишу вверху напротив и, поскольку сидел с краю у прохода, предложил помощь мужчине. Он тут же согласился.

Однако, с одним довольно крупным округлым предметом в плотной упаковке он так и не расстался. Круглолицая полненькая женщина-азиатка молчала, её спутник изредка обращался к ней на своём языке, который явно не был китайским, но каким был – я для себя определить не смог, поскольку слабо улавливаю оттенки быстрой речи.

Лететь предстояло около пяти часов, поэтому не сразу, но всё-таки мы разговорились. И, поскольку женщина сидела возле меня, то в основном с ней мы и беседовали. Оказалось, что она – профессиональная потомственная шаманка, летит в Европу на симпозиум по шаманизму. Зовут её Сайсуу Орлановна Оюн. Тувинка. Дочь человека по имени Орлан. Сопровождавший был её братом.

Шаманки в Туве, в сердце Азии, – не редкость. В каждом роду есть. А в Европе это – в диковинку. Интересуются. Приглашают. Дорогу оплачивают Вот и отправляются в дальнюю дорогу из центра Азии тувинские женщины, обладающие шаманскими способностями. Я поинтересовался предметом, который держал в руках её брат. Выяснилось, что это – настоящий шаманский бубен. На высоте 11 тысяч метров в современном воздушном лайнере из одного конца мира в другой, пересекая пространство и время, летел древний музыкальный инструмент, способный вызывать духов и вводить в транс. Признаюсь, в какой-то момент у меня был соблазн попросить моих спутников ударить в бубен, но сдержался. Мне показалось, что стюарды могли бы нас неправильно понять. Может быть, не стоило бояться, но я всё-таки поостерёгся.

Сайсуу рассказала о своей кочевой жизни, о том, где, когда и как выступала, о своих предках, о сёстрах, обладающих таким же даром, как у неё. Шаманский дар в их семье передавался по женской линии. Тувинский шаманизм – явление уникальное, признанное во всём мире. Как говорит Верховный шаман Республики Тува, председатель ведическо-шаманской организации «Адыг Ээрен» господин Кара-оол Тюлюшевич: «Настоящий шаман – это и великий костоправ, и знаток традиций и обрядов, великий танцор и певец. Нужны не только способности, нужно знать все обряды и традиции, поэтому лучше, когда этому учат с детства. В Туве три сокровища: природа, хоомей и шаманизм». Шаманы используют энергию природы, деревьев, гор, воды, камней и Земли. Хоомей – общеупотребительное название одного из пяти стилей тувинского народного горлового пения.

По исконным представлениям тувинцев шаманы связаны с другими мирами, и от них, от ветра, неба, земли происходят древние тувинские мелодии, пение и обряды… Отмечу ещё, что язык тувинцев относится к тюркским: так называемой алтайской семье языков. Когда я начал прислушиваться к речи моих попутчиков, то отдельные слова понял без перевода…

Мы расстались почти друзьями, обменявшись на прощание номерами своих сотовых телефонов. Надеюсь, что эта встреча будет не последней. До свидания Сайсуу Оюн!

Свеча негасимая

Не знаю, уж в который раз обращаюсь к вечно измучивающему меня вопросу: зачем нужно писать стихи, да и нужно ли это кому-либо вообще?… Меня ли одного мытарит этот вопрос, спать не давая, ни разуму, ни душе моей? Наверное, не только меня, наверное, и других всех, кто пробовал и пробует слагать строчки в стихи.

Господи, какая же сила нами движет? Зачем нам это? И если действительно это зачем-то нужно, то почему и мне выпало нести эту ношу? Мне-то, мне-то за что? За что?!..

Мало мне по жизни доставалось? Мало било и ломало по-всякому? Ведь и не держит же тебя никто за руку: так ты брось тогда, не пиши, забудь навсегда!.. А не забывается никак. И пишется несмотря ни на что. Как будто помимо воли своей какую-то Иную, не подвластную, управляющую Волю исполняет неугомонная душа, руки и глаза мои исполняют…

Видит Бог, никогда я не знал и доныне не знаю ответа ни на один из этих вопросов. Знаю, что не одного только меня они донимают. А на днях попалась мне в руки книга Виктора Петровича Астафьева «Затеси». Много там хорошего писано, многое мгновенно и, думаю, что навсегда, отложилось теперь в сердце. И кроме прочего всего – его раздумья о поэзии. Лучше этих душевных строк, я до сих пор не читал, потому и с вами хочу поделиться…

«Талант – это сила. И сила могучая, мучительная к тому же, и не всегда талант попадает в тару, ему соответственную, иную тару огромный талант рвёт, будто селёдочную бочку, в щепу, в иной таре задыхается, прокисает…» (На мой взгляд тара эта – душа и судьба человеческая. Э.А.)

«Всякий дар мучителен, но мучительней поэтического дара, однако, нет на свете».

«У избранных и муки избранные, отдельные. Их судьба не всякому разуму по силам. Завидуйте, люди, поэтам, завидуйте, они так красиво, так весело, беззаботно проживают свою жизнь, но научитесь их прощать за то, что беря на себя непомерный груз мучений и любви, они помогают вам быть лучше, жить легче и красивше. За сердечный уют ваш, за житейскую комфортность кто-то несёт тяжкий крест скитальца, ищущего и никак не могущего найти пристань в этом бесприютном мире… мятущейся душе не найти ни покоя, ни уюта, и мучения её, и тоска – это поэтовый удел, и он всевечен.

Не из радости, а из мук, из горя рождается истинная русская поэзия. Оттого её так много на Руси горькой. Оттого и жалеют, и ненавидят здесь поэтов, оттого и любят, и мучают их, часто до ранней смерти залюбливая…»

«И жизни нет конца, и мукам – краю,» – всевечная память поэту, изрекшему эти великие слова, летящие во времени вместе с нами.»

«Никто не бывает так наивен и доверчив, как поэт. За сотни лет до нынешнего просвещённого и жестокого времени стихосочинителя карали, жгли, забивали плетьми, отсекали головы, убивали из пистолетов на дуэли, а он всё прёт и прёт навстречу ветрам, певец и мученик, надеясь, что ветры пролетят над ним, беды минуют его.

И не только в защиту себя, для спасения души своей в этой мятущейся жизни трудится стихотворец, он верит, что слово его спасёт мир от бурь и потрясений и, если не заслонит человека от невзгод и бед, свалившихся на него, то хотя бы утешит. И так было всегда – поэзией двигала вера в доброту и милосердие, поэт и музыкант всех ближе к небу и Богу.»

Отгремели с месяц назад пышные и бестолковые, как всегда, казённые торжества по случаю астафьевского юбилея. Поразъехалась чиновная и околокультурная братия из Овсянки, родины Виктора Петровича, где бывал я не так ещё давно при его жизни… Не хотелось мне там в то время топтаться в общей бестолковой куче, а свидеться с памятью о нем, по совести чувствовал – нужно бы… Потому, когда выпала такая оказия – посетить Овсянку с незрячими стихотворцами-любителями из литературной студии слепых поэтов, да и предложили они мне это сами, – съездил…

В тот день, едва мы оторвались от города, начал крапать дождичек. Пока в библиотеку-музей сходили, пока с экскурсоводом побеседовали, пока к родному дому писателя подъехали, – дождичек превратился в дождь уже приличный… Не стану ничего пересказывать, слишком много воспоминаний нахлынуло там. Вспомнился его негромкий живой мужицкий голос, его взгляд – глубокий и мудрый взгляд человека, столько всего на свете белом перевидавшего… Горьки и светлы те воспоминания, где-то в области сердца остались они навеки…

Напоследок проехали мы на кладбище, подошли к черным могильным плитам, под которыми лежат Виктор Петрович и дочка его Ирина. И, хотя дождь не умолкал, решили пусть на мгновение, но возжечь и поставить у изголовья великого писателя простую тонкую восковую свечу, какие часто ставят в церквях перед ликами. Зажгли. Поставили. Стоим… А свеча-то не гаснет! Люди добрые, ведь это же чудо какое-то: ветер сквозит, дождь идёт, а… свеча не гаснет!..

В тот же миг ноги сами – как приросли к святому для всех месту…

Свеча догорела до конца, так и не погашенная ни дождевыми каплями, не ветром…

2004г.

Один день на родине Астафьева

Был тихий, прозрачный осенний день. Громоздясь над нашими головами окрестные горы, вдоль которых вилась дорога, возносили к небесам гигантский золотистый, рыжий, алый, белесоватый, и желтый всех мыслимых и немыслимых оттенков живой ковер осеннего леса, местами обрамленного благородной темно-зеленой хвоей елей и сибирских сосен, именуемых повсеместно кедрами. Для нас – членов краевого литературного объединения «Диалог» при Красноярском Государственном центре народного творчества (ГЦНТ) поездки раз в году в деревню Овсянку – на малую родину нашего земляка писателя Виктора Петровича Астафьева, стали уже традицией.

Руководство ГЦНТ в лице Дмитрия Николаевича Никитина в качестве поддержки нашей инициативы, в этот раз любезно предоставило нам автобус. И видит Бог, это подействовало весьма позитивно на сегодняшний настрой литераторов-любителей.

Первая наша остановка приурочена к месту, с которого далеко виден широкий енисейский простор, памятное место не потому только, что здесь установлен памятник литературному произведению Виктора Петровича Астафьева – «Царь-рыба», но в первую очередь потому, что место это было любимо писателем. Мы – на смотровой площадке над великой рекой, тихой и чуть туманящейся, словно материнский взгляд, вечно ожидающий кого-то возле порога отчего дома…

Огромный многометровый осетр-памятник и каменная книга с высеченными на ней словами мастера русской словесности ХХ века стали естественным фоном для нашей общей фотографии…