В салоне воздушного корабля безмятежно спал Евгений Лукашин, прижимая к груди портфель с березовым веником.
А через час сердобольный попутчик уже вводил Лукашина, который мешком висел на его руке, в зал ожидания Ленинградского аэровокзала.
Не стоит говорить о том, что зал ожидания в Ленинграде ничем не отличался от зала ожидания в Москве: одинаковые разноцветные кресла, одинаковые киоски, одинаковые табло и одинаковые огромные окна, за которыми смутно белели самолеты. Брошенный попутчиком, Лукашин приоткрыл глаза, с надеждой поискал друзей, но их нигде не было видно.
– Скажите, пожалуйста, – обратился Лукашин к грузному лысоватому мужчине, который понуро забился в красное псевдокожаное кресло и, не моргая, тоскующим взглядом взирал на мир. – Который теперь час?
– До Нового года два часа пятьдесят минут! – трагически возвестил незнакомец.
– А где я? – спросил Лукашин.
– Там же, где и я!
– А где вы?
– На аэродроме! – грустно ответил мужчина. – По дороге в Красноярск нелетная погода, и в худшем случае я встречу Новый год в этом кресле!
– А в лучшем случае?
– Тоже в кресле, но только в воздухе. Вы встречали Новый год в воздухе?
– Нет! – отрезал Лукашин. – И не хочу! С наступающим вас! Мы проводили Павлика, и теперь я поехал домой. – Вдруг Лукашин сообразил, что уже много времени. – Боже мой! Галя скоро придет!
Диктор бодро объявил:
– К сведению пассажиров, отлетающих в Красноярск: в связи с неблагоприятными метеорологическими условиями…
Собеседник Лукашина простонал:
– Почему я не уехал поездом? Почему?..
…В былые времена, когда человек попадал в незнакомый город, он чувствовал себя одиноким и потерянным. Вокруг все было чужое: иные дома, иные улицы, иная жизнь.
Зато теперь совсем другое дело. Человек попадает в любой незнакомый город, но чувствует себя в нем как дома: такие же дома, такие же улицы, такая же жизнь. Здания давно уже не строят по индивидуальным проектам, а только по типовым.
Прежде в одном городе возводили Исаакиевский собор, в другом – Большой театр, а в третьем – Одесскую лестницу. Теперь во всех городах возводят типовой кинотеатр «Космос», в котором можно посмотреть типовой художественный фильм.
Названия улиц тоже не отличаются разнообразием. В каком городе нет Первой Загородной, Второй Пролетарской, Третьей Фабричной… Первая Парковая улица, Вторая Садовая, Третья улица Строителей… Красиво, не правда ли?..
Лукашин ввалился в такси и сказал водителю:
– Третья улица Строителей, дом двадцать пять, квартира двенадцать, четвертый этаж…
– Хоть на пятый! – ответил таксист, и машина рванула с места…
Одинаковые лестничные клетки окрашены в типовой приятный цвет, типовые квартиры обставлены стандартной мебелью, а в безликие двери врезаны типовые замки.
Типовое проникает в наши души. Встречаются типовые радости, типовые настроения, типовые разводы и даже типовые мысли!
С индивидуализмом у нас покончено и, слава Богу, навсегда!..
Мчалось такси по разукрашенному, праздничному Ленинграду, а на заднем сиденье сладко дремал Лукашин, и не подозревая о том, что его отделяет от дома приблизительно семьсот километров.
Такси подъехало к новостройке. Лампочка, спрятанная под козырьком, освещала родной адрес: «Третья улица Строителей, 25».
Лукашин вывалился из машины, с трудом преодолел ступеньки при входе в подъезд и облегченно вздохнул:
– Наконец-то я приехал!
Добравшись до двери под номером 12, Лукашин порылся в карманах, добыл ключ и успешно вставил его в скважину нижнего замка. Совсем нетрудно догадаться, что ключ подошел.
Слегка пошатываясь, Лукашин открыл дверь, оказался в передней и машинально начал раздеваться. Совсем нетрудно догадаться, что планировка ленинградской квартиры ничем не отличалась от планировки московской. И обои, конечно же, были такими же.
Объяснить это легче легкого. Жилые дома в Москве и жилые дома в Ленинграде сдавались в эксплуатацию одновременно. В это время выпускались обои именно этого цвета и артикула, а серия дверных замков с ключами – именно такой конфигурации. Все очень просто. И главное, удобно для промышленности. В ленинградскую квартиру недавно въехали новоселы. И здесь вещи еще не нашли постоянного места и был тот славный беспорядок, который еще долго бывает после переезда.
Лукашин содрал с себя дубленку, сорвал с головы шапку и зашвырнул ее куда попало, бросил на пол пиджак (пиджак ведь тоже должен отдохнуть) и вступил в единоборство с брюками. Избавиться от них оказалось не так-то легко. Ослабленный алкоголем и авиацией, Лукашин вконец изнемог в неравной борьбе. Он все-таки выбрался из брюк и, едва живой, дополз до тахты, которая, как уже совершенно нетрудно догадаться, стояла точно в том же месте, что и у него дома. Лукашин взобрался на тахту и блаженно свернулся калачиком, натянув на себя мягкий гедеэровский плед. Через мгновение он спал.
Вскоре дверь в квартиру № 12 снова отворилась. Это пришла хозяйка, Надежда Васильевна. Пожалуй, Надю можно назвать красивой женщиной, но все-таки было видно, что ей уже перевалило за тридцать. Она сняла пальто, зажгла полный свет. Лукашина Надя не замечала. Она достала из сумки покупку, это была электрическая бритва по имени «Агидель», и положила ее на буфет. Затем критически осмотрела накрытый новогодний стол. Потом подошла к шкафу, вынула из него новогоднее платье, кинула на тахту, платье упало на Лукашина. Только теперь Надя его заметила и, как положено женщине, вскрикнула.
Но Лукашин даже не пошевелился.
– Эй! – закричала Надя, медленно приходя в себя. – Эй, вставайте! Что вы здесь делаете? Эй, кто вы такой?.. Проснитесь, слышите, немедленно проснитесь!
Лукашин не отвечал.
– Вы живой или нет? – Преодолев страх, Надя попыталась растолкать Лукашина, но ее усилия оказались тщетными.
– Не… не надо меня трясти… – пробормотал сквозь сон Лукашин.
Надя в растерянности заметалась по комнате. Яростно схватила подушку, бросила в Лукашина.
– Кошмар какой-то… – Не открывая глаз, Лукашин взял подушку и запустил ею в Надю.
– Ах так, ну ладно, берегитесь!
Надя выбежала в кухню и вернулась с чайником.
– Я вас в последний раз предупреждаю!
И по лицу Лукашина побежали струйки холодной воды.
Поначалу это показалось спящему приятным. Он блаженно заулыбался:
– Ой, как хорошо! Ой, поплыли!
Потом вода проникла за шиворот, и Лукашин сразу же приподнялся:
– Вы что, с ума сошли? Я… я вам не клумба!