Танзания без тормозов, или Вынос мозга по-африкански. Записки путешественника

– Нет, не нужен.

– Ну вот заблудишься, и что тогда?

– Спрошу дорогу у людей, – говорю я, – iko wapi Matema? – добавляю на суахили, что по-русски означает: где Матема?

Африканец обрадовался, заулыбался и стал жать мне руку – в знак уважения, ведь я знаю суахили и поэтому не заблужусь. Теперь он спокойно может отпустить меня без проводника. Хорошие люди в Танзании. Разве может быть страшно, когда всегда найдется тот, кто поможет, абсолютно бескорыстно. Особенно хорошо в нетуристических местах, где общение с мзунгу не направлено на получение денег.

Тепло простившись с Томасом, после дружеского рукопожатия, я начала свой путь в Матему. Тропинка петляла и раздваивалась, но опять выручало мое знание суахили kidogo sana (очень маленькое), чтобы спросить дорогу. Когда кончилась питьевая вода – попался водопад, где можно было искупаться и набрать в пустую бутылку воды. Хорошее место для привала, чтобы отдохнуть, поболтать с местными, которые пришли за водой, побегать с фотоаппаратом за яркими африканскими бабочками, попытаться скушать чипси маяи, припасенное на обед. Приветливые люди, фантастические пейзажи, невероятные красоты африканской природы – вот что запоминается во время дневного перехода через горы.

Очень скоро облака оказались внизу, люди скрылись вместе с последней деревней, а белые и черные обезьяны попрятались в кустах и оттуда истошно орали. А впереди показался просвет среди деревьев – и тропинка стала уходить плавно вниз. И вот оно – озеро Ньяса на границе с Малави – третье по площади и наиболее южное из озер Великой Рифтовой долины. А с высоты оно кажется не очень большим…

Плавная тропинка внезапно оборвалась…

Переход мзунгу через горы Ливингстона

В Танзании многое носит имя Ливингстона, шотландского миссионера и известного исследователя Африки. Именно он составил карту озера Ньяса, и может быть, тоже, как и я, переходил через эти же горы. Представляю, каково ему было…

А мне было… не очень хорошо…

В конце трека, в нескольких километрах от конечной цели – Матемы, – я лежала, вытянув ноги на скамейке среди манговых плантаций и отказывалась идти дальше. Ноги болели, хотелось пить, рюкзак и остатки чипси маяи в нем казались неподъемными. Невероятно красивый трек был мной уже забыт, потрясающий вид сверху на озеро Ньяса тоже, потому что трудность и почти невозможность спуска с рюкзаками превосходит все красоты всех видов вместе взятых. Полторы тысячи метров крутого спуска – это то, для чего слова я пока не нашла в русском языке. Перевалы в Гималаях, с которых я спускалась, – это спуск для ребенка – даже со льдом и снегом, даже с камнями. Потому что тропинка к дороге, ведущей в Матему, мягко сказать, не предназначена для спуска человека, тем более человека с рюкзаком, включая видео- и фототехнику. Через каждые три шага приходилось сползать на руках вниз – на следующую «площадку». Были и крутые подъемы на дороге – я забрасывала вначале рюкзак с фототехникой, а потом и себя с большим рюкзаком за плечами.

Пока тропинка шла вверх, всегда попадались люди, не спеша идущие по своим делам из деревни в деревню, так что заблудиться даже при всем желании невозможно – они объясняли дорогу… на суахили, конечно же… При этом очень расстраивались, когда я не понимала каких-то слов или фраз. Им хотелось расспросить: куда и откуда я иду, с кем и зачем. Может быть еще что-то, но общаться на самом деле было некогда – надо было спуститься к закату. Ночевать на спуске, где не было ровной площадки, не хотелось.

И вот я спустилась. Полежала на скамейке, отдохнула и… встала на ноги, взвалила на себя рюкзаки, побрела дальше. Хотелось пить и есть. Под ногами попадались манго. Спелые. Но они, увы, были уже понадкусаны опередившими меня жучками и червячками. Быстро темнело.

Стало попадаться человеческое жилье и люди, возвращавшиеся домой, наверное, с работы. Все радостно приветствовали меня, по-дружески жали руки, расспрашивали. Один человек угостил меня манго, абсолютно целым. Я поблагодарила, а когда отошла немного и увидела беседку, сбросила с себя рюкзаки, протерла манго салфеткой и с аппетитом съела. Утолив голод и жажду, я собрала остатки сил и уже в сумерках добрела до дороги. А там местные показали направление к магазину-бару и гестхаусу.

Выбирать не приходилось. Что показали – туда и заселилась. Удобства – на этаже, куда рвется толпа чернокожих красоток. Но, улучив момент, пока они спорили, чья очередь мыться, я проскочила в душ и услышала ругательства и хохот за закрытой дверью. «Пусть знают белых», – подумала я. А интересно, они вообще тут белых когда-нибудь видели в такой глуши?

Итак, теперь я в поселке с неизвестным названием, в необычном гестхаусе, после странного душа, лежу под москитной сеткой, пью вьетнамский кофе (который привезла с собой из Москвы) и смотрю на жадно горящие глаза комаров. Возможно, малярийных.

Ну что ж, в Матему я попаду только утром. Взгляд мой случайно упал на чипси маяи, оставшееся с обеда. Без пива не полезет. А ужинать надо.

Я неохотно вылезла из-под сетки, отбивая атаки комаров, встала на ноги, которые меня уже не слушались, и шатаясь побрела искать персонал отеля. Мальчик сразу меня увидел и спросил, что мне нужно. Я ему показала на бутылку с пивом «Килиманджаро», которое стоит столько же, сколько бутылка воды. Для кофе воду я могла взять в том же душе из-под крана, а вот покупать предпочитала пиво – так вернее влезет и переварится традиционное танзанийское блюдо.

– Помбе.

Это значит «пиво».

– Только бутылку не выбрасывай, принеси обратно, – сказал мальчик и протянул мне пиво. Как и во многих неевропейских странах мира, цена была указана лишь за содержимое стеклянной бутылки: если б я пожелала вдруг взять ее с собой, то пришлось бы заплатить чуть больше.

– Оk, asante sana, – сказала я, то есть «спасибо большое».

Вскоре исчезли и остатки чипси маяи, и пиво, а пустая бутылка переместилась в коридор, в ящик со стеклотарой.

После полуночи в гестхаусе началась бурная жизнь. Музыка, смех, мужские голоса… Я засунула в уши беруши, мудро выданные мне в самолете при перелете из Стамбула в Дар-эс-Салаам, и уснула.

А утром под кроватью было обнаружено несколько упаковок презервативов, не замеченных вечером. Как оказалось, они выдаются бесплатно везде, и их можно найти в каждой комнате, в любом месте. Это обязательный атрибут африканского гестхауса, как полотенце, шампунь и зубная паста со щеткой в дорогом отеле.

Матема: разлом в неземной коре головного мозга

После офиса фонда помощи ВИЧ-инфицированных и ночи в гестхаусе, где гости вместе с молодыми красавицами веселились часов до трех ночи и ушли лишь на рассвете, просто варварством было бы отправиться в городок Матема на автобусе, мотоцикле или попутном автомобиле.

Подходящий для меня транспорт нашелся сразу же. Машина «скорой помощи» отвозила больных в больницу, и водитель согласился подбросить мзунгу до городка. Интересно же не только наблюдать жизнь простых людей со всех сторон, но и участвовать в ней! Не так ли?

И вот я сижу на скамейке, трясусь в машине «скорой помощи», собирающей всех больных из разных деревень, поддерживаю детей, когда они пробираются к выходу, помогаю больным выйти, подаю им их вещи… Больные вышли около больницы и машина повезла меня в Матему.

Наконец я на месте. Перед гестхаусом христианской ассоциации YMCA. Прямо на берегу озера Ньяса. Меня с улыбками встречает дружелюбный персонал, приветствуя на хорошем английском. Там же я встречаю немцев, которые пытаются передвигаться в обратном направлении. То есть от Матемы до Булонгвы. Но если вниз с рюкзаками с гор можно спуститься, следуя законам Ньютона, в чем я убедилась на собственном опыте, то подняться вверх на полторы тысячи метров, подтягивая тело на руках, – вряд ли возможно.

На берегу настоящий курорт, почти как на море. И катание на лодках, и дайвинг, и снорклинг… Но просто купаться в озере, загорать на африканском солнышке, пить пиво, купленное в баре гестхауса, – мне неинтересно. Ведь недалеко есть деревня, где живут рыбаки. Туда можно прогуляться в поисках приключений. Что я и сделала. По пути попадались играющие дети, которые скоро завладели моей фотокамерой. Мне надоело фотографировать их под истошные вопли и я отдала им фотоаппарат. Вы просто представить себе не можете, как обрадовались мальчишки! И даже сделали десяток хороших кадров!

Я иду по берегу, играю с маленькими детишками в фотографа. А мальчики повзрослее, удирая от меня на лодках, выдолбленных из ствола дерева, улыбаются, показывая пойманных золотых рыбок.

Вот и деревня. Моя камера направлена на свинью, отдыхающую на солнышке около дома. Вдруг из двери выбегает женщина и кричит что-то на суахили, громко и злобно. На крики сбежались любопытные рыбаки. Я спросила одного из них, почему она возмущается, почему не хочет, чтобы я фотографировала свинью? Он вежливо на английском ответил, что фоткать можно, но за деньги. И даже свиней и куриц, которые вдоль дороги что-то поклевывают.

Акуна матата. Значит, я не фоткаю.

Я пошла дальше. Женщина шла за мной. Ей было любопытно: видимо, со времен доктора Ливингстона в их деревню не часто забредали мзунгу. А может быть, у нее были дела в деревне – там, куда я шла.

Культурный цивилизованный человек, которым я себя возомнила, имеет право перекинуться парой слов с человеком, который идет с ним той же дорогой. Я что-то сказала женщине, уже не помню что. Она что-то ответила. По пути на берегу попалось странное сооружение – то ли будка для собаки, то ли загон для куриц. Я спросила, показывая свою заинтересованность:

– Nini?

В переводе это означало вопрос: «Что?». Я понимаю, что на суахили такой вопрос может звучать более сложно, но я знала только это слово. Женщина поняла меня сразу и начала объяснять, что это такое, для чего сделано это сооружение из веток. Я осознавала еще в начале своего путешествия, что мои знания суахили весьма скудны. Я кивала головой, делая вид, что понимаю ее. Но на самом деле я не поняла ничего. Ни слова.

И вот я в деревне, среди хижин, покрытых крышей из соломы. Главная площадь представляет собой поляну на берегу около сооружения из бамбука с такой же крышей из соломы, но вместо стены легкая пленка – защита от дождя. Это бар. Рядом стоит длинный стол, за которым сидят африканцы и что-то пьют, похожее на пиво. Меня пригласили. «Хорошо. Вот настоящее африканское гостеприимство, меня угощают национальным напитком!» – подумала я и присоединилась к компании. Ведь путешественники обычно живут в чужой стране так же, как и местные люди, и, как я уже говорила, участвуют в местной жизни. А иначе зачем ездить по планете? Чтобы везде кушать привычную европейскую еду и спать в привычных однотипных отелях? Не стоит искать ответ на этот вопрос. Он очевиден.

Пиво было разлито по 200 мл в стеклянные бутылки из-под кока-колы, пепси и тому подобных. Желтая мутная жидкость. Бутылки закрыты металлическими крышками – типа «заводское производство». Кто и из чего делает пиво – допытаться не удалось. Суахили знаю недостаточно хорошо, чтобы вникнуть в тонкости изготовления национального африканского деревенского напитка. Интересно, откуда берется вода для пива. Вряд ли из бутылок с питьевой водой, продающихся в магазине. Но об этом я спрашивать не стала. Пить так пить.

Опасаясь за свой организм, принявший стакан незнакомого напитка, я поднялась со скамейки и спросила, сколько стоит пиво. Они назвали цену – обычную цену за воду, пиво или за любой другой напиток в африканском ресторане. Я заплатила и направилась обратно к своему гестхаусу.

Африканские игрушки

Рядом играли дети. В машинки. Но игрушки у них были не такие, как у нас. Кузов машины был вырезан из какой-то пластиковой бутылки, а колеса – из крышек от канистр. Все это скреплялось с помощью тонких бамбуковых стеблей и изоленты. Чтобы ребенок мог толкать машинку вперед – то есть управлять ею, к машинке была приделана бамбуковая палочка, а вовсе не веревка. Но мальчишки хвалились своими игрушками передо мной, позволяя их фотографировать. Хотя очень скоро они забыли про свои удивительные машинки, и их руки потянулись к моей фотокамере…

Дорогу затопил вчерашний дождь. Я пробиралась обратно по деревне медленно, фотографируя проходящих африканок в ярких одеждах, еще несозревшие плоды на деревьях, большой каменный дом с маленьким христианским кладбищем около него (может быть, церковь или дом священника). Детишки не отставали, позируя мне и через минуту окружая меня, чтобы просмотреть снимки на экране моей фотокамеры.

Наконец я вернулась в свой домик – один из многих на берегу озера, ведь гестхаус представлял собой десяток бунгало со всеми удобствами внутри и одно большое здание с администрацией и рестораном. Я пришла вовремя, так как на пляже началось какое-то торжество – люди пришли в яркой нарядной одежде, пританцовывая под современную африканскую музыку. Это был праздник в связи с крещением девочек. Пастор прочитал «Отче наш», выступил с проповедью. Потом та же музыка – одна и та же песня – играла зацикленно несколько часов. Всех пригласили к праздничному столу, а на закате все разошлись домой, под ту же песню, так же – танцуя.

Не будучи приглашенной к праздничному столу, я ограничилась только фотографированием и видеосъемкой, поэтому мне уже хотелось кушать. Аппетит проснулся не только у меня, но и у моих непрошеных гостей, вернее, гостем была я, а вокруг меня летали хозяева африканских просторов – комары. Наверное, малярийные. Они пищали над моими ушами, атакуя со всех сторон и стараясь поужинать мною. С каждым мгновением их становилось все больше.

На празднике

Я предприняла решительные действия и дошла до ресепшена. Однако в гестхаусе, где включен был только завтрак (тосты с повидлом и яичницей), поужинать не удалось: девушка-администратор любезно сказала, что надо было заранее заказывать еду. Видимо, повар уже ушел домой. А может быть, он готовил еду для праздника и, понятное дело, устал и скорей всего отдыхает сейчас со своей семьей. На вопрос, где же можно поужинать, девушка ответила, что на улице, за пределами гестхауса. Потом предложила завтра утром после завтрака пойти на поиски крокодилов.

Да-да! Крокодилы в Африке – обычное дело! Неужели не верите? Только в озере Ньяса они не плавают – там лодки с рыбаками. А крокодилы – около реки, там, где болото и тростник. Лишь по утрам они собираются в определенных местах, которые знает только местный гид. А к полудню крокодилы расплываются. Такую информацию дали танзанийцы, приглашенные девушкой к мзунгу для разъяснения подробностей.

Рассказами сыт не будешь. Я быстро согласилась на утреннюю прогулку и, пока еще оставались силы, отправилась на улицу на поиски еды. И что же предстало перед моими глазами во мраке ночи, называемое знакомым всем европейцам словом «ресторан»? Попробуйте отгадать! Мобильная кухня с моими любимыми чипси маяи! Хорошо, что в соседнем магазинчике, сколоченном из досок, было пиво – холодное, прямо из холодильника, раскрашенном под флаг Танзании. Рядом стояла беседка из бамбука, с соломенной крышей. Там я села и покушала. Ужин удался!