Краски Африки: нарисовать себя заново

– И никто не замечает, что ты вообще-то в Африке?

– Я старательно выбираю ракурсы для онлайн конференций, чтобы в кадр не попали местные жители и особенно океан.

– А на кого учишься?

– На парамедика. Но это было желание родителей, они платят за учебу. У меня же все связанное с медициной и особенно со скорой помощью вызывает панику.

– А как же..

– Я попрошусь на работу в министерство. У меня вообще-то OSD, тревожное расстройство психики.

– А тебе не страшно идти сейчас тут в полной темноте?

– Страшно, если честно. Но я же не мог тебя одну отпустить в эту темень.

Вот таким заботливым оказался «пакистанский террорист». Добрый, честный , застенчивый, благородный Саим.

Сейчас он вернулся в Индию и заканчивает университет.

Француженка из Эфиопии

Однажды утром я увидела новое лицо. Высокая женщина в цветастой юбке сидела на каменной скамейке приемной и громко говорила по телефону на французском. Потом она повернулась ко мне и, медленно подбирая английские слова, произнесла:

– Простите, здесь рядом есть хороший пляж для купания?

– Конечно, нужно пройти метров сто. Я провожу Вас. Кстати, можем продолжить на французском.

– О, спасибо, какое облегчение. Терпеть не могу английский, хотя когда припрет – приходится говорить. Приятно познакомиться: Жоселин.

Ура! В нашем хостеле наконец-то появилась еще одна женщина, к тому же француженка. Я так люблю этот язык, его сладкое мурлыкающее звучание. Последний раз я говорила на нем лет восемь назад, когда летала на юг Франции смотреть на лавандовые поля. Что правда, то правда: от английского французы воротят нос.

– А я Елена. Вы тут надолго?

– Нет, удалось вырваться всего на несколько дней. Я работаю в Аддис-Абебе, оттуда на Занзибар летает прямой рейс, очень удобно. И давай уже на “ты, – предлагает она. И на русском, и на французском переход на “ты” – это новый уровень доверия. Англичанам не понять.

– Ого, а как ты попала в Эфиопию?

– У меня был личный кризис после тяжелого развода. Мне хотелось уехать из Франции, а тут предложили работу во французском лицее в Аддис-Абебе. Я сразу и согласилась. Вот уже полгода там работаю. Там классно. Приезжай ко мне как-нибудь: у меня есть гостевая комната и матрас на полу.

Это было самое скоростное в моей жизни приглашение в гости. Да еще и в Эфиопию!

Все же мне очень повезло, что я здесь оказалась. В хостеле совсем другая публика, чем в отелях, совершенно иная глубина общения. Приехала я в хостел из чувства авантюризма, а обрела спокойствие, душевный комфорт и… свою “банду”. Хостел похож на портал, соединяющий людей одного порядка. Те, кто путешествует в одиночку, делают это не просто так. Соло-путешественники – это люди, переживающие какой-то жизненный кризис. Путешествие обнуляет твою прежнюю жизнь, связи, ожидания мира к тебе и твои ожидания к миру. Ты как будто видишь мир впервые и встречаешь людей, которых в обычной “прошлой” жизни никогда бы и не встретил. Тогда и пробиваются импульсы к новому. Растение, пересаженное в незнакомую почву в другой стране, остается по своей сути тем же растением, но может поменять форму листьев или цвет лепестков. Никто не знает, каким это цветок был раньше, но в новой стране любая его идентичность воспринимается как норма. У путешествующего как бы появляется фора: не надо никому объяснять, почему ты «теперь» такой. Эта свобода ошеломляет.

Забор из пальмовых листьев

Удачный эксперимент с хостелом воодушевил меня на новый уровень авантюры: пожить немного в африканской деревне. Ломиться в дома местных жителей мне было неловко и страшно, зато в Букинге я заметила опцию homestay, то есть проживание в чьем-то доме. Отзывы были прекрасными, цена – тем более. «Решайся уже, всего на пару дней!» – сказал мне мой задорный внутренний голос.

«Куда ехать-то будем?» – таксист был озадачен: в указанной на карте точке находилась стихийная свалка, а вовсе не жилой дом.

«У нас есть телефон хозяина», – победно произнесла я. Пара звонков – и я уже шла по тропинке среди тонких пальм и серых каменных домов, волоча за собой свой фиолетовый чемоданчик. Я была уверена, что мы направляемся к одному из таких домов, но мы завернули за угол, прошли мимо овощной лавки и подошли к какому-то пыльному забору. Забор был из пальмовых веток, скрепленных пальмовыми же листьями на манер корзинки. Хлипкая калитка, выполненная в том же аутентичном стиле, зашаталась от моего прикосновения.

«А она закрывается?» – спросила я хозяина. Звали его Хассан.

«Конечно, вот же!» – гордо ответил Хассан и указал на крошечный багажный замочек. Из недр штанов он извлёк микроскопический ключик: замок ему подчинился. Калитка бесшумно захлопнулась за мной: скрипеть она не могла, потому что крепилась на те же пальмовые листья. Я подумала, что и жить мне предстояло в шалаше из веток, но внутри плетеной ограды обнаружился каменный дом с двумя входами: по всей видимости, это был сельский мини-отель на два номера.

Дверь в комнату закрывалась на метровую ржавую щеколду. Она фиксировалась замочком, который явно был братом-близнецом висящего на калитке чуда. Площадь комнаты почти полностью занимала большая квадратная кровать с москитным пологом. Над ней крутился вентилятор, за стенкой я увидела изогнутую трубу душа. Окна без стёкол, но с решётками и москитными сетками: занзибарский стандарт. Ну, неплохо.

– Не забудьте запереть калитку и дверь на замок, когда будете уходить. Изнутри тоже запирайте. Завтра утром приготовлю вам завтрак!» – широко улыбнулся Хассан.

– А где вас найти, если что? Вдруг проблемы какие возникнут?

– Звоните! Я тут рядом живу. Кстати, за углом моя овощная лавка, там меня и найдете с восьми утра.

Он ушел. Закрывая за ним замочек калитки, я выглянула наружу: темно и пусто. На второй двери в доме висел замок: значит, соседей нет. Я одна в чужом доме посреди африканской деревни, защищенная травяной оградой, которую можно свалить мизинцем. Вдруг кто-то заберется ко мне? Как неуютно и страшно. Я так ждала этой тишины и уединения после шума города и даже хостела, а теперь сидела и нервно прислушивалась к малейшему звуку снаружи. Ветер раскачивал соседнюю пальму, и с нее периодически что-то падало на крышу, заставляя меня вздрагивать.

Жарко, душно. Надо мной трудился вентилятор, но прохлады не давал: он просто гонял по кругу раскаленный воздух. Москитный полог поглощал остатки ветра, и я лежала на кровати, горячая и липкая, и пыталась дышать почти жидкой атмосферой. Поскорее бы уснуть, чтобы встать пораньше и побежать к океану.

Я промучилась всю ночь, да так и не смогла уснуть от тревоги и жары. Под утро задремала, но уже в полшестого разбудили деревенские петухи, а потом и местные жители, которые громко обсуждали свои проблемы прямо у забора. Окна без стекол, все слышно.

Хассан утром приготовил мне вкуснейший завтрак: нежный омлет, тосты и свежие фрукты, все по стандартам отеля. В его лавке я купила авокадо размером с небольшую дыню и моментально съела всю его желтую мякоть ложкой, как мороженое. И все же оставаться здесь я не могла: мне было физически плохо и страшно, и я ничего не могла с этим поделать.

– Хассан, вы очень добры и внимательны, спасибо вам. Но я, к сожалению, должна съехать.

– Что случилось?

– Я не могла спать, для меня здесь очень жарко. Одну ночь без сна я переживу, но дальше не смогу так. Простите меня.

Потом я уже узнала, что мое жилье было невероятно комфортным по сравнению с обычными условиями жизни в этой деревне. Далеко не у всех есть электричество и газ. Практически ни у кого нет душа: люди ополаскиваются ковшом из тазика. Примерно как это делаем мы, когда у нас отключают горячую воду. Было понятно, что этот homestay – дорогое вложение для Хассана, но таким образом он получал немного денег для своей семьи. Десять долларов в сутки – это всего лишь триста в месяц, не разгуляешься при таких доходах. Мне было очень жаль, что я расстраиваю его, но собственное здоровье и душевное спокойствие были важнее. Я достигла предела климатической и социальной адаптации. В тот же день я переехала в соседнюю гостиницу с кондиционером, где от души выспалась. Что ж, бывают и неудачные эксперименты.

Каменный Город: арабо-индийский замес

«Слушай, я завтра еду в Стоун Таун разбираться с банком. Могу подбросить тебя, раз уж беру машину. Ты говорила, у тебя там тоже дела.» – написал мне Саим.

Он был прав – я обещала Крису приехать на его концерт завтра вечером. Как удачно.

Стоун Таун – это английское название Каменного Города, а местные называют его просто «город», потому что все остальные поселения на острове – деревни. Вечером я иду на тот тот самый концерт в музыкальной академии ДСМА с Крисом и его флейтой, а пока можно исследовать окрестности.

Центр Каменного города – это сплетение змеек узеньких улиц. Они такие узкие, что пешеходы прижимаются к стене, чтобы пропустить урчащие мотоциклы, а для машин места вовсе нет. Справа и слева – торговые лавочки: плетёные сумки и шляпы, кожаные и пластиковые браслеты, деревянные маски, традиционные ткани китенге с безумными сочетаниями цветов.

На бетонной скамеечке сидит дедушка в белом мусульманском одеянии и продаёт рамбутаны, мохнатые красные ягоды на ветках. Вот эти маленькие букетики со следами плесени – по 3 тысячи шиллингов, а вот те солидные связки с крупными безупречными плодами – по пять. Здесь по три, а эти по пять – все логично, прямо как у Райкина. Беру «по пять»: связка перекочевывает в мой рюкзак и занимает ровно его половину. 150 рублей, даже смешно.

По улицам Стоун Тауна идешь, задрав голову: там показывают интереснейший замес арабской и индийской архитектуры. Недаром город входит в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Вот арабский дом: глухие стены, крошечные окошки. А это – индийский: широкий деревянный балкон с кружевной резьбой и цветами. Под Под ним вижу резную деревянную дверь с огромными металлическими шипами. Вот они, знаменитые занзибарские двери: только ради них можно приехать в Стоун Таун. Никакого практического смысла шипы на дверях не несут. Просто в далекой Индии (откуда пришла эта традиция) они защищали ворота от слонов. На Занзибаре же слонов нет. Сейчас красивая резная дверь – гордость владельцев домов и признак престижа, достатка.

Впереди главный туристический магнит этого города: дом, в котором жил Фредди Меркьюри (он же Фарух Булсара) задолго до того, как стал великим. Родился он в семье парсов из северной Индии, они были последователями зороастрийской религии. Фарух тоже был зороастрийцем, что не помешало ему учиться в христианской церковной школе Святого Петра: там принимали детей всех вероисповеданий. Интересно, что здесь, на Занзибаре, он не проявлял интереса к музыке. Свой первый бэнд он сформировал позже в Индии, куда поехал учиться. 18-летний Фарух вернулся на остров в 1963 году, но ненадолго. На острове случилась революция: султана свергли, а тысячи арабов и индусов подверглись преследованиям. Семья Булсара срочно покинула остров и переехала в Британию. На Занзибар Фредди больше не возвращался.

Пора обедать, а это в Стоун Тауне это целая проблема. Здешние рестораны – воплощение принципа “поле-поле” (неспешно). Даже если в заведении мало гостей, ждать свое блюдо придется почти час. Альтернативы чудовищно медленному сервису нет: вот бы найти аналог наших кофеен, где можно взять и напиток, и сендвич. Не нашла таких. Хороший кофе я тоже не нашла, что само по себе странно: Танзания знаменита своими кофейными плантациями. Удивительный факт: даже в дорогих отелях на завтраке вы увидите банку растворимого кофе, а за качественным натуральным эспрессо нужно идти… в итальянские рестораны и отели.

Как пройти к библиотеке (зачеркнуто) океану?