Апрельское, или Секрет забытого письма

Не знаю, что там было дальше, потому что наконец вышла Нина Васильевна, и мы отправились домой. Я шла, слушая болтовню соседки, сухо отвечая лишь «угу» и закусив губу, потому что в носу кололо от подступивших слёз. Волю им дала ночью, когда ревела в подушку, как школьница. Хотелось позвонить ему или написать. Душили невысказанные чувства. Я понимала, что влюбилась. Он словно приворожил или околдовал. Иначе как меня угораздило увлечься мальчишкой, почти ребёнком? Ему же ещё двадцати одного нет! По мировым меркам он даже несовершеннолетний!

Проснулась какая-то больная. Боль была даже в искусанных губах. Поняла, что не могу себя заставить выйти на работу.

Неожиданно позвонила Леокадия Сергеевна. Судя по голосу, она была страшно чем-то озабочена. Как оказалось, пропал Кактус.

– Он никуда из дома не выходил! Днём спал в своём лукошке, ночью слышно было, как сопит и топает. А тут пропал и два дня уже найти не могу!

– Вы не волнуйтесь так. Я надеюсь, что найдётся. Постараюсь к вам зайти в ближайшее время, вместе поищем, – пыталась успокоить её я.

Вместо работы я в тот день пошла к Симоне Павловне. Хотелось всё-таки спросить о том, о чём мы в прошлый раз так и не успели поговорить. Да и ей приятно было рассказывать о былом. Завидев меня, женщина очень обрадовалась. Первым делом поинтересовалась, была ли я в церкви. Повздыхала, потому что ещё не была. Но я пообещала сходить.

– А где тут раньше находился роддом? В годы войны, например, – спросила я и поняла, что вопрос этот бабушку Симу озадачил.

– У нас не было. В город возили всех, как и сейчас. Тут же ехать недалеко. На бричке возили. Председатель колхоза выделял лошадь. Правда, в войну всех лошадей на фронт забрали. Так что не знаю, как тогда эти дела решали. Может дома.

– А в роддоме могли перепутать или подменить младенцев?

Симона Павловна вытаращила на меня глаза.

– Не знаю, детка. Война была, тогда всякое случалось. Лично я о подобном никогда не слышала. А ты почему спрашиваешь?

– Да мне нужно. Для работы. Хочу об истории посёлка сделать стенд у нас в библиотеке, – на ходу придумала я нелепый ответ.

Бабушка Сима доверчиво кивнула, совершенно не задавшись вопросом, какое отношение к истории Апрельского могли иметь перепутанные младенцы.

– Вот мы с вами в прошлый раз о цыганах говорили. А правда, что тут в годы войны цыганский табор стоял? – спросила я главное, что меня интересовало.

Ответ на этот вопрос поможет мне понять, от чего следует отталкиваться в поисках информации. Но Симона Павловна лишь пожала плечами.

– Смутно помню что-то такое. Мать и бабушка обсуждали, что были цыгане. И что куда-то их немцы вывезли. А куда? Бог его знает. Мне в конце войны всего пять лет было. Так что я мало что помню.

От бабы Симы я шла, когда уже почти стемнело. На западе небо зловеще багровело, будто где-то вдалеке бушевал пожар. Но это был всего лишь закат. Наверное, завтра поднимется ветер. Помню, где-то читала красивую примету о ярко-красном закате. Он означает, что бог солнца спорит с богом ветра… Моя бабушка всегда считала красные закаты плохим предзнаменованием. Не знаю, почему.

С востока же надвигалась кромешная тьма. Уличных фонарей здесь не было. Точнее они давно не работали. Свет лился только из окон. И некоторые дворы освещались, поэтому в принципе дорогу было видно хорошо. Даже фонарик не понадобился… вначале. Но когда потянулись брошенные дома, стало жутковато. Полезли в голову разные нехорошие мысли. Неожиданно вспомнился найденный в каком-то доме покойник… А ведь я так и не узнала, в каком! Вдруг я иду сейчас как раз мимо него.

Едва успела об этом подумать, как вздрогнула от внезапно прозвучавшего в вечерней тишине мычания. Кажется, у меня все внутренности передёрнулись, а не только сердце. И в пот бросило. Первой мыслью, которой я пыталась себя успокоить, было то, что мне послышалось. Но когда звук повторился, данная версия с треском провалилась. Следующий вариант – животное – пугал не меньше, чем возможный спящий где-то в кустах пьяница. Я ускорила шаг. Однако прервавший невнятное мычание голос Максима заставил меня остановиться.

– Бать, вставай, садись в машину. А то вдруг кто-нибудь увидит, – слова доносились из глубины проулка между домами.

Брошенными или жилыми – я понятия не имела. Но свет в окнах не горел. В ответ на его слова раздалось нечленораздельное бурчание и ругань. А затем снова заговорил Максим:

– Вставай! Мама волнуется, ждёт нас.

Я подошла и увидела… то, что увидела. В свете фар припаркованного посреди дороги внедорожника довольно грузный мужчина с седой бородой ползал по земле, заваливался на бок, катался в пыли. Причём выглядел он очень хорошо, явно дорого одет и ухожен. Максим пытался его поднять, но тот отталкивал, матерился.

– Что случилось? – спросила я.

– Света, иди, куда шла, – бросил мне Богорад.

Глаза его затравленно бегали, не желая встречаться с моими. Игнорируя его слова, приблизилась к сидевшему на земле мужчине.

– Здравствуйте, – сказала максимально непринужденно.

Он остановил на мне стеклянный взгляд и попытался, кажется, осмыслить происходящее. Новый человек в поле зрения явно заинтересовал и привлек его внимание. Я не могла понять, пьян он или это что-то другое. Алкоголем от него не пахло.

– Ну-ка поднимайтесь, а то свой красивый костюм совсем испортите и часы разобьёте, – сказала я тоном, каким обычно говорят с непослушными детьми.

И сама удивилась, что он меня не послал.

– Да вот не могу! – сокрушенно ответил отец Максима. – А вы кто? Что за красавица тут у нас появилась?

– Давайте, давайте, я помогу встать, – подбадривала я его.

Мужчина послушно опёрся на мою руку, грозя повалить меня на землю. Но Максим вовремя поддержал его и вместе мы каким-то чудом усадили его в машину.

– Вы не уйдете? – жалобно спросил меня Илья Андреевич. – А то этот сукин сын только и думает о том, чтоб я быстрее сдох! Только и ждёт моей смерти!

– Па, ты что! – укоризненно возразил Максим.

– Пошёл вон, щенок! Выкормил тебя, вырастил, и никакой благодарности!

Я обратила внимание на то, что Максим ловко закатал ему рукав и что-то вколол из маленького шприца. Буквально сразу тот обмяк и вскоре уснул. Максим же, избегая меня, уложил отца поудобнее, закрыл заднюю дверцу машины, отошёл, и устало присел на поваленное бревно. Я приблизилась, опустилась рядом.

– Что с ним? Он пьян?

Парень отрицательно мотнул головой, глядя в сторону.

– Это деменция начинается. Альцгеймер, или как его там… И ещё что-то, не помню уже. Он такой не всегда. Редко. В последнее время где-то раз в пару месяцев. Я поэтому и приехал, взял академ. Мать с ним уже не справляется. Плачет постоянно. Кирилл его боится. А сам он лечиться не хочет, считает, что с ним все в порядке. В нормальном состоянии он совсем не такой, правда! Но вот эти припадки… Я мечтаю забрать мать и мелкого и уехать отсюда навсегда.

Слушать это было невыносимо. Не представляю, каково в таком юном возрасте столкнуться с подобной бедой. Это очень страшно.

– Я могу чем-нибудь помочь? – спросила, тронув его за руку.

Мне хотелось, чтобы он повернулся, посмотрел на меня. А он упорно уклонялся от этого.

– Чем? – горько усмехнулся Максим. – Нет, конечно. И ещё, Свет, надеюсь, ты понимаешь, что об этом никто не должен знать?

– Конечно.

– Ну и не надо меня жалеть, – добавил он. – Всё нормально. Я не страдаю и всем доволен, поверь. Это ничего не должно менять между нами, а то любите вы, девушки, из жалости уделять внимание…

– Не поняла, что не должно менять? – насторожившись, уточнила я.

– Ничего, – повторил он. – Раз уж ты меня отшила, то пусть всё так и остаётся.

– Но я не отшивала тебя!

Как он мог такое подумать?! Значит, поэтому и не появлялся!