В тумане времени

– Ты храбро дрался! Я рад видеть среди рабов такого, как ты. Удивляюсь только, почему ты оказался с этими ничтожествами. – Он кивнул на толпу пленных: – Дикари! А ведь гелоны сроду не воевали против скифов. Против братьев! Я готов был увидеть здесь песиглавца или одноглазого аримаспу[2 - Аримаспы – мифический народ на крайнем северо-востоке древнего мира. Эти одноглазые люди постоянно сражались с грифонами, чтобы отнять у них золото, которое они охраняют.], даже деву-воительницу, только не гелона. Но сразу видно, что ты хорошего рода! Твое боевое искусство хитро и неожиданно. Ты удивил меня, гелон! А теперь скажи – чего ты хочешь? Да стой смирно, иначе от стрел, вонзившихся в твое тело, сделаешься подобен ежу!

Пленник замер от неожиданности.

Чего он хочет?…

Жить! Жить, чтобы вспомнить, кто он и откуда, чтобы вспомнить свою землю, свой род, свое прошлое! Не сгинуть подобно бессловесной скотине, вспомнить свое имя!

– Я хочу жизни! – выкрикнул он. – И… жизни для этих людей!

Почему он решил спасти тех, кто уже смирился с неизбежностью смерти? И подумал бы он об этих людях, если бы они несколько мгновений назад не жались к нему, ловя последний глоток воздуха, ожидая общей погибели?

Скиф расхохотался:

– Ты слишком многого хочешь, гелон! Это ведь жертвы богу меча! После вчерашнего сражения мы выбрали каждого сотого пленника, чтобы его кровью вволю напоить того, кого эллины называют Аресом, а мы, скифы-воины, Акинаком. И ты хочешь лишить бога того, что принадлежит ему по праву? Не боишься его гнева, гелон?

– Бог далеко, – еле слышно произнес упрямец, с трудом разжимая искаженные судорогой губы. – Бог далеко, а смерть близко.

– Ну что же, гелон. Будь по-твоему! Но… не взыщи, коли алчущий бог все же покарает тебя.

Скиф с величавым жестом обратился к страже:

– Слушайте меня! Я, царский воин Хорэй, объявляю свободными этих рабов. Всех!

После некоторого замешательства зазвенели мечи, вложенные в ножны, стрелы, спрятанные в колчаны. Словно бы медный ветер прошумел над полем! Опустились головы копий. Но пленные все еще стояли на месте, тесно прижавшись друг к другу, не веря в спасение.

Хорэй вновь махнул рукой, и два молодых босоногих скифа в простых сыромятных одеждах поднесли к нему бронзовый котел, а затем опорожнили туда несколько бурдюков с вином. Третий же с низким поклоном подал воину охапку стрел, обернутых овчиной.

– Да брось ты свой меч, гелон! – сказал Хорэй миролюбиво. – Опасность позади. Ты видишь, я даже приглашаю тебя и твоих сотоварищей выпить в честь вашего освобождения. Ну а чтобы отвести гнев Акинака, мы принесем ему жертвы иначе… возлиянием вина!

Улыбаясь, он захватил пук стрел и наконечники в котел с вином.

Тихий вскрик раздался неподалеку, и гелон краем глаза заметил, что какой-то молодой воин вдруг резко побледнел, прижал к губам подвеску с изображением змееногой богини, а потом бочком выбрался из группы стражников и бросился прочь.

Этого никто не заметил. Стражники стояли молча, лица их хранили хмурое, настороженное выражение, и они не сразу повиновались приказу Хорэя наполнять вином чаши и рога и подносить их обессиленным пленникам.

Те еще не пришли в себя от внезапности спасения и пили так же молча и покорно, как только что принимали смерть.

Хорэй снял с пояса золоченый ритон[3 - Ритон – рог для питья.], украшенный изображением гиппокамфа[4 - Гиппокамф – мифическое морское чудовище, наполовину конь, наполовину рыба или дельфин.], велел служителю наполнить его, а потом сам, аккуратно, стараясь не расплескать ни капли, подал рог гелону, который так и не выпустил из рук меча.

– Все еще боишься? – вкрадчиво спросил Хорэй. – А, гелон? Трусишь, да? Ну ничего, пройдет. Ты пока выпей. Это хорошее вино. Крепкое! Знаешь, эллины считают нас, скифов, варварами за то, что мы не разбавляем вино водой. Э-э! Вода портит вино, как любовь к женщине портит сердце воина… Пей, гелон! Это вино не разбавленное, и я сделал его еще крепче, омочив в нем свои боевые стрелы. Оно даст тебе радость. Оно закружит тебе голову. Пей же!

Гелон настороженно принял сосуд и слегка пригубил, но тут рука скифа резко наклонила ритон, сильно прижала его к губам, так что пленник едва не захлебнулся – и был вынужден сделать несколько судорожных глотков.

Кроваво-красное вино было великолепным… Медово-сладкое, но с привкусом терпкой горечи, остающейся во рту, оно ударило в голову, зажгло кровь!

Гелон огляделся. Да, напиток живо завладел пленными! Они хохотали, обнимались и пели, а некоторые, ослабев от счастья и выпивки, уже валились без сил на землю.

– Хорошее вино, а, гелон? – Голос воина донесся словно бы издалека. – То-то! Едва ли тебе доведется еще когда-нибудь отведать такого вина!

Странная слабость охватила пленника. Пальцы разжались, меч выпал. Ноги подгибались.

– А теперь скажи мне свое имя, слышишь? О, да ты совсем пьян, бедняга! Как твое имя?

– Имя? Мое имя?…

Он не знал, что ответить, и умолк в тягостной растерянности. Чудилось, брел сквозь разноцветный туман хмеля, но тот все сгущался и сгущался.

Гелон рванулся сквозь этот туман, и вдруг из дальних далей памяти что-то сверкнуло… какие-то желтые огоньки, напоминавшие звериные глаза. Это светилось слово, он не понимал его значения, однако без раздумий выпалил:

– Ягуар! Мое имя – Ягуар!

От этого звука пьяный морок тотчас схлынул, и пленник снова увидел лицо скифа, который смотрел пристально, уже не улыбаясь:

– Ягуар?… Диковинное имя. Что оно значит? Никогда не встречал я гелона, которого бы так звали. Ну что же, пусть. Пусть так… Передай же поклон Салмокису[5 - Салмокис – бог смерти у некоторых народов Древнего Причерноморья.], о Ягуар! Ты скоро встретишься с ним! Передай поклон Салмокису!

Лютой ненавистью сверкнули его глаза из-под защитной пластины шлема, и Ягуар вновь ощутил всем телом, всем существом своим ледяное дыхание опасности.

Он огляделся. Пленные валялись вокруг котла с вином, но оцепенение, сковавшее их, не напоминало оцепенение пьяного сна или похмельной усталости…

Стражники подходили к ним, хватали за ноги и грубо волокли к подножию жертвенника ненасытному богу меча.

Служители подняли котел с остатками вина и взвалили его на костер. Туда же, в огонь, швыряли рога и чаши, из которых пили пленные.

Не веря ужасной догадке, Ягуар повернулся к Хорэю. Воин только что метким броском отправил в костер свой золоченый ритон и теперь смотрел на противника с несказанным недоумением.

– А ты очень крепкий парень, Ягуар, – пробормотал он. – Как еще держишься на ногах?…

– Ты убил их? – теряя голос, крикнул Ягуар. – Ты убил их?!

– Я отвел от них гнев бога! – веско заявил Хорэй, и пальцы его сжались на рукояти меча. – А теперь отведу и от тебя!

– Остановись, Хорэй! – вдруг мощно зазвучал невдалеке чей-то голос. – Брось меч!

Все невольно склонились под властной тяжестью этого голоса, и только Хорэй стоял прямо.

– Нет, это тебя покарает Акинак, слышишь, Дандамис! – злобно выкрикнул он. – Он алчет крови гелона!

– Акинак насытился. Разве ты не видишь, что он отверг эту жертву, отверг пленника? Гелон выпил твоего яду, но остался жив, тогда как остальные мертвы…

– А я хочу исправить ошибку! – прорычал Хорэй.

– Ты имеешь в виду – ошибку бога? Ты хочешь превзойти волю бога? – медленно, раздельно произнес голос, и Ягуар увидел наконец, кому он принадлежит.

К ним приближался человек в белом одеянии. Полы его длинного плаща волочились по кровавым лужам, и казалось, что плащ подбит красной тканью.

Что-то шевельнулось в памяти Ягуара, какие-то слова… Нет, не вспомнить, не поймать мысль!

Был этот человек очень высокого роста, с бритой головой, загорелым, словно у воина или землепашца, лицом и напряженным ртом. Из-под низких бровей сурово смотрели темно-серые глаза. На его шее висели тяжелые ожерелья из когтей и зубов птиц и мелких зверьков – обереги и амулеты, и множество крошечных, мелодично распевающих бубенчиков, звон которых, как догадался Ягуар, должен отпугивать злых духов. Длинными, сильными пальцами он потирал маленький желтый шарик.