Твой личный кошмар

Какое там – бежал! Тащился от ствола к стволу, а охотничий свист птицеглавых был слышен все отчетливей.

Вдруг впереди открылась поляна, а за ней засверкала река. И Данила почувствовал, как сразу прибавилось сил, ноги заработали быстрей.

Еще две-три минуты – и он добежит до воды. Если бы сразу попасть на глубину… может быть, ему посчастливится утонуть? С вживителями в воде ничего не сделается, из форта потом пошлют прирученных селезней, они отыщут сумку и принесут обратно – к людям.

Ну а если на мелководье перехватят аквазавры?..

Данила содрогнулся.

Нет, уж лучше стрелы птицеглавых!

* * *

Этот Корректор оказался самым странным местом на свете…

Вообще-то он немножко – самую-пресамую чуточку! – был похож на летний лагерь, где Лёлька побывала в прошлом году. Само собой, лагерь располагался в лесу, а Корректор – в каком-то здании. Но в лагере тоже не было рядом ни мамы, ни папы: они приезжали только по воскресеньям, в родительские дни, – но все-таки Лёлька по ним не слишком скучала.

В лагере было весело и интересно, все новые друзья и подруги казались лучше прежних, оставшихся в школе и во дворе, с ними хотелось дружить, играть, болтать! Было много всяких развлечений – не то что дома, когда только и знай за уроками сидишь в то время, которое почему-то называется свободным.

И хотя по воскресеньям все радовались приезду мам и пап и охотно ели привезенную ими домашнюю еду, все же хотелось поскорей вернуться в отряд, угостить привезенной вкуснотищей всю компанию, угоститься тем, что привезли другим, поделиться новостями, которые сообщили родители, – и поскорей вернуться к веселой-превеселой лагерной жизни.

Об этой жизни Лёлька потом написала такое замечательное сочинение на тему «Как я провела лето», что ей не только поставили пятерку, но учительница литературы даже прочла ее сочинение вслух.

После этого весь класс порешил на следующее лето непременно поехать в «Чайку» – так назывался Лёлькин лагерь.

Само собой, за осень, зиму и весну желание отдыхать в той же компании, в которой и так с утра до вечера тусовался весь учебный год, у всех изрядно поостыло. И Лёлька точно знала, что в «Чайке» она не встретила бы никого из своих одноклассников. Каждый проводил бы лето по-своему!

Она ничего не имела против того, чтобы снова побывать в «Чайке», но вместо этого угодила в Корректор…

Здесь не было никаких родительских дней, да и ладно: о родителях Лёлька практически не вспоминала. Даже в голову не взбредало, что вот было бы здорово, если бы они приехали, чего-нибудь привезли… скажем, опять бигмак и пирожок с вишней, ну или еще чего-нибудь такого, вредного, но вкусного.

Лёлька не хотела ни бигмака, ни вишневого пирожка, ни встречи с кем бы то ни было. То есть она их не забыла, конечно, маму и папу, однако они словно бы отодвинулись от нее. Сделались не слишком нужными.

Машинально поругивая себя за эту черствость, Лёлька думала, что Корректор на нее таким образом воздействовал – а в то, что это дело рук (если у него были руки, конечно!) Корректора, она ни чуточки не сомневалась! – еще когда родители провожали ее на вокзале в Нижнем Новгороде.

А может, даже еще раньше! Ведь Лёлька не плакала, не ныла, не спрашивала, когда ее заберут из санатория домой, будут ли навещать…

И если она о чем-то тревожилась, то лишь о том, чтобы не оказаться в психушке.

А когда поняла, что это все же не психушка, мигом успокоилась!

Теперь Лёлька не сомневалась, что и мама с папой были точно так же стукнуты Корректором, как и она сама. Только этим глобальным компостированием мозга можно объяснить полное спокойствие родителей при прощании, отсутствие маминых слез и папиных наставлений.

А также то, что они совершенно безмятежно доверили единственную дочь санаторному сопровождающему – незнакомому человеку, которого увидели в эту минуту впервые в жизни. И отправили ее с ним невесть куда, в какой-то там санаторий… Причем о санатории они не знали совершенно ничего.

Ни адреса его, ни названия, ни фамилий врачей!

Ужасно странно!

Однако здесь, в Корректоре, Лёлька не сомневалась, что так и должно быть на самом деле. Потому что ни о родителях, ни о своей прошлой жизни не вспоминал никто из ее новых друзей.

Впрочем, друзьями их назвать было трудно… Они не болтали о пустяках, не вспоминали прошлое, не рассказывали о своих школах и одноклассниках, родственниках, о своих домашних животных…

У Лёльки, например, остался любимый кот Персик – еще маленький, котенок, можно сказать: бело-рыжий, ласковый такой! Но вспоминать о нем и с умилением рассказывать, какой он симпатяга, – это было совершенно неуместным в новой жизни. Тем более что в Корректоре Лёльку нарочно учили не любить животных и опасаться их!

Вообще-то чему здесь только не учили… Хотя на обычное учение это было мало похоже.

Прежде всего потому, что здесь не было никаких учителей. Все делали самостоятельно. Например, после дневного сна были тренировки в манеже, в тире или в спортзале.

Как правильно тренироваться и вообще что делать, узнавали из фильмов. Их смотрели с утра до полудня. Просыпались, завтракали в общей столовой (еду брали из особого стенного лифта) и шли в кинозал.

Он был разделен на индивидуальные кабинки, в каждой стоял монитор с наушниками.

Стоило сесть в кресло перед телевизором, как начинался просмотр.

Фильмы были самые разные! У каждого обитателя Корректора – свои. Правда, их не обсуждали – это было запрещено. Стюарт строго пресекал все попытки перемолвиться хоть словом на эту тему. Да, сказать по правде, особой охоты болтать о своих уроках почему-то не имелось ни у кого.

Наверное, тоже Корректор постарался…

Одним из первых Лёльке был показан фильм про то, как построить в лесу шалаш и защитить его от змей.

Оказывается, вокруг надо было положить волосяную веревку, которую змеи почему-то не могут решиться переползти.

Был фильм про то, как соорудить плот, нарубив деревьев. А если их, к примеру, не окажется, то плот можно собрать из самых неожиданных подручных материалов: шин, пластиковых бутылок, каких-то обломков, которые могут быть выброшены на берег волнами… Даже морская губка, высушенная солнцем и временем, могла пойти в ход!

Лёльку научили утолять жажду, посасывая гладкий камешек, и отыскивать в лесу неприметные тропы и ручейки.

Несколько дней подряд Лёлька училась делать стрелы. В самом начале фильма прозвучали загадочные слова: «Это пригодится, если у вас не окажется огнестрела».

Лёлька долго ломала голову, что это значит, но потом, так ни до чего и не додумавшись, просто забила на это, как и на прочие странные фразы, то и дело звучавшие с экрана.

Типа такой: «Если вы подбили нападающую на вас птицу, ни в коем случае не пытайтесь использовать ее мясо в пищу, а перья – для стрел. Это может быть смертельно опасно!»

А вообще-то сам фильм про изготовление стрел показался Лёльке очень интересным. Просмотрев его несколько раз, она наконец усвоила все премудрости и запомнила все советы.

Особенно настойчиво повторялось, что нельзя делать стрелы из тростника или других гибких прутьев. При этом диктор обронил очередную непонятку: «Тростниковые стрелы – главное орудие ваших врагов! Имейте в виду, что в лесу все деревья, кроме березы, вам враждебны. Особенно остерегайтесь клена».

Почему и что это означает, само собой, не объяснялось.

Для изготовления стрелы рекомендовались березовые штапики – Лёлька впервые слышала это слово, а означало оно кусок древесины, выпиленный как раз в тех размерах, в каких нужно было сделать стрелу.

Для оперения советовали использовать только кукушечьи перья.

Услышав это, Лёлька даже расхохоталась.

Чтобы эти перья раздобыть, кукушку надо сначала подстрелить, верно? А как ее подстрелить, если не будет оперенья? Ведь именно оно придает стреле точность полета, как бы выравнивает его, не дает вращаться и сбиваться с цели.

Нет, Лёлька не сама такая умная была – про это тоже из фильма узнала…