Лан-Эа, властитель небес. Том второй

– Вы, не сердитесь пара-митра, что так получилось с Чё-Лингом. Все время думаю, что отобрал у вас доверенное и очень близкое создание. И тревожусь, кто теперь будет управлять на Эриде и в других градах Родонии?

– Не тревожьтесь о том, ваше великолепие, – сразу произнес Ковин Купав Кун, и нежно пожал мои плечи, лишь затем, их выпустив из хватки, да испрямившись, сразу шагнул от меня назад, впрочем, все еще находясь в достаточной близи. – Абы на Пятнистом Острожке, как вел хозяйство Чё-Линг, так и продолжит. Вы ведь не навсегда уезжаете с прабхой в Тарх систему, только на время, – добавил он, и, я тягостно вздохнул. Ибо понимал, коль буду жить в Медунице не стану видеть главного дхисаджа, а коль наоборот, то пара-митру… Поелику Ковин Купав Кун жил на Пятнистом Острожке поколь лишь по двум причинам (в свой срок озвученных мне Ананта Дэви). Во-первых, потому как помогал прабхе поднимать меня, а во-вторых, потому как сам так много знал и значил, что мог стать причиной нападок не только мятежников Веж-Аруджана, но и созданий гиалоплазматических Галактик…

Словом, как сейчас не поверни, все было для меня плохо и новое, и старое…

Впрочем, долго о том рассуждать мне не удалось, абы стоило мне заговорить, как сразу к тюшаку от края лестницы направился Камал Джаганатх. Он, опять же, поспешно опустившись на него, напротив меня, принял позу пуспа, соединив меж собой плотно подошвы стоп и притянув их к промежности, слегка притом подмяв под них материю порео, одновременно, уложив сами колени на поверхность тюшака, да испрямив ровно спину. И незамедлительно, дотоль замерший перундьаговец из его охраны торопливо ступил к сурьевичу, и, расправив полы его кафтана, также скоро вернулся на прежнее место, слегка потеснив своих собратьев.

А я, проследив за его действиями, перевел взгляд на белую прибрежную полосу песка, входящего в лазурно-голубую грань воды, даже отсюда наблюдаемого бескрайним океаном. Синь воды сегодня усиливалась за счет того, что и само небо просматривалось сине-желтым, словно оттеняемым звездой Голубой Вьялицей занимающей почти третью его часть. Ее сине-серебристый диск, увитый с двух сторон чуть заметными белыми завихрениями облаков, созерцался мутно-тусклым, как и само пространство видимого окоема местности. А все потому как там далее, даже не на лестничном пролете, а уже на полосе берега, над океанской водой продолжал идти, опадая вниз, редкими крупными каплями дождь (последними в сем периоде изливающимися на планету), вспенивающий саму воду. Понеже и сама бывшая на нем мельчайшая рябь, и уже подходящие к бережине водяные гребни были унизаны кудлатыми, белыми загривками, схожими с гривой кондрыка, а потому и раскидывающих по мере движения пенистые лохмотки.

– Я убежден, мой уникальный мальчик, дитя, мой поразительный абхиджату, – ласково проронил Камал Джаганатх, стараясь перехватить мой взгляд, и явно дотоль приняв на себя мои переживания. – Мы уладим и сии проблемы, дабы вы могли надолзе не расставаться, как с Ларса-Уту, тык и с Ковином, – добавил он, протягивая ко мне левую руку, так как правую сразу взял прабха. – А днесь, вы успокоитесь и послушаете меня. Абы вы оба должны выполните, что я вам толкую. А значица ступаете вослед меня, мои руки при даятеситя не выпускаете, беспременно, фиксируя их, как единое целое. Сиречь смыкаете очи, начинаете глубоко дышать, – он слышимо по голосу торопился, видимо, опасаясь, что я вновь убегу. – Оба смыкаете очи, – произнес он вновь и, очевидно, для прабхи, ибо я сразу закрыл глаза. – Доверяете мне себя, поднесь мы единое целое. И насчет панча вы оба движетесь за мной. Эка, два, три, чатур, панча… – как-то резко начал он. Однако я успел представить себя тем самым небольшим цилиндрическим предметом со стесанным нижним концом и веревочкой сверху, которую также поспешно передал в его руки, таким побытом, настроив наше общее даятеситя.

Вьюла сейчас не просто завертелась перед моими сомкнутыми глазами в созданной тьме, но и ощутимо дернула меня вперед, вытягивая вслед веревочки, обдав само мое сознание порывом ветра, точно Ананта Дэви перемещался менее плавно, чем прабха. А в последующий момент я услышал его несколько осевший голос, молвивший:

– Можете отворять очи, мы на месте.

Глава десятая

Я тотчас открыл глаза, лишь мельком глянув на сурьевича, который, как и прабха, смотрелся полупрозрачно-черным, не только кожей, волосами, чертами лица, но и одеждой, своим образом, словно выступающий на основном цвете гиалоплазмы. А уже в следующий момент отпустил их руки, абы создавал основу перемещения не только я, но и Ананта Дэви, кой впрочем, не мог воздействовать на сознания, как я. Мы переместились в той позе, в каковой покинули мои чертоги, посему Камал Джаганатх срыву поднялся на ноги и развернулся ко мне спиной, ровно загораживая меня. И также скоро встал Ларса-Уту, поспешно шагнув к нему, опять-таки прикрыв меня, посему я подумал, что данные действия ими были заранее заготовлены. Сам же я замер на чуточку, все еще сидя и рассматривая то место, где оказался. И уже примечая знакомую мне вязкую и густую гиалоплазму, цвет которой был черным с легкими перламутровыми парами, точно выступающий поперед основного тона. Обладая тягучестью, данное вещество плотно окутало меня со всех сторон, облизало своими перламутровыми парами так, ровно здоровалось, радовалось моему приходу. И я, глубоко дыша, почувствовал ее пряно-ароматный дух, чего-то свежего, цветущего. Да также сразу уловил множество звуков (хотя и весьма удаленных), где игра гуслей сопровождалась не привычным мне пением птиц, а точно шорохом (словно опадающей вниз сухой листвы) огромного количества живых существ, которые говорили, кричали и даже стонали. Посему было сложно в том хаосе звуков выделить какой-нибудь отдельный.

Тут, опять же, стало заметно, что температура парящего вещества не постоянна. И двигающиеся едва отличимые от общего фона гиалоплазмы более или менее черные потоки перемещают холодное и теплое течения, местами, и, то зримо удаленно, формируя легкие завихрения перламутрового дымка. Мы втроем стояли и сидели на сравнительно узкой полосе, завершающейся в шагах пяти от меня, и значимо протягивающейся вперед, на оной наблюдалось плетение синих нитей и наполненность отдельных стыков почти черными более плотными бляхами.

Однако я не столько даже осматривался кругом, сколько сразу воззрился на поместившееся впереди, сравнительно недалеко, туда, куда и уходила узкая полоса, тело матки-маскулине. Оно в сравнении с размерами ВианикшиДамо было небольшим, эллипсоидной формы и смотрелось растянуто-сплющенным. Его основной фон цвета был все-таки черный, хотя из самой середины, там, где матка-маскулине слегка сплющилась, выбивались (опять загибаясь вниз) четыре тонких кольца, прилегающих достаточно близко к самому телу и тут имеющих голубоватый отсвет. Сами кольца-полосы зримо вихрились по собственной поверхности, а их структура вещества обладала свойствами твердых тел, потому удерживала форму, не растекалась, и, пожалуй, что даже не колыхалась. Впрочем, приметно к собственному краю полосы теряли не только цвет, но и плотность, вроде становясь и вовсе жидкими, абы местами демонстрировали выбивающиеся в стороны тонкие струи, не большие каскады, в которых едва переливались мельчайшие крапинки, брызги, капельки порой красного сияния. Одначе основная поверхность полос была расчерчена сверху паутинными, серыми волоконцами, щелями, тонкими дополнительными слоями, спиральными пучками, покрыта мельчайшими и различной формы сосочками и нитевидными волосками, в общем создавая эффект бархатистого опушения колец. Само же тело матки-маскулине смотрелось в виде плотно-рыхлой и, одновременно, волокнистой ткани, каковую покрывали, формируя основу, многочисленные образования имеющие форму петелек, трубочек, витых канальцев и даже клубочков, как целой сети тончайших жилок, только иссера-синего цвета. Так, точно и сама матка-маскулине и ее структура в отношении царящего кругом вязкого вещества была не плотной, а только студенисто-тягучая в движении.

– Мы уже подумали, что ты не придешь, Ананта Дэви, – внезапно послышался высокий и явно женский голос сопровождаемый звучанием струны гуслей и на удивлении шумным дыханием.

– Сие не могло случиться, абы я, не нарушая договоренностей, НгаКатахум, – незамедлительно отозвался Камал Джаганатх, и я, глянув прямо на его спину, не смог сквозь нее рассмотреть с кем он говорит (ибо ее прозрачность была лишь кажущейся). И тот же миг почувствовал жалость к сурьевичу, да раздражение на маток-маскулине. Сейчас мне стало ясно, почему он так давеча волновался в моих чертогах на Пятнистом Острожке. Понеже вся жалость, нежность и любовь, оную я к нему питал, мгновенно переросла из раздражения в гнев, когда я услышал, как НгаКатахум с явной насмешкой добавила:

– Тогда желалось бы увидеть того в ком ВианикшиДамо подозревала нашу мать, полное воссозданное повторение диэнцефалона схапатиху Анг дако Мадбубухат, последней схапатиху правящей сразу в пяти гиалоплазматических Галактиках Ланийкдан, Джиэйсиу, Гёладже, Шокмад, Срынфы.

И хотя Ананта Дэви слышимо усмехнулся, а я, разгораясь гневом, стал медленно подниматься на ноги, послышалась его достаточно ровная, уверенная речь:

– Я вже толковал, НгаКатахум, что у тебя неточная информация, про Праджапати.

Он впрочем, не договорил потому, как я резко ступил вправо, выходя не только из-за его фигуры, но и сходя с узкой полосы, созданной, скорей всего, матками-маскулине и созерцаемой в виде плетения синих нитей, чьи отдельные стыки заполняли почти черные и более плотные бляхи. И тотчас под подошвами моих ног, выплеснувшись вперед, назад, вправо и влево, сформировалась широкая площадка, точно не постоянные по температуре потоки холодного и теплого течения (оные заполняли саму Галактику), хлынув ко мне, образовывали этот плотный участок. Только в данном случае он выглядел в виде переплетенных в трехмерные сети, тончайших, перламутровых нитей, имеющих внутри поперечную исчерченность, которая заворачивалась двойной нитью в двойную спираль, а продольные бороздки, покрывающие их поверхность, местами венчались мельчайшими крохами синего света. И сразу же увидел перед собой пять невысоких гиалоплазматических сознания со слоистой структурой ног, рук, туловища и головы. Слои будучи вязкими, слегка колебались, однако меж ними не имелось тончайших сквозных щелей, словно они прилегали друг к другу много плотней, так как это наблюдалось в случае с ВианикшиДамо. Они также смотрелись черными, и малостью присыпанные серыми, синими, сине-серыми, темно-серыми переливающимися небольшими пятнами. Лишь у стоящей впереди всех матки-маскулине данные пятна были иссера-синего цвета.

– Ты, – грубо дыхнул я, и, также резко вышагивая, подошел к сознанию НгаКатахум, – как смеешь так говорить с его высочеством, – дополнил я, абы гнев мой стал плескаться из меня не только резким шагом, но и громким голосом.

Я стремительно выкинул вперед левую руку и схватив сознание за грудки, не столько пробив слои, сколько попав прямо меж ними, слегка встряхнув его, вновь с той же досадой принялся толковать:

– Ты, запомни! Я не полное воссозданное повторение диэнцефалона схапатиху Анг дако Мадбубухат! Я ее сын! как и сын пятого сурьевича СансарРуевитаПраджапати-джа, чье имя ноне ношу, как титул. И ежели ты в том, сомневаешься, чокашь тупая, я сейчас поглощу твое сознание, дабы было не повадно забывать кто ты, а кто его высочество, Ананта Дэви.

Теперь я резко встряхнул сознание НгаКатахум, так, что ноги ее оторвались от полосы, на которую дотоль опирались и сама она, как-то тягостно сотряслась, а слои внутри фигуры, располагающиеся друг над другом, созерцаемо завибрировали, будто став терять собственную вязкость, превращаясь в жидкость. Однако я не намеревался ее поглощать всего-навсего желал напугать. Посему я еще раз встряхнул НгаКатахум, а, когда ее фигура внезапно принялась терять четкие очертания туловища, шеи и головы, стремительно бросил ее вниз на полосу, сформированную плетением синих нитей, почитай под ноги другим стоящим в рядок маткам-маскулине, ибо в том месте полоса немного расширялась.

– Никаких там более ваших оскорбительных насмешек в сторону его высочества, Ананта Дэви, ибо я вам не моя мать, не схапатиху Анг дако Мадбубухат, миловать никого не стану, – теперь я, прямо-таки, зарычал, и как мне показалось сама молвь напрочь потеряла звучание струн гуслей, оставив там лишь шумное дыхание. Ровно мое сознание умело с легкостью подстраиваться под то или иное наречие гиалоплазматического языка.

Я легонечко качнул вытянутой в направление сознаний рукой, чувствуя, как перста на ней точно набухли и несколько черных капель с иссера-синим пятнышком (доставшиеся мне от НгаКатахум), качнувшись, моментально всосались в ближайшие длинные, тончайшие нити, повернутые относительно друг друга и образовывающие из себя кристаллические спирали, низко с глухим рокотанием досказав:

– А днесь все! Все на колени, пред сыном схапатиху Анг дако Мадбубухат! – все еще рыкая и чувствуя, как меня захлестывает гнев, так, что я едва себя сдерживаю, чтобы не напасть на маток-маскулине и не впитать их силой. Впрочем, они, ровно ощущая то мое бешенство торопливо опустились на колени и преклонили головы, а лежащая НгаКатахум лишь переместилась со спины на колени, сильнее других, пригнув то, что ноне у нее больше напоминало расплющенный корнеплод, а не голову.

– И все! Как сие было допрежь, при моей матери, припадите к моим стопам и отдайте часть себя, дабы я неизменно чувствовал, видел и имел вас в себе, – дословно повторяя то, что когда-то мне толковала ВианикшиДамо. Очевидно, сказанное мной имело особый смысл для них, понеже я увидел, как они все разом вздрогнули, словно я их уже принялся поглощать. А когда я опустил руку и выставил перед ними (слегка даже приподняв) левую ногу, НгаКатахум, так и не поднимаясь с колен, приблизилась и поцеловала меня прямо в перста (ведь большая часть моей стопы, вплоть до лодыжки была сомкнута и переплетена тончайшими золотыми ремешками сандалий), очень тихо молвив:

– О, Господь! Прими от меня подношение, чтобы ты неизменно меня чувствовал, видел и имел в себе.

А после и иные четыре сознания маток-маскулине коснулись моих перст, лишив саму ногу, пожалуй, по подошве и вплоть до пятки чувствительности. Черные же капли с различными пятнышками на них попав в мою левую ногу, и, вовсе стремительно всосались в ближайшие длинные, тончайшие нити, повернутые относительно друг друга и образовывающие из себя кристаллические спирали. Впрочем я это не увидел, лишь ощутил, поелику во все глаза смотрел на лежащее на боку, и, дотоль загораживаемое фигурами маток-маскулине, сознание, кое не имело ног, рук, туловища и головы, а выглядело бесформенным валуном. Но даже в таком виде оно сохранило не только черный цвет, но и слоистую структуру высокой вязкости, где тончайшие нити пролегающие друг относительно друга, не всегда плотно, являли тонкие, сквозные щели. Мне хватило одного взгляда, чтобы я узнал в сем лишенном фигуре сознании, Адимахань. Того самого сына ВианикшиДамо, оный, когда-то привел меня к ней.

Вот как, оказывается, это действовало…

То самое подношение гиалоплазматических сознаний. Когда всего-навсего единый мой взор моментально выдал информацию кого я вижу… И не столько по каким-то приметным чертам, а просто потому как во мне, уже растворенная часть Адимахань сразу ему откликнулась. Посему я судорожно дернул головой, когда он внезапно заговорил:

– Господь, прошу тебя! Прошу не поглощай меня полностью, абы в таком случае величественная ВианикшиДамо не пощадит мой диэнцефалон, и уничтожит меня, – его мольба сопровождалась высоким звучание струны гуслей, и единожды раскатистой птичьей трелью «ти-ти-ти», вызывая во мне еще больший гнев, – пощади, абы устьичная щель сотворенная ВианикшиДамо распалась и я остался в Галактике Гёладже без возможности вернуться.

Не знаю, зачем он это говорил, просил… ведь на этот момент у меня (так же, как и у него) не было иного пути. И я продолжал слышать напутственные слова моего дорогого главного дхисадажа, сказавшего: «Абы нынче от вас так много зависит, быть может, мириады жизней существ, людей, созданий, как вежаруджановских, так и гиалоплазматических». И я должен был… должен был его поглотить, чтобы показать свою силу, чтобы спасти те мириады жизней.

Потому я срыву шагнул вперед, чувствуя, как некогда испытываемая к Адимахань теплота сменилась на ненависть, оную я мог остановить лишь поглотив его сознание. Ужель так я себя взбудоражил. И тотчас ближайшие матки-маскулине, так и не поднявшиеся на ноги, отклонились в стороны, предоставляя мне проход. Да с той же грубостью, толком не успев приблизиться, я крепко пнул левой ногой в бок лежащего Адимахань, сразу придавив его к поверхности полосы, и жестко процедил:

– Все лазаете по Веж-Аруджану, по гиалоплазматическим Галактикам! Ищите неприятности, вершите беды… Не будет пощады ни тебе, ни ВианикшиДамо!

Еще сиг и моя левая стопа прошла сквозь слои в теле Адимахань, внутри вроде как встряхнув их вверх, вниз. Самая толика того давления и слои внутри фигуры сознания, дотоль располагающиеся друг над другом, неожиданно сотряслись, принявшись терять собственную вязкость, становясь жидкой субстанцией и его содержимое стало на глазах уменьшаться. Адимахань еще кажется вскрикнул:

– Прошу!

Но когда я рыкнул: «Заткнись!» внезапно моему крику (в который я вложил сейчас не столько гнев, сколько страх ребенка) позади меня отозвалось более низкое и продолжительное колебание гиалоплазмы. Так, ровно там кто-то услышал меня, и отозвался беспокойством. И это явственно тревожное участие я принял на свои плечи, сразу поняв, что его выплеснул ни Ананта Дэви, ни прабха стоящие позади, а некто иной, более мощный, масштабный, что ли.

Легкая зябь, которая сотрясала перетекающего и тающего в размерах Адимахань, вдруг стала ощущаться сильнейшей вибрацией в моей левой ноге. Сперва в ее пальцах, засим всей стопе, продвигаясь вверх к колену, в единый морг делая саму ногу тяжело-неподъемной, каменеющей. И также наблюдаемо всасывая внутрь моего сознания смешавшиеся слои Адимахань, каковые сразу формировали дополнительные нити возле кристаллической спирали, делая мою левую конечность еще более плотным каркасом. Я резко придавил, поколь подвластной мне ногой, остатки сознания и они слышимо хлюпнув, ворвались внутрь меня, произведя ощутимый толчок. Кой я предполагал, потому не упал, как в прежний раз, а только легошенько качнулся и единожды развернулся вполоборота, теперь увидев и самих коленопреклоненных маток-маскулине, наблюдающих за моими действиями, и замерших Ананта Дэви и Ларса-Уту.

Впрочем, стоило мне только развернуться, как сразу за сурьевичем и прабхой, вельми удаленно, вновь, что-то низко и продолжительно застучало. А мгновением погодя в черной с легким перламутровым дымкой гиалоплазме, точно прорезая ее насквозь, проявилась с чуть зримым круглым неровным, серебристым ободком брешь, из нее вырвался фонтанирующий в истоке ярко белый комок, каковой в свой черед плеснул долгий белый луч света. Неровный, и, тут прихваченный по окоему мельчайшими, голубыми крапинками, луч пролился вниз туманным светом, и, в нем проявилась фигура статного, могучего создания, будто ратника, воина облаченного в белую плетенную из мелких металлических колец кольчужную рубаху, прикрывающую туловище и плечи, скрывающую ноги. Этот ратник держал в руке меч, точно опираясь правой ладонью на рукоять, сияющую серебристыми переливами и завершающуюся на конце шишкообразным, рудного цвета набалдашником. Также прекрасно созерцался длинный белый клинок меча, блистающий тонкостью лезвия заточенного с двух сторон. Да только я смотрел не столько на его одежду, и даже не на подобную моей бело-перламутровую кожу… я смотрел на его голову. Абы на треугольно-выпуклой голове воина, без признаков ушей, и, как такового привычного лица, носа, скул, по бокам располагались крупные глазницы, поверх которых, едва их касаясь, пролегали слегка приподнимающиеся рогообразно-изогнутые костяные выросты, покрытые мельчайшими чешуйками и мелкими волосками. Сами глаза с растянутыми и чуть вскинутыми вверх уголками, в красно-розоватых радужках которых находились поперечно продолговатые, щелевидные с рядом отверстий пурпурные зрачки, сейчас были стянуты в узкую полоску, ровно создание к кому приглядывалось. Вельми, так сказать, повторяющий мои черты, сей проявленный образ в супротив моего имел лишь один рот, расположенный, как и у меня, на месте подбородка, направленный вниз и окаймленный розовыми губами.

Образ того ратника, столь похожего на меня, зримо принялся наполняться белым светом, будто поглощаясь, скрываясь. Да вмале уже лишь его дымчатые остатки срыву свершили небольшой круг, растворяясь и, одновременно, втягиваясь в белый луч света, который ощутимо позвал меня. Я резко перевел взгляд с этого светового потока на Ананта Дэви, который, как и прабха и матки-маскулине обернувшись, наблюдали за ним, и, чувствуя неодолимое влечение к лучу, желая завершить саму встречу, торопливо сказал:

– НгаКатахум хочу дабы ты сообщила, как являющаяся выборно-старшей АнгКоншехо, иным маткам-маскулине, что я, Лан-Эа, пришел править и владеть не только Веж-Аруджаном, но и гиалоплазматическими Галактиками моей матери Анг дако Мадбубухат. И если кто из вас посмеет мне не подчиниться, не признать меня властителем небес и Нитья Веж-Аруджана я уничтожу его как сознание, и как диэнцефалон, воспользовавшись способностями моей матери.

Я смолк и тотчас перевел взгляд на белый луч света, понимая, что как был поглощен образ ратника, и может моего отца, так и я войдя в него узнаю, все секреты, тайны, успокоив собственное волнение и гнев.

– О, Господь! – торопливо отозвалась, разворачиваясь ко мне НгаКатахум, – благодарствую за явленную силу и доверие. Ибо я, как выборно-старшая АнгКоншехо, от имени иных маток-маскулине признаю в тебе сына схапатиху Анг дако Мадбубухат и готова принять твою власть над нашими тремя Галактиками. И также от иных маток-маскулине я готова принести тебе зарок верности в Великом Вече Рас, как только ты того потребуешь, передав тебе, хранимый и скрываемый титул, Бхаскара. Этот титул сберегаемый мною, ВианикшиДамо и НагтубоНга правительниц Галактик Ланийкдан и Джиэйсиу, в свой срок нам троим вручила твоя мать схапатиху Анг дако Мадбубухат. Оный мы, три ее старшие создания, по ее воле должны были передать наследнику схапатиху, каковым без сомнения являешься ты, Господь!

Я, кажется, до конца и не понял, что говорила НгаКатахум, едва выхватив то, что Анг дако Мадбубухат ожидая моего становления, также оставила мне титул, который должен был сосредоточить и саму власть в моих руках. А не понял, потому как частая дробь и вибрация белого луча оглушила меня, и закачавшиеся на поверхности пролитого света голубые крапинки, словно мигнувшие, прислали мне чьи-то мысли, принятые моими плечами. В коих я ощутил мощнейшую нежность, любовь, заботу, как и горделивость за мои поступки, силу и твердость будущего властителя. И еще я уловил такое острое желание, встретиться, которому не смог противостоять, посему не сводя взгляда с луча, поспешно направился вперед, проходя мимо маток-маскулине, и, негромко выдохнул в сторону Ананта Дэви:

– Ждите меня на Пятнистом Острожке, – сразу сделал глубокий вздох и с тем указал себе оказаться в потоке света. Мне показалось, что крикнул, но вельми приглушенно, не только Камал Джаганатх, но и НгаКатахум, я впрочем, в том не был уверен.

Глава одиннадцатая

Я не был уверен, в том, что Ананта Дэви крикнул, потому как уже в следующий сиг, когда пред моим наблюдением мелькнула черная с перламутровым дымком гиалоплазма, сотворенная согнанными друг к другу мельчайшими разнообразной формы крупинками и нитеобразными канальцами, оказался внутри луча. Оный на самом деле представлял собой вращающийся по кругу дымчатый проход ярко-белого, слепящего глаз сияния. Его рыхлые поверхности, будто сотканные из тонехоньких волоконцев, спутываясь, ощутимо утягивали меня вниз. Сами нити в том проходе зримо дрожали, переплетаясь меж собой и выпуская в местах стыка новые еще более тонкие паутинки. Дребезжащий звук, скрип и даже свист ударялся по мне, а порой рвущиеся волоконца источали резкое шипение, будто пытаясь меня напугать, и с тем отрываясь, внезапно превращались в золотистые прядки огня, моментально уносясь вверх, и, там словно прижигали, перекручивали меж собой уже сотканное пространство. А сам проход неожиданно завертелся передо мной по спирали, усасывая все быстрей и быстрей вниз, и на золотистых прядках огня внезапно стали мгновенно проявляться лица Ананта Дэви, главного дхисаджа, прабхи, Чё-Линга, Никаля, Дона, созданий, существ не только знакомых мне, но и ранее никогда не виденных. Каковые сигом погодя приобрели и вовсе лишь состояние моментальных вспышек. Мне кажется данное верчение взблесков вызвало во мне ощущение безудержности времени, безразмерности самого пространства.

Поелику когда мое падение разом остановилось, я толком не сумел оглядеться, всего-навсего зафиксировал для себя, что сейчас точно выпал из дымчатого прохода в необозримые просторы клубящегося вещества. Данные мощные сгустки, созерцаемо плотных испарений, тучнели и пухли, единожды выпуская из рыхлой, пузырчатой или слоистой поверхности мощные пары вязких субстанций, где и сами цвета смотрелись в виде тягучей, клейкой материи имеющей в основном багряные тона, иногда и лишь небольшими пятнами замещаясь на алые, розовые, красные, пурпурно-фиолетовые. Впрочем, не сама материя, вещество, субстанция закипающая в том Мироздании привлекло мое внимание, а громадное тело, точнее даже организм. В сравнении, с которым ВианикшиДамо казалась всего-навсе малой крохой. Хотя я, наблюдая этот мощный фиолетово-черный организм, подумал, что вижу только малость, крупинку… а может даже клетку чего-то общего, многогранно-бесконечного и значимо большего. Сам организм имел вид сплюснутого, конусообразного тела с наблюдаемо заостренной нижней частью, одновременно, несколько потянутого влево и вперед верхушкой, с широким основанием, направленным опять вверх и вроде как назад. Поверхность этого колоссального тела покрывало множество вогнутостей, бороздок, ложбинок, вздутий, схожих с нервами, жилами и даже бляшками, местами достаточно плотных, а инолды студенисто-подвижных. Сей организм, как и сама его столь неровная поверхность, легонечко вибрировал, точно, как я порой передергивал плечами. И казалось мне тогда это грандиозное творение, али всего лишь частичка вещества, волнуется: гневаясь или вспять пугаясь.

Внезапно данный организм вздрогнул много сильней, так-таки, качнув собственными боками или только стенками, и тем однократным дрыгом проложил по ним тончайшие паутинки разрывов. А вторым таким стремительным сотрясением явил на месте паутинок мощные, и, тут пошедшие вдоль и поперек, многочисленные трещины, каковые принялись ломать зримые стенки тела на отдельные части, кромсать их и взламывать саму оболочку, или только преграду. Оболочка еще толком не распалась на части, как раскидывая ее отдельные кусочки в разные стороны, из темных недр тела явилось окутанное ярким белым светом создание. Его каплеобразное тело-голова смотрелось мягко-податливым и несшим вслед за собой три длинных, тонких щупальца (вряд ли это были рука или нога) которые меж собой соединяла сквозная перепонка, вроде плаща.

Создание лишь на миг зависло перед моим наблюдением как-то враз проявив на своей голове-теле множество мельчайших глаз не только схожих с моими, где в красно-розоватых радужках находились поперечно продолговатые, щелевидные с рядом отверстий пурпурные зрачки, не только подобные зоркому очесу Ананта Дэви, где темно-лиловая радужка в форме звезды с многочисленными тонкими лучиками входила в синюю склеру, но и сине-марными и вовсе не имеющих понимания радужки, зрачка аль склеры. А уже в последующий момент оно, затрепетав своими щупальцами, будто расправило меж ними перепонку на поверхности, которой проступили мельчайшие золотые и серебристые символы, знаки, словно увитые тонехенькими стеблями, листьями каких-то растений, деревьев, меж коими, и, тут внезапно вспыхивая и сразу потухая, проявлялись различные образы созданий, существ, людей, маток-маскулине, транас, зверей, птиц, рыб, насекомых и вовсе неведомых мне творений. Еще сиг… миг… не более того и создание резко рвануло вверх, в мгновение ока пропав или затерявшись в невообразимых просторах клубящегося багряного вещества. А я вновь и также стремительно провалился в моментально явившийся под ногами моего сознания дымчатый проход ярко-белого, слепящего глаз сияния, рыхлые поверхности которого, сотканные из тонехоньких волоконцев, спутываясь, утягивали меня ощутимо вниз.