Вера. Искушение цыганки

– Эй, подруга, и куда это мы на ночь глядя собираемся?

Надя упёрла руки в бока и уставилась на Веру, сощурив глаза.

– Мираб позвал поговорить, – ответила та, не поворачивая головы.

Она расчёсывала свои роскошные волосы.

– Сказал, что о работе надо потолковать.

Надя вдруг засмеялась.

– Ты совсем дура или притворяешься? – воскликнула она – О работе, ага.

Вера, наконец, повернулась.

– А что?

– Ты в курсе, что девушка, которая до тебя у него работала, ушла, потому что забеременела? От него.

– Я не знала. И что?

– И я от него аборт делала, – понизив голос, сообщила Надежда.

Зелёные глаза Веры удивлённо расширились.

– Любит он девок портить. Так что не вздумай ходить. Если, конечно, сама не хочешь.

– Но… как же так? Он тебя, что, заставлял? – растерянно спросила Вера, положив расчёску под подушку.

За неимением другого места, там у неё хранились кошелёк, телефон и прочие личные вещи.

– Считай, заставлял. Тоже вот так по наивности согласилась пойти с ним вечерком о работе потолковать.

Мирабу на вид было лет тридцать-тридцать пять. Молодой, не толстый, внешне довольно хорош собой. Взгляд только у него наглый, даже плотоядный, и в разговоре постоянно проскальзывают пошлые шуточки, намёки какие-то. Вера старалась не придавать этому значения. Но после слов Нади ей стало противно до тошноты. Нет уж, не пойдёт она никуда. Представила его рожу и её чуть не вырвало. Если полезет к ней с поцелуями, она точно не сдержится, изобьёт в кровь.

– А что, правда, Мираб Женьку беременную отпустил? Она аборт сделала или оставила ребёнка? – оживилась одна из соседок по комнате, женщина лет тридцати по имени Лида.

– Вроде как оставила, – ответила Надя.

– Ой, девочки, вы наивные какие-то. Ну, она же по доброй воле с ним крутила шашни, – подала голос четвёртая обитательница комнаты, Виктория. – У меня дед тоже бросил бабушку беременную. Представляете, в те-то годы, да в селе! Ох и позор! Дед был красавец казак! А бабушка невзрачная, но с характером. Не спасовала, и послала его нахрен, к его красивой любовнице! К слову, это ещё до брака у них вышло. Ребёнка, мою маму, родила сама. А через год этот пижон на коленях вымаливал прощение. Короче, прожили они вместе до глубокой старости и вырастили четырёх дочерей. Так что по-разному бывает. Мужики в основном трусы невротичные. Может ваш Мираб испугался ответственности, а потом ляльку увидит и поймёт, что в жизни самое ценное!

– А дед, небось, так и гулял всю жизнь, – ехидно заметила Лида.

Но Вика на это ничего не ответила.

– Сначала бросят, пропадут, а потом детей им подавай, – Надя присела рядом с Верой и хмыкнула. – Сами женщин осуждают, что не разрешают встречи, а как таким разрешать-то? Не понимаю.

– Да, главное женщине никогда не терять достоинство и не умолять мужика. Пусть он сам вымаливает прощение и доказывает, что любит! – категорично сказала Лида.

– Девочки, а может, винца выпьем? – оживилась Вика. – Я купила у знакомой бутылочку. Говорит, настоящее, массандровское.

– О, давай, – оживилась Лида.

Надя тоже потянулась за своей кружкой.

– Я не хочу, – сказала Вера и, забравшись на кровать с ногами, уткнулась в свой телефон.

Полилась женская болтовня, приправленная жалобами на начальство, сплетнями, воспоминаниями, рассказами о личном. Вера в этом участия не принимала. Думала о своём. А потом ни с того ни с сего проговорила:

– Может быть, со мной Мираб хотел именно о работе поговорить? И приставать не собирался?

Надя чуть вином не поперхнулась.

– А с той девушкой, что забеременела, у него какие были отношения? – спросила Вера. – Любовь?

– Ну какая любовь? Не смеши. Настоящая любовь не такая.

– А мне кажется, понимание, что такое любовь, очень индивидуально, – принялась философствовать Лида. – Любовь – самое необъяснимое, удивительное и слишком личное чувство, поэтому шаблонов, каких-то правил или канонов для её определения быть не может. К каждому человеку она приходит по-разному, её чувствуют и переживают по-разному…

– О, Лидка, как ты хорошо сказала! Давай выпьем за это! – Вика потянулась к ней, чтобы чокнуться кружками.

– Наверное, меня завтра Мираб уволит, – сказала Вера равнодушно. – За то, что не пришла.

– Что будешь делать, если уволит? – спросила Надя.

Та пожала плечами.

– Не знаю. Другую работу буду искать. Вон, санитаркой можно в больницу пойти.

Лида замахала на неё руками.

– Ты что! Придумала тоже! Я восемь лет назад работала санитаркой. И поверь, это неприятно, тяжело и опасно. Вынеси банки с плевками, вынеси дерьмо, всё обработай, помой два или три раза коридор. Палаты мыла один раз. А если умер пациент – свяжи, отнеси с помощью других больных в морг, обработай кровать и промой палату. А опасна эта работа, потому что я в инфекционном отделении работала. Если думаете, что это лафа, а не работа, то я вас разочарую. Увы, нет. Там ишачишь за копейки. Но было время, пришлось. Никому бы не посоветовала туда идти. И не потому, что это низкоквалифицированный труд. Мы тут с вами тоже не директора. Не важно, кто кем работает. Жизнь непредсказуема. Сегодня мы в короне, а завтра мы моем полы. Оставайтесь людьми в любой ситуации.

Все согласно закивали.

– Да уж, ты, Вер, сто раз подумай, прежде чем в санитарки идти, – проговорила наставительно Надя.

– А куда меня возьмут без образования, да ещё и с моей внешностью? – в вопросе Веры сквозила затаённая обида.

– Ой, про внешность она заговорила! – воскликнула Вика. – Это последнее, о чём тебе надо думать. Внешность у тебя из нас всех тут самая-самая. Глазищи какие зеленющие, волосы – роскошь! Фигурка тоже отпад.

– Интересный вы народ, цыгане, – перебила ту Лида. – Порядки у вас свои, мораль своя.

– Да, Верунь, расскажи нам о вашем народе, – оживилась Надежда. – Интересно же! Я ж сама немного цыганка, а ничего о вас толком не знаю.

Вера вздохнула. Не любила она эту тему. Ещё со школы, где одноклассники дразнили, и постоянно приходилось отбиваться от нападок. Но тут все так искренне к ней расположены, без камня за пазухой.

– Я вот всегда думала, что цыгане все поголовно кареглазые, – заметила Вика. – А у тебя зелёные глаза.