Оценить:
 Рейтинг: 0

Сёстры-соперницы

1 2 3 4 5 ... 11 >>
На страницу:
1 из 11
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Сёстры-соперницы
Елена Арсеньевна Арсеньева

Русская красавица
Дочери князей Казариновых похожи как две капли воды – но какие разные у них судьбы! Александра – завидная невеста для лучших женихов Российской империи. А Лючия, похищенная при рождении авантюристом Бартоломео Фессалоне, превратилась в расчетливую куртизанку. Они могли бы никогда не узнать друг о друге, но чья-то злая воля заставила Лючию… приехать в Россию и занять место сестры, которую ждало венчание с князем Извольским… А как же быть Александре, которую силой везут в Италию? Неужели ей придется заняться ремеслом сестры – или погибнуть?..

Елена Арсеньева

Сёстры-соперницы

Часть первая

Лючия

Глава I

Напасти жизни

Лючия высунула нос из груды мехов – не пахнет ли кофе, а еще лучше – горячим шоколадом, самым модным напитком в этом году. Ах, что может быть лучше, чем проснуться в теплой постели, в нагретой жаровнями спальне и вкушать чашку шоколада, смешивая сладкие глотки с еще более сладкими мечтами.

Вот оживленное общество собралось в ее роскошной спальне. Лючия полулежит в постели. Дезабилье ее состоит из спального платья, вышитого серебром и убранного розовыми лентами, золотистые локоны перевиты жемчужными нитями, на шее черная бархотка, точь-в-точь как у мадам Помпадур. Вот один из ее чичисбеев[1 - Чичисбей – весьма емкое понятие в Венеции XVIII в.: друг дома, поклонник, рыцарь дамы, сопровождающий ее вместо мужа; иногда – любовник.] прибежал сказать, что новая гондола ждет внизу…

Забывшись, Лючия откинула мех и задрожала, когда холодный ветер от лагуны коснулся ее лица. В окне было разбито одно стекло, а промасленная бумага, старательно расписанная золотой краскою под вид затейливого переплета, могла обмануть невзыскательный взор, но уж никак не январскую стужу!

Да, среди привычных напастей жизни были две особенные: холод и безденежье. Холодно, сыро, и все наряды Лючии, поутру небрежно сброшенные у постели, так и валяются неприбранными. Похоже, Маттео, их с отцом единственный слуга, не сыскал за весь день ни минуты, чтобы зайти к госпоже и привести ее одежду в порядок. А ведь скоро приедет князь Анджольери!

Лоренцо Анджольери! В жизни своей не встречала Лючия человека, менее похожего на ангела[2 - Фамилия образована от слова angelo – ангел (итал.).]. Красавцем не назовешь, но какое страстное, притягательное лицо… а главное, какое несметное богатство! Его недавно купленное и отремонтированное палаццо ярко светилось по ночам над тусклым зеркалом Большого канала всеми своими восьмьюдесятью окнами, и, когда Лоренцо задавал балы, сотни гондол с факелами и разноцветными фонарями подъезжали сюда и отплывали, высадив веселых гостей…

От этого чудесного воспоминания сумрак вокруг Лючии показался еще мрачнее. Не переставая кутаться в мех, она сползла с постели и, хвала Мадонне, не промахнулась, попав в туфельки, а не на ледяной пол. Нашарила на столе подсвечник и ощупью побрела в залу – искать, от чего можно зажечь свечу.

За окнами сгущалась вечерняя синева, играла музыка, толпа журчала, точно река по каменным плитам.

– Ох, ну и заспалась же я! – пробормотала, зевая, Лючия. – Надо поспешить. Пока соберусь… князь обещал заехать не позднее полуночи.

Она зябко передернулась, вспоминая, как смотрел на нее Лоренцо, прощаясь: Лючия уже стояла на ступеньках террасы, а он – в гондоле, так что лица их были на одном уровне и, казалось, достаточно малейшего колебания волны, чтобы губы их соприкоснулись. И он прошептал – Лючия ощутила его жаркое дыхание:

– O, прекрасная, вы приобрели сегодня дурное знакомство! Я распутник по профессии!

За этими многообещающими словами, увы, ничего не последовало, и Лючия после неловкой паузы ушла в дом, усмехаясь про себя: о том же самом она могла бы и сама предупредить Лоренцо, только слово «распутник» следовало бы употребить в женском роде. Право же, Анджольери слишком мало еще прожил в Венеции, чтобы вести о похождениях несравненной Лючии Фессалоне в полной мере дошли до его ушей, а впрочем… впрочем, если она правильно прочла в его жгучих очах, он будет только счастлив узнать, что она дает куда больше, чем обещает, хотя и обещает безмерно!

О господи, но где же отец? Где Маттео? Есть хоть кто-нибудь в этом темном доме?..

И тотчас послышался легкий шорох шагов по мраморным плитам. Лючия узнала походку Маттео и с облегчением вздохнула. Сейчас он зажжет свет, подаст вина, принесет жаровню, согреет воду для ванны, сбегает в лавочку – у Лючии кончилась розовая пудра, а нынче ночью она хотела быть перед Лоренцо непременно в розовом, ну и волосы, разумеется должны быть напудрены розовой пудрою. Розовое и золотое – она будет похожа на дивное лакомство, которое Лоренцо захочет, непременно захочет отведать. Но ему и не снилось, сколько будет стоить каждый глоточек, каждый кусочек…

Но вид верного слуги явственно указывал на то, что случилось нечто ужасное.

– Что произошло? – воскликнула Лючия. – Где ты был? Почему меня не разбудили раньше? Где отец?

– О синьорина… синьорина, – прошептал Маттео и осекся.

– Ради всего святого! – топнула ногой Лючия. – Tы меня пугаешь! Немедленно отвечай, что случилось, и приготовь мне ванну.

Гримаса боли искривила лицо верного слуги, из глаз хлынули слезы, и Маттео выдохнул:

– Он умер, синьорина Лючия! Ваш батюшка умер! О, лучше бы я оказался на его месте!

И Маттео зарыдал в голос, неловко утираясь левой рукой, а в правой сжимая подсвечник, который дрожал в такт рыданиям, и страшные тени плясали, сталкивались на стенах осиротевшего палаццо Фессалоне.

* * *

Иисусе сладчайший! Отец умер!.. Бородатый Бартоломео Фессалоне, настолько не похожий на мелких душою и телом венецианцев нынешних времен, что никто не признавал его за соотечественника; Лючии он всегда казался бесшабашным цыганом – не столько по происхождению, сколько по авантюрному складу характера. Да она ничего не имела против, ибо любила этого лукавого человека, стремившегося подражать патрициям былых времен, особенно обожаемому им Пьетро Аретино[3 - Знаменитый венецианский богач, авантюрист, друг и покровитель Тициана.], и даже мечтал о такой же смерти, какая поразила его кумира: Аретино умер, когда слушал какой-то непристойный рассказ и так бешено хохотал, что опрокинулся со скамьи затылком на каменный пол и расшибся.

Судя по словам Маттео, отец умер тоже мгновенно: мощным ударом он был сброшен в канал. А после того как несчастный достаточно долго пробыл в воде, чтобы наверняка умереть, труп его вытащили, положили на ступеньки палаццо, спускавшиеся в уединенный каналетто[4 - Маленький канал.], а к борту камзола прикрепили записку: «Impressario in angustia»[5 - «Импрессарио в затруднении» (итал.).]. Точно так называлась одна из опер-буфф Чимарозы, и дело было даже не только в этом: Фессалоне в модных кругах давно прозвали Импрессарио, ибо именно его заботами прекрасная Лючия стала той, кем стала: опасной светской авантюристкой и охотницей за мужчинами – вернее, за их кошельками. И вот теперь impressario воистину in angustia… А что же делать его актрисе?!

Лючия была так ошеломлена, что даже не могла плакать, и только недоверчиво вглядывалась в залитое слезами лицо Маттео:

– Но что же сделал отец, за что его убили?!

Маттео удрученно покачал головой:

– Не знаю, синьорина. Этого я не знаю. Однако же батюшка ваш, похоже, предчувствовал свою внезапную кончину и не единожды наставлял меня: «Маттео, тебе одному из всех людей я верю и только тебе могу вручить судьбу моей дочери. Запомни: если со мной что-нибудь случится, немедля отведи синьорину в мой тайный кабинет и открой секретный ящичек в стене – ты знаешь, о чем речь! Там она увидит свиток бумаг. Пусть прочтет их сразу, как только узнает о моей смерти. И если после этого она пожелает покинуть Венецию, даже не бросив горсти земли на мой гроб, знай, что я на том свете не буду на нее в обиде». Клянусь Мадонной, синьорина, – произнес торжественно Маттео, – хозяин говорил мне именно эти слова, а потому, прежде чем вы увидите его мертвое тело, извольте последовать за мной в его кабинет.

– Да ты спятил! – возмущенно воскликнула Лючия. – Убит мой отец, а я пойду читать какие-то старые письма?! Я должна узнать, кто свершил злодеяние, чтобы отомстить, а ты…

– А я, – перебил Маттео так твердо, как никогда еще не осмеливался говорить со своей госпожой, – а я настаиваю, чтобы вы прежде всего пошли и исполнили последнюю волю покойного, а потом все остальное, не говоря уже о том, – добавил он, понизив голос, – что в письме вы можете найти указание на того неведомого врага, чья рука поразила вашего батюшку.

Что ж, если так хотел отец…

Лючия взяла свечу, приказала:

– Веди!

Пройдя анфиладу комнат, они вошли в просторную мыльню, где в бассейне тускло поблескивала вода. Ступая как можно осторожнее, чтобы не поскользнуться на влажном полу, Маттео проследовал в нишу, где стояла низкая скамья с удобно выгнутым изголовьем в виде лежащего грифона, и нажал на обычную с виду каменную плиту. Казавшаяся недвижимой скамья легко отъехала в сторону, и трепетный свет вырвал из мрака ступени узкой и крутой лестницы, ведущей вниз. И Лючия вспомнила слова отца, на которые она сперва не обратила внимания: «тайный кабинет». Тайный!

Конечно, это был никакой не кабинет, а просто каморка, находящаяся столь глубоко в подвалах дворца, что здесь царила особая промозглая сырость, и Лючии даже почудилось, будто она слышит тяжелое течение вод каналов, огибавших палаццо Фессалоне. От холода и волнения ее била сильная дрожь. Почему-то казалось, что ничего хорошего ей не даст чтение каких-то там заплесневелых писем. И предчувствуя ее не обманули, хотя бумаги вовсе не оказались заплесневелыми: они были надежно завернуты в вощеную бумагу.

Лючия нехотя развернула первый пакет и увидела стремительный почерк отца:

«Дорогая моя Лючия! Если ты читаешь это письмо, значит, человека, известного тебе под именем Бартоломео Фессалоне, уже нет на свете. Похоже, кто-то из тех, перед кем я не раз грешил, наконец-то помог Паркам[6 - Три богини судьбы в древнеримской мифологии: Нона прядет нить человеческой жизни, Децима наматывает кудель на веретено, распределяя судьбу, Морта перерезает нить, заканчивая жизнь человека.]перерезать неровную нить моей жизни…»

Что это значит: «Человека, известного тебе под именем Бартоломео Фессалоне»?! Так это не настоящее имя отца? Но когда так – она, стало быть, тоже не Фессалоне и даже, может быть, не Лючия?!

Лючия обернулась к Маттео:

– Ты знаешь, что здесь написано? Ты читал это?

– Да, – шепнул Маттео.

Ну, разумеется! Этот хитрец всегда знал о своих хозяевах все и даже больше!

1 2 3 4 5 ... 11 >>
На страницу:
1 из 11