Жизнь

– Районские ? это наша нация, азербайджанцы. А что, из-за того что языка русского не знают, их притеснять? Они на своей земле!

– А я не на своей земле? У меня здесь все родились: и отец и дед. Я здесь родился!

– Азербайджанцу трудно карьеру сделать в своей республике, а у вас все армяне на должностях.

– Вот этого не надо, да! Раньше, может, так и было, но в последние лет 15—20 уже не так. Всегда шеф коренной нации, азербайджанец, а его зам – армянин или русский. Потому что шеф – чушка. За бабки институт кончил, за бабки устроился, за бабки должность купил. А ничего в работе не понимает!

Потом зазвучали и резкие упреки.

– Вы готовились к этим событиям заранее, а нас застигли врасплох!

– Я не готовился, мы осуждаем этих горлопанов в Карабахе. Все из-за них, этих националистов, дашнаков.

– Вы наш хлеб кушаете!

– Чей хлеб? Твой я хлеб кушаю?! Я на свой хлеб честно зарабатываю!

– Мы, мои родственники, отдали пятнадцать девушек азербайджанцам по соседним селам в Карабахе, а взяли семь. Как нам быть теперь, что делать? Я из Баку уеду, мне не трудно. Что им делать, этим смешанным семьям?! Представляешь, Рустам, а детям? Дети у них метисы, как они жить будут? К какой нации они примкнут? – громко, раздраженно говорит папин сотрудник, пожилой армянин.

– Рустам, уезжать из Баку надо армянам, и тебе, если с женой жить хочешь. Скоро все будет очень плохо.

– Да ладно, Москва не допустит.

– Вот помяни мое слово.

Куда уезжать? Папа из тех, кто не любит авантюру, он не перекати-поле. У него одна жена, одна прописка, он никогда не менял работу, пошел после техникума на фабрику, где трудились отец и мать водителем грузовика и работницей матрасного цеха.

У него были планы и учиться в России, и уехать по комсомольской путевке на Север, но то все больше планы Эллы, жены, которая не любит Араблинку, тоскливую деревню, с курами, гусями и баранами. Араблинка тоже Баку, а Баку он знает и любит, знает все дороги, повороты, улицы, поселки и закоулки. Но на Араблинке он знает всех и у него свой дом, а в других районах поди попривыкни. И как жить в бетонной клетке? Да и сложно это все: вставать на учет, пускаться на квартирные махинации, а он сложностей не любит.

Азербайджанский язык сближает его с титульной национальностью, среди них в почете профессия шофера, они обожают машины, кухня – пальчики оближешь, гостеприимны, юморные, у них много народной мудрости, пословиц и поговорок и в цене настоящие мужчины. С азербайджанцами он общался и раньше, но это были русскоязычные араблинские ребята, учившиеся в «русском секторе». Они общались на усеченном русском, засыпанном блатным жаргоном 30-х, с вкраплениями азербайджанских слов и армянских междометий. Это основной уличный язык того Баку с дикими для приезжего русского уха интонационными выкрутасами. Местные русские тоже им заражались.

На работе он познакомился с парнями из мусульманских окрестностей Баку, старинных поселков Апшерона. Они говорили дома по-азербайджански, читали книги и газеты на азербайджанском, их матери обильно сдабривали стряпню пряностями, желтили шафраном и сарыкёком, они праздновали Новруз, их женщины пекли шекербюру и вели себя на людях покорно, как тени.

У них есть друзья и товарищи армяне и русские, но мусульманин им ближе. Совсем близким никогда не стать, совсем близкий им родственник и земляк. Они называют себя бакинцами, в отличие от «районских», провинциалов, но для Эллы они все одинаковые, чужаки, чушки, как уничижительно называют таких в центре города. Мусульмане – называют себя они, простые люди, особенно пожилые. Название «азербайджанцы» только в 1930-е получило распространение.

У него вообще нет своих, своего клана, дядюшек, тетушек, двоюродных и троюродных братьев. Его отец сам чужак в этом городе, из дагестанского селения, отец и мать – сироты. Хоть лезгин и армянка, да без семьи и без роду и племени в Баку. Живи как хочешь, не знаешь на языке отца ни слова – и ладно, но отца надо чтить, и «нация» передается по отцу.

Сотрудник Рустама Миша Мокроносов, маленький, крепкий пузан, в 16 лет «записался» армянином, у него мать армянка, а отец русский. Отец его такого позора Мише простить не мог и пять дней гонялся за ним, чтобы прибить. Но Миша был непреклонен, он желал быть армянином. Так им и стал. Умело жонглировал армянским лексическим минимумом барэв дзес и цавэт танэм, женился, правда, на русской, но русским ни за что не хотел становиться. Как начались в феврале митинги в Степанакерте, Миша не избегал разговора о том, чья где земля, и всегда был готов подискутировать о Великой Армении от моря до моря. Армяне – сила!

А в ноябре, когда по фабрике «Красный Азербайджан», которая уже стала мебельным объединением, гонялись уже за полысевшим Мишей, ведь он заявил себя армянином.

Миша Мокроносов, запыхавшийся, красный как рак, подбежал к Рустаму и схватил его за руку, выпятив и без того выпученные глаза. Загнанный, он с трудом выдыхал и выплевывал слова. Это было бы смешно, но времени на смех не было.

– Погнались… погнались за мной, суки… ара суки э – Мише не удается толком перевести дух.

– Пошли быстрее, что стоишь.

– Куда? Рустам, они меня убьют! Куда спрятаться? Куда бежать?!

– Ко мне в кабинет.

В кабинете Миша дрожащими руками держал стакан, пил воду.

– Рустам, что делать? Убьют э гады. Зачем я на работу пришел только сегодня?

– Тихо сиди как мышь, я тебя закрою, – сказал Рустам и, не сдержавшись, заулыбался. Миша выглядел комично. Вот ему и пришла расплата за Великую Армению.

Снова закурил, вышел и быстро закрыл кабинет. Перед кабинетом собралась толпа из пары десятков молодых рабочих с зелеными повязками на головах, их окружили сочувствующие зеваки. К Рустаму подскочила Зейнаб, крепкая, молодая бабенка из простых работниц, любительница поорать, поскандалить. С мужиками заигрывала, за словом в карман не лезла.

– Где эрмени? Здесь армянин пробегал, ты его не видал? Вроде Миша зовут? Интересно, куда он мог убежать? – спросила она по-азербайджански у отца, озадаченно тараща глазами по сторонам.

– Какого армянина? – Рустам выпустил дым и улыбнулся.

– Ну армянин этот, Миша! Куда он мог отсюда сбежать?! – вмешался еще один с повязкой.

– Вы кого имеете в виду? Мокроносова?

– Да, да, его самого.

– Мокроносов вообще-то русский, – Рустам затянулся и улыбнулся еще раз. – Он не армянин, он русский – Мокроносов Михаил Владимирович.

– Нет, нет, мы знаем, он армянин. Он по-армянски говорил, армян хвалил и сам говорил, что он армянин.

– Да вообще у него самого мать армянка, – ткнула одна тетка в сторону Рустама. – И жена армянка!

Папаша нахмурился, окинул собравшихся самым тяжелым, замедленным и проникновенным взглядом, на какой был способен, и веско выпустил дым.

– Ну и что, у кого-то душок есть лично выйти против него? – насмешливо спросил азербайджанец Абульфаз, «афганец», один из папиных водителей.

Зейнаб, улыбнувшись, важно подняла руку, увлекая людей за собой.

Абульфаз любил люто подначивать армяноненавистников, включая в своем грузовике на полную громкость песни Боки. Между блатняками на русском попадались песни на армянском языке или армянские фразы. Или звучал знаменитый свадебный хит – «Завокзальная улица моя»! Абульфаз для пущего эффекта открывал двери, вылезал и страстно приплясывал.

Зеленые повязки и примкнувшие к ним возбужденные тетки гоняли по территории предприятия армян почти легально. Директор, грозный толстяк шеф, его рык вгонял в дрожь даже закаленных начальников цехов и отделов, дорогой Низами Рамизович, сидел в своем кабинете тихо как мышь. К нему ворвались, он посмотрел на них тяжелым взглядом. Удостоверившись бегло, что армян в кабинете нет, вошедшие вышли вон.

Низами Рамизович почуял, что это не февраль, это не хулиганство, а национальное возрождение. После сумгаитского погрома он выдвинул идею вытачивать на токарных станках деревянные дубинки. Вооружившись таким образом, азербайджанцы, рабочие и комсомольцы с красными повязками на руках, должны были провожать армянских коллег до автобусной остановки. Он готов был их возглавить, если надо. До этого не дошло, но главное обозначить позицию. Но сейчас и ветры дуют не те, и он в одночасье перестал быть крепким хозяином со своей сауной, где сгонял модными массажами жир, с уютной чайханой с фонтанчиком, с подпевалами, поваром, шофером, искусными умельцами, которые сделали на даче мебель по западным каталогам, но гораздо прочнее, не то что его – слона выдержит, он прыгал, проверял.

Шеф не может защитить даже своих людей. Наталья Михайловна, некогда властный зам, спешно увольняется и боится нос на предприятии показать; начальница отдела кадров, его подружка, которая даже и не армянка, а русская, но любила потрепаться о каких-то своих армянских корнях, сидит в кабинете запершись. На нее орали и пальцами грозили.

Рустам все курил на улице у кабинета. Он же начальник, должность ответственная, семьдесят грузовиков в подчинении. Машины казенные лучше стеречь неусыпно, мало ли что в голову придет этим хулиганам, а потом отдувайся. Но машины все на месте или в командировках по районам Азербайджана. Шофера народом сознательным оказались. Ими, конечно, управлять сложновато, они могут и нахамить начальнику, но на такую ерунду, как патриотизм, их подвигнуть сложно. Шофер – это хоть и часть народа, но все же больше о своей машине думает и как не совсем легальный груз вывезти с предприятия или обыденно украсть паркетную доску или фанеру. Как заработать «левые деньги», как достать запчасти к машине, хоть и государственной, но родной, как «наколоть» шефа и разжиться талонами на бензин. А потом кататься вдоволь или налево бензин продать. И делиться надо с начальством, а как же.

Молодые люди с зелеными повязками на головах, парни и девушки, еразы, районские и бакинцы, выходцы из апшеронских поселков, стали группками отпочковываться от площади Ленина и маршировать по городу. Вскидывая правую руку с зажатым кулаком, они кричали – «Смерть армянам! Смерть армянам»!

– Элла, не ходи на работу и завтра. И вообще, наверное, увольняться придется… Там на улицах толпы, и по предприятиям шарят. Армян ищут. Вот сейчас видел их, по улицам идут. Говорят, будет страшнее, чем в Сумгаите… – папа приехал домой гораздо раньше обычного, часа в четыре.

На площади Ленина нескончаемый митинг, и его показывают по телевизору. Страшно уже не только армянам, затаившимся как мыши, но и русским неуютно, и русскоязычным. Наши пацаны идут на площадь тусоваться, любители выпить и пообщаться, как наш сосед Савет, хороший ераз, подтягиваются за халявой: водкой и шашлыком. Не все собравшиеся, конечно, готовы громить армян, они больше за справедливость. Мы люди хорошие, но Карабах бизимдир, и нечего армянам там еще вырубать «реликтовые деревья», чтобы построить то ли пансионат для армян, то ли вредное производство – в общем, накипело!

В Баку ввели особое положение и комендантский час с 22.00 до 5.00.