Гадание на любовь
Александра подумала: «Спроси лучше, где не перешла!» – и вздохнула. На душе стало тяжко. Если Зосимовна задумала сжить ретивую гостейку со свету, то непременно сживет. Или науськает Липушку, чтобы ты выгнала ее из Протасовки. А куда податься Александре? Некуда! Все ее мечты, все планы связаны именно с Протасовкой. Что же делать?.. А ничего другого, как поговорить с Липушкой начистоту. И как можно скорей! Пока Зосимовна не вбила ей в голову самые ужасные подозрения насчет замыслов гостьи, пока не отвратила от Александры доверчивое, доброе, приветливое сердце!
– Мне пора возвращаться, – сказала она решительно и села в постели. – Позвольте вас поблагодарить от всей души и попросить подать мне мою одежду.
– Вы не можете! – начал было протестовать Полунин. – Вы должны отдохнуть, правда, нянюшка? Скажи ей!
– А может, лучше ты сам скажешь? – усмехнулась Феклуша, и Полунин, вдруг отчего-то осердясь, выбежал вон.
– Ох, дитя малое, неразумное, мечется, сам не знает, чего хочет, – проворчала Феклуша и, повернувшись к Александре, уставилась на нее таким требовательным оком, что та поняла: сейчас начнутся расспросы. Расспросы, на которые и ответов нет, и отвечать не хочется. А потому она сама поспешила спросить:
– А ты, Феклуша, знахарка, да? Шептунья или травознайка? Лечишь или только заговариваешь?
– А всего помаленьку, – ласково улыбнулась та. – И умение мое невелико. Все, что брат успел передать, пока знахарством-колдовством занимался, что запомнилось с его слов, то и в ход пошло. Да только давно это было, многое подзабылось уже.
– В Протасовке есть один мальчишка, Федоткой его зовут, сын кузнеца, он мне говорил, что твоим братом был Феклист, камердинер господина Протасова, тот самый… – У нее чуть не сорвалось с языка: «Тот самый, кто заверял его завещание», – но, к счастью, вовремя удалось спохватиться: – Тот самый, который ему всю жизнь служил?
– Ох ты и приметливая! – одобрительно глянула Феклуша. – Люблю таких. Феклист барину Андрею Андреевичу всю жизнь отдал за то, что ему барин жизнь спас.
– Жизнь спас? Как же это случилось?
– Да все из талана его, из-за дара чудесного. Колдуном его считали, ну и однажды в сухой год порешил его мир в Теше утопить. Мол, утопим колдуна – небушко и расщедрится на дождь. Связали по рукам и ногам да и кинули с обрыва. А мимо барин проезжал. Прямо на коне в реку влетел, вплавь пустился – ну и спас Феклиста. За то ему брат мой и жизнь отдал, и талан… И глаза ему закрыл, когда Андрей Андреевич преставился.
Феклуша тяжело вздохнула и замолчала. А Александра встрепенулась. Так вот оно что! Вот, наверное, именно на это и намекал отец, когда объяснял Сашеньке, что приключилось с богатым приволжским барином господином Протасовым!
Нет, надо узнать все поточней.
– Ты, Феклуша, говоришь – талан, талан… Ты про колдовской дар говоришь? – спросила она осторожно.
– Это само собой, – кивнула старая нянька, – а еще скажу тебе, что Феклист был знатным рисовальщиком. Именно за этот талан, за дар божественный его еще старый барин, отец Андрея Андреевича, с собой брал в Италию, чтобы Феклист рисовальным премудростям обучился. И строения разные он был горазд придумывать. Что в Протасовке, что в Полунине в садах беседки стоят одинаковые – красоты неописанной. Феклист сам и придумал, и выстроил. Раньше барский дом в Протасовке был на русский манер изнутри украшен, и Феклист там каждую стену, каждую притолоку, и лавку, и сундук изрисовал чудными травами, цветами и птицами. Кое-где, Николаша сказывал, картины его висят еще в кабинете…
– Я видела! – воскликнула Александра. – Они чудесные. Особенно та, где скатерть-самобранка!
– Ну, хоть картины остались, – кивнула Феклуша. – На том спасибо. А стены все барин Андрей Андреевич велел забелить и штофом оббить.
– Почему? Потому что штофом – модно теперь?
– Да в отместку Феклисту, – горестно вздохнула Феклуша. – Тот ему не захотел нарисовать и заговорить вторую…
И тут старуха осеклась и даже перекрестила рот.
– Ну что же ты замолкла? – почти вскрикнула Александра. – Рассказывай дальше!
– Боже сохрани, – покачала головой Феклуша. – Я брату слово дала, что никому про сие не обмолвлюсь. Но вы, барышня, ловки, приметливы, думаю, и сами скоро все вызнаете.
– Я видела в кабинете старинные книги, в которые вложены записи заговоров. Это Феклист писал?
– Конечно! – заулыбалась Феклуша. – Он грамоту хорошо знал. Хотел составить книгу наших народных волшебств. Да не успел! Но будьте осторожны, коли вновь в кабинет пойдете, барышня. Зосимовны опасайтесь, она тоже его заговоры ищет. Зосимовна мечтала его могуществом обладать, говорила, тогда она счастья бы добилась. Просила, чтобы Феклист передал ей свое умение – знаешь, наверное, что колдун, умирая, дает что-нибудь простому человеку, и тот сам колдуном становится? – но Феклист не согласился. Ведь Зосимовна душу черту продала, а взамен ничего не получила, поэтому ни души у нее нет, ни совести, ни жалости ни к кому.
– Как же это так? – удивилась Александра. – Душу дьяволу в обмен на что-то продают, верно? Разве же так бывает, чтобы продать – и ничего не получить?
– Говорю тебе, бывает! – настойчиво сказала Феклуша. – Зосимовна в девках крепко полюбила одного господина заезжего. К нашему барину, Полунину, Николашину папеньке, собрались раз гости со всей округи. Было это, когда он на Ольге Васильевне, Николенькиной матушке, женился. Не только из Нижнего, но и из Владимирской губернии, из Вятской приезжали. Один только наилучший друг его не прибыл из Городца, один господин, который ему когда-то жизнь на войне спас, раненого из боя вынес… Да и то не прибыл он лишь потому, что сызнова был в ту пору на войне, турок бил. Звали его Александр Славин.
Александра чуть вздрогнула, но Феклуша этого не заметила и продолжала рассказывать:
– А народищу собралось – видимо-невидимо! Тогда наш барин у Протасовых самых красивых девок-плясуний и певуний попросил. А надо тебе сказать, что Зосимовна не всегда так звалась: было время, когда ее просто Марфой кликали. И была у нее сестрица старшая – Антонина. Вот они обе-две и слыли первыми плясуньями и первыми красавицами в округе. Начался бал. Барынь танцующих и барышень на всех кавалеров не хватало, многие в сторонке скучали. И вот барин один владимирский, Львовский его фамилия, решил поозорничать. Схватил за руку Антонину и увлек ее вальс танцевать. Да так распрекрасно у них получилось, что все в ладоши плескать начали. На второй вальс барин позвал Марфу, а потом снова к Антонине вернулся, потому что лишь поглядел на нее, так и влюбился. Пора настала гостям уезжать, а он с Тонечкой проститься не может. Пал в ножки господину Протасову: продай, мол, мне девку, не то хоть в петлю головой! Ну, тот видит, всерьез мука мученическая, страсть сердечная, – и согласился. И как только уехали господин Львовский с Тонечкой, так в сей же миг Марфа пошла в конюшню, да там и повесилась.
– Как повесилась? – ахнула Александра.
– Да вот так, просто, встала на козлы, гужи через потолочину перекинула да голову в петлю сунула… И спрыгнула с козел. Да, на счастье, кто-то вошел в конюшню, не растерялся, перерезал гужи. Очухалась Марфа – и ну в крик кричать, зачем-де ее спасли. Ох, как она билась, как рыдала, все тогда узнали, что она тоже в барина того влюбилась, а потом счастья сестры не смогла пережить. И даже призывала силу нечистую, чтоб Антонине дорогу перейти, согласилась грех самоубийственный на душу взять… Но все напрасно.
– А что потом? – с замиранием сердца спросила Александра.
– Ну что потом… – вздохнула Феклуша. – Потом Марфы не стало. Была Марфа – да вся вышла, стала Зосимовна. В одночасье переродилась. И больше ни петь, ни плясать – ни-ни. А злобной такой сделалась, чтобы никто не смел вспомнить, как она из-за несчастной любви в петлю полезла и с Сатаной сторговаться пыталась. С Антониной, конечно, примирилась, но не скоро, много лет прошло, у нее уж и дети народились от того барина, вот племянников Зосимовна очень полюбила, ее господин Протасов даже несколько раз отпускал на побывку, сестру навестить.
– Так что же, выходит, тот барин женился на Антонине? – удивленно спросила Александра.
– Ну, жениться не женился, однако, пока не умер, Антонину не покинул, он всех детей ее своими родными признал.
– А как его звали? – быстро спросила Александра. Мысль мелькнула – безумная, может быть, но…
– Василий Васильевич Львовский, – ответила Феклуша, и Александра усмехнулась про себя: не угадала, и впрямь безумная была мысль!
Дверь распахнулась, вошел Полунин. И Александра вспомнила, что ей пора собираться. Печально опустила голову. Она знала, что нужно спешить, чтобы поговорить с Липушкой, но как не хотелось…
И вдруг спохватилась: а как вернуться в Протасовку? Вернуться – и бросить обвинения Устину, а на самом деле – Зосимовне? Нет. Так нельзя. Так она ничего не узнает…
Нет. Нужно все иначе сделать! Похитрей.
– Платье ваше готово, – сказал Полунин сухо. – Оно вычищено и высушено. Однако в седло вам садиться пока нельзя. У Зорьки спина изранена, а другую лошадь я остерегусь вам давать, у вас голова может закружиться, снова упадете. Я вас в коляске отвезу, а Зорьку поведет в поводу конюх. И даже не спорьте!
– Нет! – решительно сказала Александра. – Сделаем все иначе. Я пойду в Протасовку пешком, а свое вычищенное платье постараюсь снова запачкать как можно сильней. К вам же просьба, Николай Николаевич: вы Зорьку у себя подержите, только так, чтобы об этом никто из ваших людей протасовским не проболтался. И чтобы никто ни словом не обмолвился, что я у вас была.
Полунин растерянно моргнул, а Феклуша вдруг затряслась мелким старушечьим смешком и воскликнула:
– Ах да барышня! Ай да умница!
Полунин растерянно переводил взгляд с одной на другую…
Глава 11
Возвращение
Александра шла пешком через лес, пытаясь вспомнить, где несла ее Зорька. Спокойствие и умиротворение, которые осенили ее душу в Полунине, ушли, уступив место возмущению и обиде. Ну почему с ней так жестоко обошлись?! Чем больше она думала, тем отчетливей понимала, что дело тут не в какой-то обиде Зосимовны или просто неприязни к гостье, ревности к ней. Тут что-то более глубокое… Лошадь могла убить Александру… кажется, на это и был расчет. Конечно, вся вина тут Зосимовны, Александра еще вчера должна почуять неладное. Видя, как Зосимовна, которая верховые поездки терпеть не могла, охотно согласилась на эту прогулку, можно было насторожиться. Конечно, мысль избавиться от неугодной гостьи еще вчера возникла в ее голове. Послушную, простенькую Зорьку дали Александре именно потому, чтобы она не испугалась и не отказалась в последнюю минуту. Погибни она, Зосимовна вновь обрела бы полную власть над Липушкой, а главное, исчез бы человек, который может совершенно изменить жизнь в Протасовке. А такая возможность у Александры имеется – благодаря завещанию Протасова…
Да, можно не сомневаться, все дело в завещании. Наверное, покойный барин все же исполнил то обещание, которое давал в свое время другу своему Даниле Хорошилову. Но знает ли об этом Липушка? Или да, или нет. Или знает и мастерски играет неведение, волю отца исполнять не намерена. Или не знает, чиста душой и помыслами, но неизвестно, останутся ли они таковыми же, когда ей станет известно, что Александра…
Гадать можно сколько угодно, однако ничего не узнаешь, не поговорив с Липушкой начистоту. Да по возможности скорей нужно это сделать, а то Зосимовна, увидав неуспех своей затеи, вероятнее всего, захочет предпринять новую попытку, которая может окончиться для Александры куда печальней.
Она остановилась передохнуть и осмотрелась. Места показались знакомыми. Да ведь это та самая полянка! Та самая, где раскинули привал. Вот березка в два ствола, клевер, травушка-муравушка, чуть примятая там, где сидели люди, где ее щипали лошади. Вот здесь Александра садилась на Зорьку – и началось это сумасшествие!
Что-то блеснуло в траве. Зеркальце, маленькое зеркальце, то самое, которое Александра всегда носила в кармане. Наверное, выпало, когда Зорька вздыбилась и всадница чуть не перевернулась вниз головой.
Спохватившись, Александра сунула руки в карманы – и ахнула, обнаружив, что те пусты. Только платок оставался на месте. А писем Хорошилова, которые она взяла с собой, так и нет. Одно она торопливо дочитала утром – и спрятала в подушку, в наволочку, чтобы, вздумай Зосимовна пошарить в ее комнате, ничего не нашла бы. А два других письма сунула в карман, надеясь улучить минутку днем и прочесть. И вот… Они выпали либо при падении, либо еще при безумной скачке. Так или иначе они потеряны, и Александре никогда не узнать, что же еще писал Данила Федорович Хорошилов Андрею Андреевичу Протасову. Может быть, речь шла о дочери Протасова, а может быть, о ком-то или чем-то другом. Сейчас Александра ругательски ругала себя за забывчивость, за глупость, за неосторожность, тем паче в такие минуты, когда вся ее судьба поставлена на карту. Но ничего не вернуть, не исправить, и, если снова выражаться языком картежников, ей впредь придется играть вслепую.
Александра подобрала зеркальце и пошла к усадьбе. Не хотелось входить через главные ворота, и она прошла через сад, держась ближе к пруду, который ей вчера показала Липушка. И вдруг на песчаном, насыпном бережку, неподалеку от купален, она увидела не кого иного, как знакомца своего Федотку, который сидел на корточках и перебирал песок. Вид у мальчишки был совершенно унылый, чудилось, даже рыжие волосы пеплом подернулись.
– Федотка! – громким шепотом позвала Александра, на всякий случай озираясь – не хотелось раньше времени быть обнаруженной.
– Барышня! – так и вскочил Федотка. Лицо его просияло, глаза засветились радостью. – Да неужто это ты?! Вот счастье! А слух прошел, то ли насмерть ты расшиблась, то ли в реку упала! У нас тут прямо светопреставление. Липиада Андреевна рыдает почем зря, а Зосимовна всех дворовых послала тебя искать по лесам, если не найдут, приказано в Тешу невода закидывать. Для начала она призвала к ответу Устина. Устин же сказал, Зорька, мол, – самая смирная кобыла на свете, ну, может, лавка, что под стенкой стоит, смирней ее, а если барышня на ней не смогла усидеть, значит, она ведьмовской породы, таких лошади чуют и сбросить норовят.
– Что ж она сразу мою ведьмовскую породу не учуяла, еще когда я в конюшне на нее садилась? – обиделась Александра. – Наверное, сбросит лошадь кого угодно, если под седло горсть репешков колючих засунуть, да еще сольцы присыпать!
Федотка побледнел так, что его веснушки словно бы покраснели:
– Видать, крепко ты где-то Зосимовне дорогу перешла, коли она тебя со свету сжить вознамерилась! Ну, теперь рот разинет, как бы ее карачун от изумления хватил, когда завидит тебя живую и здоровую. Очень рад я, что ты вернулась, добрая барышня, теперь мне не так тяжко будет стекло из песка выбирать.
– Стекло из песка? – изумилась Александра. – А как оно туда попало? Не далее как третьего дня, когда я приехала в Протасовку, мы с Липушкой тут гуляли и она рассказывала, что песок вокруг пруда дивно чист и мягок: прежде чем насыпать, его тщательно просеивают.
– Так оно всегда было, – кивнул Федотка, – а нынче Зосимовна сама битого стекла здесь насыпала и велела мне все до крошечки вынуть. Такой уж она мне дала урок.
– Не пойму, – растерянно пробормотала Александра. – Добро бы грязный песок чистить, а сама-то она зачем стекло высыпала?
– Чтоб меня наказать за то, что про Савку расспрашивал у Устина. Он ей и рассказал. Вот и наказала меня, чтоб не в свое дело не лез.
Александра только и могла, что покачала головой. Жестокости Зосимовны казались ей несообразными! Она просто спятила от вседозволенности!
– А барышне ты пожаловался?
– Да пускай у меня лучше язык отсохнет! – испуганно вскрикнул Федотка. – И ты молчи! Коли дойдет это до барышни, Зосимовна посулила сестру мою, Агашу, за горбатого Митьку отдать.
Александра вспомнила, что этой же угрозой Зосимовна стращала Савку, и горько пожалела, что счастье и покой человеческий находятся в таких мерзопакостных руках. Вот взять бы эту Зосимовну да продать в самом деле с торгов!
– А много тебе еще урока осталось? – сочувственно спросила она.
– Начать да кончить, – невесело ухмыльнулся Федотка, показывая на небольшую кучку стекла, обширный берег и предъявляя Александре свои порезанные пальцы. Александра глянула на них, схватила Федотку за руки – и вдруг начала безудержно рыдать.
– Чего ты? – испугался Федотка, отшатываясь.
– Зачем, зачем люди так жестоки?! – причитала девушка, оплакивая и его, и себя, свои страхи и разочарования, свои мечты, которые, может быть, никогда не сбудутся, а если сбудутся, тоже неминуемо ранят кого-то… может быть, даже сильней, чем стекло изранило пальцы бедного Федотки.
А парнишка вдруг уткнулся в колени и тоже зарыдал, причитая:
– Барышня, спаси тебя бог, надо мной никто, кроме матушки родимой, не плакал, а теперь вот ты, да я за тебя век бога буду молить, все для тебя сделаю!
– Да ты из-за меня пострадал, – плакала Александра, доставая платок и безжалостно разрывая его на тонкие полосы. – Это ведь я тебя просила про Савку узнать!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Бареж – сорт легкой, полупрозрачной шелковой ткани. Бареж в начале XIX веке был одной из самых дорогих тканей, пока для его изготовления не стали использовать отходы прядения, соединяя шелковые, шерстяные или хлопчатобумажные нити. Название происходит от французского города Бареж, где она была изобретена (здесь и далее примечания автора).
2
Имеется в виду не железнодорожная, а почтовая станция. На таких станциях, устроенных на расстоянии около двухсот верст одна от другой, проезжающие отдыхали или меняли лошадей; сюда же доставлялась почта для окрестных жителей, которую забирали они сами, а иногда почта развозилась станционными служителями.
3
Задец – домашний туалет в старинных усадьбах и крестьянских избах.
4
Казенная (косая) сажень – около 216 см.
5
Деревянное масло (старин.) или елей (церковн.) – оливковое масло, которое испокон веков употреблялось для возжигания лампадок. Деревянным оно называется потому, что это масло, в отличие от растительного, получают из плодов, растущих на дереве, а не из семян и трав.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: