– Как можно, – фыркнул я.
Несмотря на столь заманчивое предложение, мне вежливо велели оставить контактный телефон и ждать звонка. В тот день я даже спать лег с трубкой. А через два дня смотрел на нее, как на злейшего врага, начиная сомневаться, что правильно назвал свой телефон. Ближе к полуночи тот же женский голос вернул меня к жизни:
– Вам назначено на среду. Запишите адрес…
Богомолов показался мне маленьким и щуплым. Но в движениях сквозила грация пантеры и сила дьявола. Орлиный нос и узкие синие глаза придавали ему сходство с хищной птицей. О Мадам он ничего не слышал, более того – никогда не смотрел телевизор, и пришлось долго растолковывать ему, в чем состоят таланты моей девочки.
– У меня уже были два бизнесмена. Один просил снять в главной роли его жену, другой – любовницу. Предлагали гораздо больше вашего.
Он имел право обидеть меня. Но я направился к видеомагнитофону, который давно заметил в углу, и, несмотря на протесты хозяина, вставил кассету. Пока я возился с кнопками, Богомолов зевнул и направился к двери, громко щелкнув пальцами в воздухе. Два прекрасно сложенных молодых человека в тот же миг оказались в комнате и весело направились ко мне. Но тут экран наконец ожил, и они остановились как вкопанные.
Это были старые домашние съемки Мадам. Она бежала по желтому побережью Адриатики, оборачивалась на ходу и махала руками, приглашая последовать за ней. Богомолов не успел выйти. Его насторожила реакция телохранителей, он тоже обернулся. И встретился взглядом с Мадам. Мэтр вернулся, отослал своих людей, и мы с ним молча просмотрели пленку до конца.
– Мне нужно подумать, – сказал он после долгого молчания перед погасшим экраном. – Это возможности, которых я не предполагал, а потому не имею на этот счет никакого мнения.
Затем, в течение недели, он одолевал меня короткими звонками, и мы с ним незаметно перешли на «ты»:
– Послушайте, вами другие режиссеры интересовались?
– У меня целый список тех, кто ждет ответа.
– Хорошо…
– Просмотрел всю рекламу. Эффект тот же. Хочу посмотреть, как она выглядит в жизни.
– Но я же объяснял…
– Про свечение? Я помню. Это изобразите потом. Пока хочется присмотреться.
– Приезжайте…
– Нет. Я хочу понаблюдать со стороны, чтобы она не знала, не ведала. Где ее чаще можно застать?
– Клуб «Арлекин».
– Прекрасно…
– Ей будет трудно. У нас не немое кино.
– Мы постараемся.
– Вы-то – конечно. Но она?
– И она.
– Вы хорошо знаете свою жену?..
– У меня нет для вас сценария. Совсем. Просмотрел все свои запасы.
– Зато у меня есть одна идея. Если хочешь…
– Приезжай…
Мы снова встретились, и я поведал Богомолову великолепный сюжет, который на добрую половину был и не сюжетом вовсе, а историей нашей с Мадам жизни.
– Кто напишет?
– Сам.
– Пробуй. Если что – мои ребята поправят. В четыре месяца уложишься?
– Да.
Это было смело. Я никогда ничего не писал, даже не пробовал. Но чего не сделаешь ради Мадам?
– Договор?
– Я подготовил список наших условий…
– А я своих. Обменяемся?
Мы обменялись бумагами, радуясь, что понимаем друг друга с полуслова. Все было прекрасно, но Богомолов прятал какой-то камушек за пазухой, и я это все время чувствовал.
– Да… и… у тебя какие-то проблемы? – спросил он в конце концов.
– Кое-что личное. Но не безнадежное.
– Я надеюсь…
– Еще что-то? – Я кишками чувствовал, что камушек остался.
– Как-то неспокойно в вашем бизнесе сейчас, – пробурчал он себе под нос, нехотя сунул мне статью про Соболеву и отвернулся.
Посмотрев на газетенку, я отбросил ее.
– Никакой связи. – Мои ладони вспорхнули перед его носом голубем.
– Прекрасно…
Он так и впился в меня ястребиным взглядом, словно выискивал что-то.
На том мы и расстались.
Через четыре месяца сценарий был готов. Богомолов изучал его неделю, вернув дополненным и расширенным. Я просмотрел вставки: немного романтики, немного секса, и мой хэппи-энд полностью смят трагической развязкой. Пусть так. Я принес сценарий домой и попробовал поговорить с Мадам. Но не тут-то было!
Впервые в жизни она проявила невиданное упрямство, не желая не то чтобы участвовать в кинопробах, но и прикасаться к сценарию. Месяц яугробил на разговоры и обиды, – все было тщетно. Я говорил ей, что двадцать семь в рекламе – это старость, что наши контракты уже не те, что нас раздавят. Мадам смотрела на меня с удивлением.
– Не волнуйся так. На безбедную старость нам с тобой хватит.