Проклятый подарок Авроры

Лиза смирилась с судьбой и снова плюхнулась на кожаное сиденье «Опеля». Ей было не до прилагательных, честное слово. Вот сейчас, вот сейчас Вернер спросит, как проехать к ее дому… что она будет делать?!

А тот продолжал молоть языком:

– Очень советую вам носить этот прекрасный медальон, он необыкновенно украсит вас, хотя, как говорится, лучшее – враг хорошего. Но он правда очень красив с этим вензелем…

Лиза едва слушала. Придется, наверное, разыграть внезапный приступ жестокой тошноты, попросить остановить, сказать, что ее укачало, что она больше не может ехать, иначе испортит ему машину. И, кажется, даже разыгрывать ничего не придется, ее вот-вот и в самом деле вырвет от страха и всех этих непоняток, которые на нее обрушились.

– Приехали! – возвестил в это время Вернер, и автомобиль, не сделав и двухсот метров за угол, остановился. – Я довольно хорошо знаю эту улицу, часто проезжал по ней: ведь в конце ее находится тот самый ресторан, где вам предстоит работать. Даже жаль, что это так близко от вашего дома, а то я непременно начал бы набиваться к вам в сопровождающие, когда вы отправитесь на службу.

«Если ты начнешь набиваться ко мне в гости, я заору!» – мрачно подумала Лиза, выползая из машины.

– Милое местечко, идиллическое такое, – пробормотал Вернер, глядя на покосившуюся, заржавевшую металлическую ограду, на которой косо висела табличка: «Липовая ул. 14, 14 а». – Надеюсь, вы живете вон там, а не там?

«Вон там» находился одноэтажный флигелек в зарослях отцветшей сирени. Ну а «там» располагались развалины двухэтажного дома, заросшие крапивой и бурьяном.

Лиза тупо посмотрела на своего неотвязного спутника и поняла, что он так шутит. Ну и шуточки…

– Ну что ж, милая Лиза… как вас величать по отчеству? – осведомился Вернер. – Или вы не против, чтобы я обращался к вам по имени, как водится между добрыми приятелями?

Лиза пробормотала что-то на тему, да, мол, она не против, как водится между… и все такое. Она предпочла бы, чтобы Вернер на обратном пути ударился обо что-нибудь головой, впал в амнезию и забыл Лизины имя, фамилию и адрес, но рассчитывать на это вряд ли приходилось.

– Я не прощаюсь! – объявил Вернер. – Вечером непременно буду в «Розовой розе». Надеюсь увидеть вас там, а может быть, и не только увидеть!

Он прищурился так многозначительно, что Лизе безумно захотелось влепить ему пощечину. Но все же она удержалась почти невероятным усилием воли.

Ага, жди! Тащись в свою «Розу», жди там новую официантку, девицу для утех господ офицеров! Не дождешься! Сейчас Лиза вернется в ломбард, а потом…

Она постояла у калитки, висевшей на одной петле, надеясь, что Вернер отчалит, однако тот, видимо, решил быть галантным до последней капли крови и не трогаться с места, пока Лиза не войдет во двор. Сидел за рулем, кивал фуражкой и тыкал на калитку указательным пальцем: идите, мол, туда, идите! Лиза в конце концов не выдержала и вошла во двор, чувствуя такой приступ человеконенавистничества, какого не то что не испытывала – даже вообразить не могла, что когда-нибудь испытает!

Она сделала несколько шагов к флигелю, и только тогда заработал, а потом и отдалился рокот мотора. Неотвязный Вернер отвязался наконец. Можно уходить отсюда, дорога свободна!

Но Лиза не трогалась с места. Навалилась вдруг такая усталость…

Наверняка ключ от дома Лизы Петропавловской лежит в ее саквояже. Можно отпереть дверь, зайти, поесть (наверняка там найдется какая-нибудь еда, хотя бы хлеб), попить чаю или в крайнем случае просто воды, передохнуть. Она так устала, так ужасно устала!

Нет. Заходить туда нельзя. Эта чужая жизнь, в которую она нечаянно зашла, затягивает, как водоворот, эта чужая маска, которую она невольно на себя надела, начинает прирастать к лицу.

Нет! Нужно как можно скорей вернуться в ломбард.

А потом? Что ты будешь делать потом?

Да уж не жить под чужим именем, конечно. У Лизы были друзья, знакомые, в конце концов, этот ее немец, любовник, как его там, Эрих, нагрянет – и обнаружит подмену.

Уходить!

Лиза отвела взгляд от белых, обшитых кружевом занавесок, которые были видны сквозь чисто промытое окошко. Почему-то ей казалось, что это было окно Лизочки, занавески Лизочки. Хотя кто его знает, на самом-то деле.

Она вздохнула прощально и уже совсем решилась отправиться восвояси, как вдруг дверь флигеля распахнулась и на крыльце показался какой-то мелкий, худой, вертлявый мужчинка лет сорока, до крайности похожий на маленького таракана, а может, просто жучка. Он имел чисто выбритое, гладкое личико, почему-то наводившее на мысль о восковой маске, гладко прилизанные волосы и узкие губы, почти не видные под щетинкой усов. Усы, к слову сказать, у него были не тараканьи, даже не «вильгельмовские», торчащие в стороны, напомаженные и подкрученные, а узенькие, тщательно подбритые. Их носитель явно пытался подражать Гитлеру, так что понятно, почему Лиза мгновенно преисполнилась к нему отвращением. Однако «таракан» уставился на нее с превеликой приветливостью.

– Гутен таг! – закричал он и даже рукой помахал. – А ведь вы, наверное, есть панна, то есть фрейлейн Петропавловская?

Лиза заморгала, совершенно изумленная. Откуда он ее знает? Вернее, откуда он знает, за кого она себя выдает?! Мистика какая-то…

Мистика, впрочем, немедля разъяснилась.

– Мы с вами не имеем чести знаться! – радостно возвестил «таракан». – Но я про вас шибко наслышан от тетушки, от Натальи Львовны. Она говорила, что во втором номере живет молодая и очень, очень, – это слово было подчеркнуто жирной чертой, – красивая барышня, фрейлейн Лиза Петропавловская. Тетушка уехала на неделю в сельскую местность, а мне велела исполнять ее обязанности владелицы сего строения. – Он помахал в сторону флигеля. – Мое имя есть Анатоль Пошехонский. Я заходил к вам знакомиться, но дома никого не было, и я решил, что, видимо, вы отправились исполнять трудовую повинность, а может быть, меняете носильные вещи на продукты. И вот вы явились на место жительства!

– Извините, – не выдержала Лиза, – а почему вы говорите так странно? Как будто не по-русски?

И тут же она в ужасе прикусила язык: а что, если Лиза Петропавловская была конфиденткой этой, как ее там, Натальи Львовны, «владелицы сего строения», и должна была знать биографию ее племянника Анатоля Пошехонского? И он заподозрит неладное… Нет, бежать отсюда скорей! Только вот как бы от этого трепача отвязаться? Мужчины здесь, в этом городе, приставучие до неприличия. Сначала Алекс Вернер цеплялся, теперь этот. Дернула же нелегкая задать ему такой дурацкий вопрос!

– Так я ж с Запада приехал, с Варшавы, – с радостной улыбкой пояснил между тем Анатоль, который, кажется, не видел в ее вопросе ничего дурацкого. – Москальское наречие мне не так чтобы очень привычно. Уж извиняйте, будьте ласковы! Зато по-немецки я шпрехаю отменно, поскольку я есть чистокровный фольксдойче[9 - Фольксдойче – так на оккупированных фашистской Германией территориях назывались люди смешанного происхождения, наполовину немцы.].

Несомненно, это словосочетание употреблялось в русском языке впервые, и Лиза, как ни была напряжена, с трудом сдержала усмешку.

Племянник, впрочем, не заметил припадка ее невежливого веселья, а таращился на нее с откровенным восторгом.

– Тетушка совершенно права была, сказавши, что вы великолепная урода, – возвестил он с улыбкой. – И ежели вы, к примеру сказать, чувствуете некоторую тоску длинными одинокими вечерами, я с превеликим угождением готов вашу тоску развеивать. Вам стоит только отдать такое волеизъявление, фрейлейн Лизонька.

Лиза нервно кашлянула, чувствуя себя персонажем какой-то трагикомедии и отчаянно мечтая из нее выбраться. Во-первых, в нем росту – метра полтора, не более. Во-вторых… и во?всяких! Да пошел он туда же, куда она уже отправила мысленно некоего Алекса Вернера!

Кажется, единственный способ избавиться от «племянника» – войти в квартиру Лизочки Петропавловской. О господи, это болото прошлого затягивает Лизу все глубже…

– Извините, – пробормотала она, – извините, пан… господин Анатоль…

– Для вас я всегда готов стать просто Толик! – пылко возвестил племянник.

– Да, да, конечно, но я, понимаете ли, устала и сейчас хотела бы отдохнуть. Я пойду домой, хорошо?

– Конечно, конечно! – всплеснул руками племянник и вцепился в ручку саквояжа, явно намереваясь отнять его у Лизы. – Эдакое глупство, что я тут с вами точу разговоры, когда вы желаете протянуть с устатку ноги! Позвольте вам помочь, панночка, позвольте поднести ваш сак и отпереть вашу дверь. Извольте ключик, наикоханейшая Лизонька!

Ну уж нет, этого прилипалу «наикоханейшая Лизонька» даже близко к порогу не подпустит, не то что ключ ему дать. Потом не отвяжешься, это точно! Даже и сейчас отвязаться очень не просто.

– Извините, пан Анатоль, но я сама… – начала было она, однако вышеназванный не выпускал ручку саквояжа.

Ну что, по физиономии ему дать, что ли? Почему-то Лиза испытывала величайшее искушение сделать это!

– Эй, кто здесь хозяин? – раздался в это время ленивый голос, положивший конец затянувшейся сцене.

Пан Анатоль мигом отдернул руки от саквояжа и обернулся к воротам, в которые входил человек в кепке, с винтовкой и с белой повязкой на рукаве. К изумлению Лизы, это оказался тот самый черноокий итальянистый красавец, которого она видела на крыльце ломбарда. Он, впрочем, не обратил на Лизу ни малейшего внимания, а холодно воззрился на суетливо подбежавшего Анатоля:

– Ты хозяин?

– Не так точно, пан, то есть господин полицай, – отозвался тот. – Я есть племянник хозяйки, а она нынче в отъезде.

– Да мне нету разницы, кто из вас есть, а кто в отъезде, – сурово сообщил полицай. – Ты мне лучше скажи, это кто развел? – И он ткнул пальцем в развалины старого барского дома.

Анатоль воззрился на них недоуменно. Честно говоря, Лиза тоже была озадачена вопросом. Кто развел – что? Развалины? Или бурьян на них? Странный вопрос, честное слово.