Последний дар любви

Удивительно, что Александр Барятинский, прочно усвоивший от своих более искушенных друзей-кавалергардов основное правило мужчины: не верить женщинам! – ей поверил.

На балкон ворвалась Леонилла. Они едва успели отпрянуть друг от друга, и поскольку Мари была вся в слезах, Леонилла решила, что гадкий Сашка ее чем-то обидел. А это были, как пишут в чувствительных романах, обожаемых Софьей Андреевной Трубецкой, слезы счастья.

Конечно, больше никаких слов сказано не было, однако Мари не нуждалась в словах. Она знала теперь, что рано или поздно Александр сделает ей предложение. С ним тоже что-то приключилось. Если он и волочился за красотками, то, во всяком случае, не афишировал это на всех углах, как раньше, а скрывал. Но шалить с друзьями над неугодными офицерами не перестал и навлек на себя гнев государя императора Николая Павловича. Пришлось задумываться над тем, как поправить пошатнувшуюся репутацию. Размышлял Александр недолго. Он смутно чувствовал, что баловство и озорство позволяет себе лишь потому, что нечем более заняться, а коли так, не лучше ли озоровать и баловать на поле сражения?

Он вызвался поехать на Кавказ, чтобы принять участие в военных действиях против горцев. Это решение чуть не свело с ума его родных, опечалило знакомых и едва не лишало рассудка Мари. Впрочем, рыдала половина петербургских и окрестных барышень и дам. Князя Александра молили не рисковать собой, да тщетно: он что решил, то и должно было осуществиться.

– Передайте государю, – просил Барятинский, – что если я умею делать шалости, то умею и служить.

И вот вскоре он был, по высочайшему повелению, командирован в войска Кавказского корпуса на все время предстоявших в том году военных действий.

Мари ждала: он что-нибудь скажет на прощание в память о поцелуе, который потряс ее на всю жизнь. Ничуть не бывало. Барятинский думать об этом забыл, слишком много настоящих мужских забот на него навалилось, к тому же не хотел брать на себя обязательства, которые не мог исполнить, не желал связывать ни себя, ни девочку, у которой впереди столько соблазнов.

Как в воду глядел! Соблазны окружили Мари буквально через несколько дней после его отъезда.

Сначала она была так невыносимо грустна, так откровенно чахла, что ее брат Александр не выдержал. Необыкновенный красавец-брюнет, ласковый с женщинами и любимый ими очень нравился императрице Александре Федоровне. Государь Николай Павлович ее очень любил и ревновал, хотя к чему ревновать-то было эту вернейшую из жен? Но ревновал – к танцам. Императрица обожала балы, особенно маскарады, которые устраивались в доме барона Энгельгарда, ни одного старалась не пропускать. Танцевала она необычайно грациозно и красиво. Даже Пушкин назвал ее «звезда-харита средь харит». Николай сам утверждал список кавалеров, которые удостоятся чести танцевать с его женой, и в этом списке одна фамилия чаще чем раз в полгода не повторялась. Однако никто не мешал императрице смотреть по сторонам, и в сторону Александра Трубецкого она поглядывала часто. А в переписке со своей подругой Софьей Бобринской и в дневниках императрица называла его очень нежно и таинственно – Бархат.

Бархату она не могла отказать ни в чем, чего бы он ни попросил. Правда, попросил он немного: всего лишь предоставить его красивой и грустной сестре место фрейлины при дворе.

Для начала ее посмотрели на балу, и в дневнике императрицы появилась запись: «На балу Пушкина (Натали) казалась волшебницей в белом с черным платье. Молодая Барятинская (Леонилла) и Мария Трубецкая привлекали своими фигурами, стройными и гибкими». Александра Федоровна с удовольствием заметила, что у Прекрасной Розы Софии Трубецкой дочь если пока не роза, то скоро расцветет. И еще одно прелестное личико не помешает во дворце. К тому же она любила благодеяния. Трубецкие на грани полного разорения, так пусть хотя бы Мари переедет во дворец и получает немалое фрейлинское жалованье. А если она соберется замуж, то ей обещано приданое в двенадцать тысяч рублей. Есть невесты и побогаче, но красивее найти трудно!

Вскоре к этим резонам в пользу Мари прибавился еще один: ревнивый Николай Павлович отправил слишком привлекательного Бархата за границу с дипломатической миссией. А Мари исполнилось шестнадцать лет, она перебралась во дворец и поступила в свиту старшей дочери Николая – великой княжны Марии, которую чаще называли Мэри. Девушки были ровесницы и необыкновенно подружились. Мэри была прелестна, как цветок, и с удовольствием видела рядом очаровательные лица. С братом Александром она однажды спорила, кто из ее фрейлин первая красавица.

– Конечно Трубецкая! – не задумываясь ответил великий князь Александр Николаевич. – Впрочем, я ее мало знаю. Надо почаще бывать в твоих апартаментах, рассмотреть ее получше, познакомиться поближе.

Мэри сделала большие глаза и засмеялась, предвкушая… приключение. Может, даже любовное приключение…

Глава 6

Еще одна интриганка

Именно на Мари Трубецкой остановил выбор император Николай и не замедлил сообщить об этом жене. И снова, как в прошлый раз, с Наташей Бороздиной, она в замешательстве уставилась на салфетку и пробормотала, что хотела бы быть в курсе происходящих событий.

Муж кивнул. Он тоже не любил пускать все на самотек. Ах, ну как тут не помянешь добрым словом незабвенную княгиню Дарью! Увы, она окончательно рассталась с Россией и жила теперь в Париже. Император пытался вернуть ее своим приказом. Она отказалась повиноваться. Николай разозлился. Она что, посмела обидеться? Он прибегнул к помощи князя фон Ливена. Однако княгиня Дарья не подчинилась супругу еще с большей легкостью, чем императору. Христофор Андреевич страшно разгневался, но ни в гневе супруга, ни в гневе венценосца не было толку. Им обоим остались неведомы – и останутся навсегда! – истинные причины ее упрямства и нежелания возвращаться в Россию…

Итак, на Дарью Христофоровну надежды не было никакой, и он вновь вспомнил об этом сейчас с обидой.

– А есть ли кто-нибудь, какая-нибудь девушка, которой можно доверять? – спросил он, глядя на жену.

Александрина кивнула:

– Есть. Ее зовут Варенька Шебеко. Подружки называют ее Вава. Она очень мила, но весьма невзрачна, а потому с охотой станет…

Александрина замолчала и взялась за кофейник, однако Николай прекрасно понял, что хотела сказать жена. Дурнушка-фрейлина охотно станет шпионить за своей хорошенькой подругой и дважды с охотой вставит ей палки в колеса, причем наилучшей маскировкой ее завистливым козням станет прямой приказ императора и забота о государственных интересах.

Он попросил Александрину показать ему эту Ваву – ну что за имя?! Николай терпеть не мог уменьшительные имена, сложенный на младенческий манер: Вава, Диди, Кики, Мими, Люлю, Зизи… За шестнадцать лет супружеской жизни между ним и женой вспыхнула единственная ссора. Случилось это, когда Александрина попыталась назвать его Коко. Кое-как он согласился именоваться Ники, но предпочитал, когда его называли Никс[4 - Niks произносится так же, как nix – ничто (нем.).]. В этом имени была хоть какая-то решительность, пусть даже это была решительность отрицания!

Так вот, Вава.

Вава Шебеко оказалась и впрямь неприглядна, зато обладала пылкими, умными, выразительными глазами, которые вспыхнули, когда она услышала о поручении императора.

Император сразу смекнул, что девушка была такой же прирожденной интриганкой, как Дарья Христофоровна.

– Только вот что, дитя мое, – ласково сказал он, – постарайтесь, чтобы действия ваши заинтересованными персонами замечены не были. Если вы восстановите против себя великого князя, я вынужден буду удалить вас от двора, а этого вам вряд ли хочется.

Конечно, Ваве этого не хотелось. И она поклялась, что все выполнит с охотой, но останется совершенно незаметной.

Император порадовался, что нашел новую шпионку, потому что сын с Мари Трубецкой глаз не сводил. Слава Богу, больше о Наташе Бороздиной даже не вспоминал!

Глава 7

Фаворитка приступает к своим обязанностям

У Мари закружилась голова, когда она обнаружила, что наследник осаждает ее. Он казался совершенно влюбленным. Ох, какой елей пролило это ухаживание на ее сердечную рану! Барятинский не подавал о себе никаких вестей. Бросил, забыл, поменял на какую-нибудь черкешенку… Мари была невыносимо, безумно самолюбива, и хотя Барятинский ей никогда ничего не обещал, она считала его изменником. И все же, отчаянно флиртуя с цесаревичем и понимая, чего он хочет, она пока не могла решиться. Распаляла его, распалялась сама, но что-то ее все же сдерживало. Ждала какого-то знака от судьбы.

И вдруг до Петербурга дошли слухи о гибели Барятинского.

Узнав об этом, Мари лишилась чувств. Весь день она проплакала и оставалась в своей комнате. Потом вышла, но была так грустна, что с нею даже Мэри опасалась болтать, а Александр посматривал издали и чувствовал, что теряет терпение.

Николай Павлович наблюдал за «щенками» и наслаждался. Ужасно хотелось с кем-нибудь заключить пари, что уже послезавтра ухаживания сына увенчаются успехом! Но не хотелось прослыть бо€льшим циником, чем он уже и так слыл. Поэтому он лишь прищелкнул языком, когда через два дня получил от Вавы Шебеко сообщение, что цесаревич на два часа задержался во фрейлинских покоях, а вслед за этим Мари Трубецкая внезапно сказалась больной.

Ну, что он говорил?! Жаль, что не поспорил хотя бы с Адальбергом, подумал Николай с насмешкою и не преминул вспомнить Шекспира:

Башмаков еще не износила,
В которых шла за гробом мужа,
Как бедная вдова, в слезах…
И месяц только! Слез ее коварных
Следы не высохли – она жена другого!

Вообще, устроена прелестная головка Мари Трубецкой была очень странно. Пожалуй, другую девушку известие о смерти возлюбленного надолго отвратило бы от светских удовольствий и уж точно не бросило бы в объятия первого подвернувшегося мужчины, не суть важно, цесаревич он или какой-нибудь пошлый гусарский поручик. Однако смерть Барятинского была ею воспринята, как бесспорное доказательство его измены. Коварной измены! И, в страстном желании хоть как-то ему отомстить, пусть даже мертвому, Мари с каким-то извращенным, почти страдальческим наслаждением отдалась великому князю Александру. И почувствовала себя истинно королевой… Хотя стала она после этого всего лишь la reine d'une gauche main[5 - Королева с левой руки (фр.).], как называют фавориток французы.

Что же касается Барятинского, то произошло с ним вот что.

В те годы действия русской армии против горцев особыми успехами не отличались, главное было не столько наступать, сколько удерживать взятую ранее территорию между крепостью Анапой, морем и устьем Кубани. В одной из экспедиций в сентябре 1835 года против племени натухайцев, живших в верховьях реки Абин, участвовал и Барятинский. Командуя сотней пеших казаков, в пылу рукопашного боя, окончившегося победой над горцами, князь был тяжело ранен ружейной пулей в бок.

Его вынес из боя бывший офицер, разжалованный в рядовые, Николай Колюбакин. Рана была очень серьезная (пулю до конца его жизни не извлекли), и он двое суток находился между жизнью и смертью, в беспамятстве. В один из редких моментов, когда возвратилось сознание, Барятинский продиктовал командиру черноморских казаков Безобразову духовное завещание, в котором распределил все свое имущество между родными и друзьями и просил ходатайствовать о возвращении Колюбакину офицерского звания. Последнюю просьбу исполнили, однако ходатайство это и явилось причиной для распространения слухов о гибели Барятинского.

Тем временем поистине богатырский организм князя поборол недуг, и ему разрешили для поправления здоровья уехать сначала в Петербург, а потом и за границу. Колюбакин по просьбе генерала Вельяминова, в отряде которого служил князь, описал его геройское поведение в послании его матери. Мария Федоровна Барятинская с гордостью показала письмо императрице Александре Федоровне. Та всегда живо интересовалась воинскими успехами своего прежнего протеже, а от нее подвиг Барятинского стал известен и при дворе, и всему петербургскому обществу.

Наградой за экспедицию было производство князя в поручики и пожалование золотой сабли. А когда он прибыл в Петербург, то в доме Барятинских с визитами, соболезнованиями и поздравлениями перебывал весь аристократический мир. Высшей честью для себя Барятинский должен был считать посещение его наследником цесаревичем…

Однако это был хоть и самый почетный миг, но и самый трудный. Слух, что у наследника престола появилась фаворитка, уже был у всех на устах, и Леонилла, особа довольно злоехидная, вздорная и совершенно безочарованная, несмотря на молодость, к тому же втайне завидовавшая «карьере» Мари, немедленно сообщила брату, как высоко поднялась (или сколь низко пала, тут уж каждый понимал вещи согласно своей испорченности) ее бывшая подруга.

– А помнишь, как ты целовался с ней на балконе? – не преминула она спросить, исподтишка поглядывая на брата.

И Александр словно только сейчас осознал, что он, оказывается, помнил об этом всегда, будто это происходило вчера…

Он еще не успел освоиться с новостью, как прибежал слуга с всполошенным видом: приближался выезд цесаревича!